Галина Николаевна нервно схватила мужа за руку: ощущения были не из приятных. Желудок устремлялся к горлу, грохот двигателя и шум рассекаемого лопастями ветра, бессонная ночь — всё способствовало плохому самочувствию. Джайя привлёк её голову к себе на плечо, предлагая подремать, что показалось ей смешным: обстановка не располагала. Она отрицательно качнула головой, потому что говорить было невозможно. Тогда он просто обнял её, и она сразу успокоилась, благодарно прижалась к нему боком, как-то сразу поверив, что всё будет хорошо.

Галина Николаевна никогда не видела горы так близко. Только теперь она поняла, что за более чем тридцатилетнюю жизнь в Непале она видела Гималаи — Крышу мира! — только через иллюминатор самолёта, с высоты нескольких тысяч метров. Сейчас рядом, рукой подать, проплывали величественные громады ледников, искрящиеся на ярком солнце и длинными языками спускающиеся в долины у подножия гор. Бурные реки стремительными потоками вырывались из-под них, играючи перекатывая огромные валуны, шумными водопадами низвергаясь в ущелья.

Потом вертолёт опять потянулся вверх, а отвесная каменная стена рядом всё не кончалась. Галине Николаевне было жутковато, казалось, что надрывно гудящий двигатель не выдержит, и вертолёт рухнет в бездонную пропасть.

Затем они вновь летели над зеленеющей долиной, над крошечными разноцветными домиками и люди внизу махали им вслед.

Перевал Лантаг выглядел жутко, и женщина со страхом думала о том, как же люди пешком преодолевают его. Мрачные чёрные скалы, устремлённые ввысь, кое-где покрытые белыми пятнами ледников и снега. У них на глазах лавина, со всё увеличивающейся скоростью сорвалась с отвесного склона и помчалась вниз, взметая снежное облако. Искрящаяся пыль заволокла иллюминаторы вертолёта. Когда вновь засияло солнце, Джайя показал рукой куда-то вправо и крикнул ей в ухо: — там — Солу Кхумбу! — Галина Николаевна всмотрелась, но ничего не увидела: ни долины, ни зелени. Одни камни с острыми изломами и снег.

Сантош был в отчаянии. Лекарства почти закончились, а от отца не было известий. Он не мог даже позвонить и спросить, что с помощью. Сигнала сотовой связи не было, а Махендра, виновато улыбаясь, сказал, что для того, чтобы позвонить, надо два дня идти до ближайшей горы, на которой ловится сигнал. Всеми богами проклятый и забытый Нувакот умирал, и Сантош ничего не мог с этим поделать. В выделенном старостой доме, на собранных со всей деревни одеялах, метались без сознания, кричали от страшной головной боли, корчились в судорогах тридцать восемь детей разного возраста и четверо взрослых. Сантошу помогал Махендра и трое женщин, не побоявшихся заразиться. Все они часто мыли руки, протирали их местным вином и носили марлевые маски. Ещё трое женщин ушли в горы в поисках трав. Но, самое главное, Сантош велел им найти ярсагумбу. Этот гриб-паразит, выросший на гусенице, являлся природным антибиотиком. Он был довольно редок, потому что встречался лишь на большой высоте, в горах. Тем не менее, местные жители его знали, хотя и не пользовались.

Никто из деревенских не заглядывал к заболевшим, боясь заразиться, лишь женщины, чьи дети метались в жару и судорогах, сидели в отдалении, в пыли, завернувшись в тонкие цветные покрывала.

Сантош знал, что трое его пациентов не доживут до завтрашнего утра, но он упорно делал массаж судорожно сведённых рук и ног, растирал их виноградным уксусом и вином, насильно вливал в сжатые рты питьё из мяты и мёда, менял на головах компрессы.

Он не сразу услышал, как кто-то громко кричит на улице. Махендра тронул его за плечо: — Сантош, — он помялся, отводя глаза, — там колдун, Бахадур. Он собрал у этого дома жителей деревни и… требует сжечь всех больных на погребальном костре! Вообще-то, в деревне он — единственная реальная власть. Люди в панике, родители больных детей плачут, но возражать Бахадуру не смеют.

Сантош разогнулся над тазом с уксусом и отжал компресс. Только после того, как он положил мокрую тряпку на лоб стонущему мужчине, он спросил: — а что же староста?

— Старосту никто не слушает. Колдун кричит, что если не сжечь заразу, мы все умрём, и люди с ним согласны. За исключением родителей, конечно.

Сантош жёстко сжал губы:

— Я поговорю с ними.

Пригнувшись в дверном проёме, он вышел на улицу, под палящие лучи солнца. Перед домом кипела толпа, не менее трёх сотен взбудораженных людей, Увидев его, кто-то истерично закричал:

— Лекаришку тоже на костёр! Зачем он нужен нам, если не может нас спасти! — Вперёд выступил колдун, важно сказал:

— Сегодня ночью я буду говорить с ушедшими. Если те, кто покинул нас, скажут, что заразу нужно уничтожить, этот дом сгорит вместе с теми, кто там находится.

Толпа затихла, лишь были слышны сдавленные, приглушённые рыдания женщин. Сантош размышлял всего одну секунду, затем, высокомерно вздёрнув голову, холодно сказал:

— Ты, вайшья, вздумал угрожать брамину и чхетри!? Придёшь сюда через час и я открою тебе, так и быть, великую тайну! — он повернулся и вошёл в дом, Махендра — следом. Не задерживаясь около стонущих и мечущихся больных, Сантош вошёл во вторую комнату, поменьше, превращённую им в свой кабинет. Немного помявшись, внимательно посмотрел в растерянные глаза юноши: — Махендра, нам с тобой предстоит разыграть явление бога. Вернее, его дальнего потомка, — он усмехнулся, — не бойся, этот потомок — я.

Парень попятился, запнувшись о свёрнутые рулоном одеяла, сел на них и, глядя на Сантоша широко распахнутыми глазами, пробормотал: — я… не понимаю… Потомок богов? Но… ты же человек, Сантош? — они уже давно звали друг друга по имени и тесно сдружились на почве борьбы за выживание Нувакота.

— Да, человек, — тот криво усмехнулся, — но ещё — я оборотень!

Побледневший Махендра постарался незаметно отползти поближе к дверям, неверяще глядя на Сантоша: — оборотней не существует! Только Шива, как гласят легенды, мог принимать другой облик!

— Вот-вот, будем считать, что я — очень дальний потомок Шивы. — Сантош насмешливо улыбался, хотя ему было совсем не до смеха. Долгие годы никто, кроме жителей Солу Кхумбу, родной деревни оборотней, не знал об этой особенности семьи Пракаш Малла. Теперь, ради спасения почти полусотни больных детей и взрослых, он решился показаться в зверином облике постороннему, враждебно настроенному человеку: — тебе предстоит сыграть роль э-э-э, в общем, доверенного лица. — Не обращая внимания на ошарашенное лицо собеседника, Сантош принялся посвящать его в свой план.

Через час они услыхали громкий голос колдуна, призывающего толпу ждать его и не расходиться. Махендра открыл дверь и пригласил того войти. Бахадур горделиво выпятил грудь и, не спеша, переступил порог дома, а затем направился в кабинет, брезгливо оглядываясь на больных.

Сантош думал о том, что он не ошибся в своей оценке этого человека, когда впервые увидел его. Пусть он и был невысок, как и все непальцы, но гонору и спеси хватило бы на троих. Презрительно выпяченная нижняя губа, холодный, равнодушный взгляд маленьких прищуренных глаз и необъятное туловище с большим колышущимся животом на коротеньких кривоватых ногах. Он разительно отличался от Калана, колдуна Солу Кхумбу, умного, образованного человека. Конечно, Сантош ничего не знал о способностях Бахадура. Далеко не каждый желающий мог стать колдуном. Тот же Калан мог заглядывать в будущее человека и предугадывать грозящее ему несчастье. Он многое знал о травах, произрастающих в Гималаях и умело пользовался своими знаниями, помогая жителям Солу Кхумбу.

Колдун вошёл в комнату и в недоумении остановился: пришлый парень стоял, с головы до ног закутанный в цветастое женское покрывало. Мужчина презрительно фыркнул, но поперхнулся, остановленный его ледяным взглядом. Но его сварливый голос звучал нарочито громко и презрительно: — Ну, и что это должно означать, я вас спрашиваю? Где ваша великая и ужасная тайна?

Сантош торжественно произнёс: — колдун, тебе известно, что могучий и грозный Шива мог принимать облик любого существа, какой пожелает?

— Ну да, так гласят легенды, — Бахадур дёрнул плечом, — но к чему эти разговоры? — он повернулся к юноше: — ты, Махендра, уходи отсюда, если не хочешь гореть на погребальном костре, а ты, — он насмешливо посмотрел на Сантоша, — господин, волен поступать, как пожелаешь. Можешь даже остаться с этими людьми, мы плакать не будем.