— При чем тут не справятся? Гостей, да лишних людей больно много сегодня в царском тереме. С двойным присмотром надежнее будет, — парировал старший конник.

С такими доводами сложно было не согласиться.

— Я правильно понимаю, что за воеводой Святояром тоже ведется двойной присмотр? — логично предположила я.

Тихон и Любомир, опустив голову, сообщили:

— Воевода Святояр отбывает на пограничную заставу новую крепость ставить да дороги к ней мостить.

— Когда? — что-то новости меня с самого утра никак не радуют.

— Сегодня поле посольского приема, — ответил Тихон.

— Значит, делайте, что хотите, но Святояр должен остаться в столице, — зло заявила я.

Тихон с Любомиром задумались над поставленной непростой задачей, но было видно, что сдаваться они не намерены.

— Значит так, мы с бабусями в камеру к знахарке, а ваши ребята охраняют входы, как в камеру, так и, в целом, в казематы, на вас — Святояр, — вставая, командовала я оперативной группой.

— Может, вам наша помощь нужна будет при допросе Збары? — спросил Любомир. — Ведь в прошлый раз все ладно вышло.

— В прошлый раз мы Прохора, молодого хлопца допрашивали, и нам, действительно, была нужна ваша мужская помощь, — успокоила я воев. — А сегодня мы будем беседовать с женщиной слабой, но колдуньей. Боюсь, из-за вашего присутствия она на контакт не пойдет.

Старшие конник и стрелец явно загрустили, видимо, вошли во вкус следовательской деятельности. Прохора они допрашивали с неподдельным азартом и актерской игрой.

— Но, если нам понадобится ваша помощь, мы вас обязательно позовем, — заверила я загрустивших помощников.

Каждый тепло мне улыбнулся и, развернувшись, отправились выполнять мои поручения.

Как только мы с бабусями вошли в камеру к знахарке, я схватила своих волшебных экспертов и зашептала им на уши:

— А она точно своего знахарского дара лишилась?

Бабульки пристально посмотрели на знахарку и утвердительным кивком молча ответили на мой вопрос.

— Бабушки, а вы можете наколдовать в этой камере полог тишины?

— Че? — как всегда доходчиво обозначили свое отношение к моим заковыристым словам пенсионерки.

— Я говорю, можно ли сделать так, чтобы никто за пределами этой камеры нас не услышал? — прошептала я свой вопрос.

— А, это? Да, запросто, — проговорила баба Янина и начала бурчать себе под нос какой-то стишок.

Откровенно говоря, я ждала какого-то чуда, там звуковых или визуальных спецэффектов, но ничего не произошло. Просто, закончив читать стишок, баба Янина обвела носом камеру и весело мне подмигнула. Ага, все, можно работать. И что тут у нас имеется?

Камера была один в один похожа на ту, в которой мы только что проводили оперативное совещание, только здесь в углу имелась лавка. Знахарка сидела на ней, сгорбившись и раскачиваясь из стороны в сторону. Честно говоря, на женщину было больно смотреть, она не замечала нас и смотрела в одну точку, волосы ее были растрепаны, лицо опухшее от слез, платье испачкано в грязи.

— Бабушки, а почему она такая грязная, если наши сообщили, что сопротивления им не оказывала? — шепотом спросила я у экспертов.

Бабуси тоже оценили ее внешний вид, но, похоже, на этот вопрос у них пока ответа не было. Мне указали на стульчик, что стоял у дальней стенки камеры, мол «сиди и не отсвечивай». Я послушно на него приземлилась с решимостью побыстрее здесь закончить, а то мне еще ребенка кормить надо.

— Ну, здравствуй, Збарушка! — зловеще начала допрос баба Яга.

От ее доброжелательности в голосе и улыбки хотелось забиться в щелку, и пережить там это стихийное бедствие. Збара же на это никак не среагировала, она даже с темпа своего покачивания не сбилась. Баба Яга и баба Янина переглянулись и что-то опять зашептали себе под носы. Знахарка перестала раскачиваться из стороны в сторону и подняла на бабулек глаза.

— Говорю, здравствуй, Збарушка! — повторила свой вопрос баба Яга.

— Здравствуйте, колдуньи, — ответила знахарка вялым голосом. Складывалось впечатление, будто она была под каким-то сильнодействующим успокоительным средством или алкоголем.

— Как ты себя чувствуешь, милая? — заботливо поинтересовалась баба Янина.

— Плохо, бабушки, — у Збары были глаза, лишенные абсолютно всех эмоций, будто стеклянные.

— Отчего же тебе плохо, девонька?

— Доченька моя пропала, найти не могу, — от ее замогильного голоса у меня на теле встали все волосы.

— Куда же она пропала? — продолжала выведывать информацию Яга.

— Не знаю, увели ее, а куда не говорят.

— А кто увел? — Яга говорила спокойно, нараспев, как будто с малым дитем.

И тут в допросе произошел какой-то сбой. Знахарка замолчала.

— А кто увел? — повторила вопрос баба Яга.

И никакой реакции со стороны женщины, она, как будто превратилась в пластмассовую куклу, даже не моргала.

— А когда увел? — попробовала поменять вопрос баба Янина.

— Два дня назад вечером, — замогильным голосом ответила молодая мама.

Мое сердце сжалось от страха за бедного ребенка, которого оторвали от мамы и куда-то увели. И увели ее, аккурат, перед тем, как к ней пришла ключница Ирина с белками на хвосте.

— Милая, а, помнишь, у тебя иголочки были, в маленькую подушечку воткнутые? — монотонно проговорила вопрос баба Янина.

— Помню, страшные те иголки, — так же безразлично ответила Збара.

— А откуда у тебя те иголочки появились? — продолжала допрос Янина.

— Дали, чтобы я передала, — туманно проговорила знахарка.

— Кто дал?

Ответом нам была тишина.

— Збара, ты меня слышишь? — переглянувшись с Яниной, спросила баба Яга.

— Слышу, — чуть нараспев сказала женщина.

— Кто тебе эти иголочки дал? — повторила вопрос Яга.

И опять мы не услышали ответа, будто на некоторые вопросы у Збары стоял запрет.

— Кому ты должна была передать иголки? — не выдержав висевшего в воздухе напряжения, вмешалась я в допрос.

Бабульки посмотрели на меня неодобрительно, но пресекать мою деятельность не стали.

— Марфе, — неспешно ответила Збара.

— Ты должна была передать иголки только Марфе, или Прохор тоже мог забрать иголки? — допытывалась я.

— Только Марфе.

— Ты знала, что это за иголки? — спросила я у знахарки.

— Да.

— Почему же согласилась передать их Марфе? — искала я причины участия женщины в нашем деле.

— Иначе Источку бы убили.

Мы с бабульками переглянулись, понимая серьезность ситуации.

— Кто убил бы? — Янина от злости уже шипела.

И опять ответом нам была тишина.

— Почему не пожаловалась стрельцам или царской страже? — пыталась понять страх знахарки Янина.

— Источке щечку порезали и посланье передали, чтобы за помощью не бегала. Я щечку залечила, — Збара отвечала нараспев с остекленевшими глазами, я смотрела на нее и плакала. Страшно, когда ты беспомощна, и не можешь защитить собственного ребенка. Во мне проснулась жуткая злость, захотелось наказать обидчика этой бедной женщины. Оставался только один вопрос: как найти этого злодея, если на все самые нужные нам вопросы она молчит, как рыба?

Я отозвала своих экспертов и спросила: — А почему она на вопросы не отвечает?

— Колдовство это, Машенька.

— Так это и ежу понятно, а в чем его принцип действия? — требовала я подробностей.

— Запрет у нее стоит от того, кто ей угрожал да дочку забрал, и запрет на ее смерти завязан. Мы, конечно, можем надавить, и она ответит, только после этого Збара умрет, — пояснили мне эксперты.

Это, конечно, дилемма, хотя кого я тут обманываю? Разумеется, я на это не пойду! Человеческая жизнь бесценна, а информацию мы может поискать и в другом источнике.

— А кому эти иголочки предназначались? — решила я зайти с другой стороны.

— Царевичу Елисею, — безразлично ответила Збара.

— Зачем иголки хотели передать Елисею? — проясняла я мотивы противников.

— Чтобы убить, — был ответ знахарки.

Самые худшие наши опасения полностью подтвердились, это было покушение, Елисея хотели именно убить.

— Тебе нельзя эти иголки было передавать. Ты дар потеряла и дочери уже не передашь. Зачем? — не унималась я.

— Нельзя было не передать, Источку убьют, Источку убьют, Источку убьют, — Збара опять начала раскачиваться из стороны в сторону, и из ее глаз полились слезы.

— Збара, ты меня слышишь? Збара! — пыталась я достучаться до бедной женщины, но у меня ничего не получалась.