ПРОЩАЙ, СЕНЯ!

Анна Никитична, беспомощно опустив плечи, тихо гладила Валю по голове. По щекам ее катились слезы. Где найти слова, чтобы успокоить сына? Она растила его честным и ласковым, учила радоваться людям, верить в них. Как и всякая любящая мать, она желала в будущем для сына счастья и радости. Бывали дни, когда трудно приходилось семье. Но Анна Никитична всячески скрывала это от детей, старалась сделать так, чтоб ничто не омрачило их детства. Она хотела, чтобы Валя не знал боли и страданий.

И разве она могла подумать, что ему такое придется увидеть? Какие матери вскормили этих фашистских извергов?..

— Не плачь, сынок, не плачь, — тихо шептала Анна Никитична.

— Мама, что они делают, мамочка! — сквозь слезы со стоном спрашивал Валя.

Он уткнулся лицом в подушку и вздрагивал всем телом. Вот уже почти год изо дня в день он видел вокруг себя слезы и кровь, горе и страдания. Но все это померкло перед лицом той страшной трагедии мирных, ни в чем не повинных людей, свидетелем которой мальчик стал сегодня.

…Валя находился недалеко от базара, когда услышал, как кто-то рядом сказал:

— Смотрите, ведут, ведут!

Люди столпились вдоль тротуаров. Со стороны площади, окруженная несколькими солдатами и пьяными полицейскими, медленно спускалась большая группа евреев. Они причитали и плакали. Мимо Валика прошла старуха с распущенными волосами. Рядом с ней молча двигалась молодая женщина. На руках у нее кричал голодный младенец. Солдат подтолкнул прикладом изможденного старика, еле волочившего ноги. И вдруг среди этой толпы Валя заметил Сеню. Как он изменился! Большие черные глаза глубоко ввалились, исхудалое лицо и шея покрылись коркой грязи, а давно не стриженные волосы спутались на голове лохматой шапкой. Сеня крепко держался за руку отца, растерянно и грустно озираясь по сторонам.

— Сеня! — крикнул Валя и сорвался с места.

Сеня увидел своего дружка, и в его темных глазах на минуту вспыхнули радостные искорки.

— Сеня, куда вас ведут? — встревоженно спросил Валя.

Но Сеня не ответил и заплакал. Абрам Сумерович узнал Валю и безнадежно махнул ему клетчатой кепкой, которую он мял в руках.

— Ты видишь, что они с нами делают? Они хотят нас убить…

Валя изумленно глядел на плакавшего Сеню и его отца. «Как убить? За что?» Валя положил руку на плечо товарища и пошел рядом. «Надо спасти Сеню, спасти», — напряженно думал он.

— Сеня, беги, слышишь? — горячо зашептал он на ухо другу. — Дойдем до переулка — ты беги!

— Пристрелят! — тоном обреченного ответил Сеня.

— Пусть стреляют! А вдруг промахнутся? Ты убежишь! Слышишь, Сеня, ну?

Сеня только покачал головой и крепче сжал руку отца. Сильный удар в спину отбросил Валю в сторону. Мальчик злобно посмотрел на пьяного полицейского, оттолкнувшего его. Опять этот продажный Болеслав Ковалевский! Увидев перед собой Валю, Болеслав смущенно улыбнулся, но в ту же минуту наглая усмешка искривила его лицо.

— Ну, иди, иди, нечего со скотиной общаться, — проговорил Болеслав и пошел дальше.

Обреченные люди медленно шли навстречу смерти. Валя следовал за ними по всей улице Ленина, то подбегая к Сене, то отставая от него, переходя с одного тротуара на другой. Когда толпа миновала крайние дома, Валя остановился, потом кинулся домой, к матери.

— Мама, мамочка! Сеню повели… их расстреливать будут!

Анна Никитична и Валя подошли к распахнутому окну. Отсюда они увидели, как людей завели в лес и остановили неподалеку от польского кладбища, на небольшой полянке, возле длинного широкого рва, выкопанного накануне. Из лесу доносились крики, плач, причитания. Солдат и полицейский кинулись к тесно сгрудившимся людям и силой подвели ко рву первую партию — изможденного старика, худую женщину с плачущим ребенком и молодую девушку. Солдат что-то сказал им, и старик стал раздеваться. Потом солдат ударил прикладом девушку, стоявшую в нерешительности. Она присела, сняла туфли, начала торопливо снимать платье. Только женщина с ребенком стояла, словно окаменев, и крепко прижимала к груди плачущего младенца. Солдат подвел старика и девушку к краю рва и бросился к женщине. Он что-то кричал, размахивал руками и вдруг, вырвав у женщины ребенка, поднял его над головой и бросил на дно рва. Женщина безумно закричала и кинулась ко рву. В ту же секунду простучала автоматная очередь.

Валя в ужасе отскочил от окна и бросился на кровать.

— Звери, гады, ой, мамочка, ребеночка… даже ребеночка! — стонал он.

Валя зарыл лицо в подушку, заткнул уши, но все-таки слышал крики и дробный стук автоматов, время от времени раздававшийся в лесу.

В лесу все смолкло, и солдаты, побросав в грузовик одежду и обувь расстрелянных, уехали в город. Временами Вале казалось, будто он различает голос Сени: «Валик! Прощай! Отомсти за нас!»

Мальчик долго не мог успокоиться.

«Ты не спишь, ты слышишь меня, Валя? — нашептывал внутренний голос. — Помнишь, ты сам облюбовал этот дом. Думал, что будешь здесь подальше от тех мерзостей, которые творят фашисты в городе? Если бы ты знал, что увидишь отсюда такое страшное злодеяние, то, наверное, убежал бы дальше, в лес? Нет, Валя, не прячься, не беги от горя, не затыкай уши, не закрывай глаза. Смотри на горе пристально, слушай и все запоминай! Час расплаты недалек. Пусть же в этот час в твоем сердце не останется жалости, не дрогнет рука! Ты слышишь меня, Валя?..»

К вечеру пришел Диденко.

— Дядя Степа, вы уже знаете? — кинулся к нему Валя.

— Знаю! Это только начало. Теперь будут расстреливать, пока не уничтожат всех.

— Дядя Степа, — решительно заявил Валя, — надоело мне патроны собирать. Дайте задание, чтоб опасное было…

— Патроны собирать — опасное дело, — спокойно ответил Диденко.

— Знаю! Я не про такое, а чтобы, ну… фашистам отомстить. А если не хотите, не надо, сам…

— Брось дурить! — строго предупредил Диденко и, помолчав, добавил: — Всему свое время!