… И вскинулась: кто-то скрипнул дверью (да это отец). В хате ночь и тишина. Где-то далеко-далеко прогремело и стихло. Под окном устало качались осины…

Отец разделся и лег на полу с краю. Тишина. Оксана не спит. И слышит — мать вдруг спросила:

— Ходил?

Отец хмыкнул. Погодя, опять мать:

— Ну и что же?

— Сказал. Завтра поедут.

— А копны как же?

— Да как… обещал… Чай, не дурак барин-то? Может, я ему еще когда пригожусь.

Оксана насторожилась, даже голову подняла и ухо к родителям повернула. Они молчали. Потом отец вздохнул, мать тихо спросила:

— Чего ты?

Пауза. Скрипнул пол. Отец еще вздохнул. Говорит:

— Это ж они конями… гречиху всю как есть побьют. Оксана метнулась и, взволнованная, села. Мать услыхала.

— Чего ты, Оксана? Спи.

А отец тоже беспокойно:

— Что ты?

— Что вы про гречиху-то?.. Кто конями побьет?

— А, дура! Про гречиху… Буря, думаю, как есть всю побила… Спи себе.

Девушка легла. Но было тревожно. Снова перед глазами возник красочный рисунок: ночь в степи… гречиха и он… Вспомнилось, как вели их вчера по улице. Вспомнилась сердитая барыня с зонтиком у пруда… И снова степь. Точки копен и белая заплатка гречихи…

Потом надвинулся туман — заслонил и копны, и гречиху, и тяжело упал на нее, окутал.

Утро наступило солнечное. Но после дождя было холодно и потому отец не велел Оксане гнать скотину в степь — пусть пасется в огороде. А может, и еще почему-то не велел?..

Но Оксане не сиделось дома. Она уже и хлеб в котомочку положила, и воды в бутылку налила, и за пазуху спрятала немного табаку в узелке, дедушка дал: может, курящий человек… Ну, гнать бы да и все, а отец, как нарочно, разжалобился: холодно…

Наконец он ушел со двора. Девушка скорей за харчи, выпустила скотину из загородки и погнала в степь.

Кое-где на голой и пустынной степи маячили ряды копен, раскиданных ветром. Между ними тут и там паслась скотина… А вон их гречиха полосочкой белеет, а возле нее кто-то, верно, ячмень докашивает…

Вот не везет! Это совсем рядом с гречихой. Нельзя будет и еду отнести.

Опечалилась Оксана. Пригнала на место и, задумавшись, стала у копны. Смотрела на косца. Нет, увидит, пойдет она в гречиху, а он догадается — да за ней: что, мол, здесь? Нет, лучше подождать. Может, он сядет отдохнуть или точить косу…

Стояла у копны, держа в руках наготове мешочек и бутылку.

«Если что, — думала, — шмыг в гречиху, словно за перепелочкой. Отдать — и обратно. Вот только он до края дойдёт, да отвернет».

Тут Оксана взглянула в сторону да так и замерла вся. От кургана, что верстах в двух всего, неслись три всадника. И прямо сюда.

«Неужели сюда?»

Подъехали к косарю, покрутились, — верно, спрашивали о чем-то. Потом один крикнул что-то и — ой, горенько мое! — влетел в гречиху. Проскакал одним краем, потом серединою. Ой, вдруг стал! Крикнул и рукою махнул. Те двое бросились к нему.

В то же мгновение на голову Оксаны словно гора свалилась, — она тихо опустилась на землю и закрыла лицо руками. А голову, как перепелочка спугнутая, — под сноп. Дрожала вся.

Тишина. Так было миг, а может, минуту, может, больше. И сразу хлопнуло, словно кнутом кто хлестнул. Тишина. И снова — хлоп. А потом мимо копен, как вихрь, пронеслись, протопали казаки.

Оксана вся дрожала и боялась даже посмотреть. Наконец, решилась и испуганно выглянула из-за копны. В степи стало пасмурно. А может, ей так показалось? Тени туч неслышно, на цыпочках, в отчаянии блуждали по бороздам. Ой, побежали, побежали… А наперерез им казаки, как три ворона, пролетели низко-низко над землей. Рядом — гречиха… и побита, побита копытами!

У девушки захватило дыхание.

«На конях поедут… — шептал отец ночью… — это ж всю гречиху побьют».

«…Он знал, и мать знала. Это он казакам сказал! Он, он!» Как держалась руками за концы красного платка, так в отчаянии и сорвала его. И простоволосая, держа платок в руке, побрела в гречиху. Стала. Человек у ног ее лежал навзничь, недвижимый. На лбу, повыше бровей, чернело пятно, под головою лужа кровавая…

Перед глазами Оксаны плыл туман, она едва стояла, скорбно потупясь. Потом склонилась и накрыла лицо убитого красным платком. Еще постояла немного и на цыпочках побрела из гречихи…

Как привидение, шла по жнивью, грустными глазами смотрела вперед… Дальше, дальше… Вот уж едва маячит гречиха. Набегали тени, крыльями черными касались ее и летели дальше. Звенел простор. А даль синяя, солнцем расшитая, смотрела в глаза… и ждала…