Никитин вдруг шевельнулся, выдохнул:

— Ага, есть!

На втором этаже в одной из комнат дома загорелся свет, потом еще одна комната засветилась внизу, а в прежних двух окнах свет погас. Минут через десять все окна потухли. Внизу сначала погасло, потом вновь вспыхнуло. Мигнуло два раза.

— Пошли! — быстро сказал Никитин. — Маску!

Я, чувствуя легкое волнение, как всегда перед сложным делом, двинулся следом, натягивая на ходу на мокрые волосы черную маску. Никитин шел уверенно, легко, почти не таясь взбежал по каменным ступеням ко входу в дом. Дверь оказалась незапертой. Мы осторожно нырнули внутрь, замерли на мгновение, ориентируясь в полутьме, и потихоньку стали подниматься по лестнице на второй этаж, стараясь, чтобы шагов наших не было слышно. Там неожиданно для меня Никитин перестал таиться, даже кашлянул тихонько возле двери, за которой, как я помнил, была спальня генерала.

— Вася, это ты? Ты чего? — раздался в тишине довольно громкий женский голос.

Я невольно схватился за рукоятку пистолета. Васей, вероятно, звали одного из охранников.

Никитин ответил шепотом:

— Я… На минутку…

— Ты чего? — снова спросила жена генерала. Заскрипела кровать, мягкие шаги. Дверь приоткрылась. Из комнаты в полутьме высунулась женская голова. Никитин тут же схватил одной рукой ее за волосы, другой зажал рот, рванул на себя, выдернул в коридор.

— Тыхо, тыхо! Умрошь! — громко зажал рот, втолкнул в комнату для гостей и включил свет.

Он крепко сжимал женщине рот левой рукой, придавив ее голову затылком к своему плечу, а правой выхватил пистолет с глушителем и поднес к лицу жены генерала, говоря громким шепотом:

— Тыхо! Пикнешь — умрош! Сын умрот, охрана умрот, все умрут. Ти этого хочеш?

Женщина замотала головой, замычала. Никитин подтащил ее к креслу, стоявшему возле журнального столика, толкнул в него, не отводя пистолета от ее лица. Она быстро хватала открытым ртом воздух. Лицо у нее было белое. Видимо, она была в шоке.

— Успокойся, тыхо! — шептал ей Никитин. — Казбэк, — глянул он на меня, — к дверы! Следи за корыдором! — И снова жене генерала: — Жыть хочешь, а? Хочешь, чтоб сын жыл, дочка, внук, а? Говоры!

Женщина смотрела на него побелевшими глазами. Она была в полуобморочном состоянии. Слова вымолвить не могла, безмолвно шевелила губами и хватала воздух ртом.

— Казбэк, иды перережь малчику горло!.. Нет, тащи его сюда! Здэс выколи глаза, отрэжь язык, перережь горло. Пусть она смотрыт! Раз хочет…

Я решительно шагнул к двери, сделал вид, что иду за сыном, хотя понимал, что не нужен он Никитину, что он пугает мать. И это сработало. Актерами мы были хорошими.

— Нет! — опомнилась наконец, вскрикнула женщина, рванулась ко мне, но Никитин снова швырнул ее в кресло, зажал рот ладонью и ткнул глушителем пистолета ей в нос.

— Тыхо!.. Казбэк, не ходы! Она хочет, чтоб сын жыл. Мы тоже не хочэм его убывать! Зачэм? Пусть жывет… Слуши, женщина! Ты понымаешь меня? — Никитин отнял руку от ее рта.

Жена генерала испуганно закивала.

— Харашо, слушай тогда… Выбирай: или убьем сын, дочь, внук, зять, генерал, охрана и ты тоже, или один генерал умрет. Выбирай! Неторопысь. Нам спэшыт нэкуда. Ночь длинна! Думай… Успокойся… — Никитин замолчал, сел в кресло с противоположной стороны журнального столика, не опуская пистолета с глушителем.

Наступила тишина. Слышно было только быстрое испуганное дыхание женщины. Я стоял у двери, прислушиваясь к тишине в коридоре, и наблюдал за женой генерала. Она постепенно приходила в себя. Медленно повернула голову к Никитину, взглянула на его страшную черную маску. Он быстро прищурил глаза, заговорил:

— Успокоилась? Харашо! Понимаешь, генерал все равно умрот, а малчик маладой, зачэм ему умирать? И дочь, и внук пусть жывут. Как решишь, так и будэт…

— Где охрана? — хрипло прошептала жена генерала.

— Спыт… пока спыт… Если решишь, оны умрут…

— Что я должна… — еле выдавила из себя женщина.

— Пистолет генерала где?

— У меня… в сумочке…

— А сумочка где?

— В спальне…

— Харашо. Идем в спальню, ты стрэлнешь в генерала. И все! Мы уйдем… А ты скажешь охране, что поссорилась с мужем и в ярости застрэлила его, суд тэбя оправдает. Скажэшь — нэ помню, нэвмэняема была…

— Нет — нет! — вскрикнула женщина.

— Тыхо, тыхо! А деты, а внук? Хочэшь, чтоб мы и генерала, и их, да?

— Нет, нет! — слезы текли по щекам жены генерала.

— Ну вот, харашо! — Никитин поднялся, потихоньку, спокойно взял ее за руку и поднял с кресла.

— Пошли!

Жена генерала еле передвигала ноги. Лицо у нее было искажено, в слезах. Я боялся, что с ней случится истерика, и она упадет в обморок. Мы вошли в спальню. Никитин осторожно, старательно прикрыл дверь, нашарил рукой выключатель на стене и щелкнул им. Небольшая люстра розоватого цвета мягко осветила комнату, спящего генерала, лежащего в постели на боку лицом к стене. Волосатая рука его лежала поверх одеяла. Он даже не шевельнулся, когда вспыхнул свет. Дышал спокойно, тихо.

— Эта сумочка? — указал Никитин на коричневую дамскую сумку на комоде. Говорил он шепотом. — Бэры пистолет! — подвел он за руку жену генерала к комоду. — Бэры, бэры! Сама! Деты будут жывы, внук жыв! Бэры!

Женщина сунула дрожащую руку в сумочку и вытянула оттуда небольшой пистолет.

— Вот так! Маладэц, — ласково, как ребенку, говорил ей Никитин. — Пошлы! — потянул он ее к кровати, к спящему мужу. — Снымай с предохранытэла! Стрэлай в голову! Жмы!

— Нет, — с ужасом в голосе прошептала жена генерала и обмякла, стала валиться на пол, уронив пистолет. Он упал на коврик у кровати, глухо стукнув. Никитин успел подхватить женщину, не дал ей упасть.

— Нэхарашо, — шептал он, помогая жене генерала устоять на ногах. — Смотры, это просто! — он быстро нагнулся за пистолетом, подхватил его с коврика рукой в тонкой кожаной перчатке и сразу выстрелил в висок генерала. Выстрел хлопнул в тишине, показалось мне, оглушительно, хотя я знал, что хлопок из этого пистолета звучит не громче упавшей со стола книги.

Генерал дернулся один раз, как под током, и замер. Маленькая дырочка, возникшая на его виске, мгновенно потемнела, набухла. Темная кровь тонкой струйкой побежала по лбу на подушку. Жена генерала тонко вскрикнула и безвольно опустилась на пол, на коврик, в то место, где только что лежал пистолет.

— Всо! — наклонился над ней Никитин, но тут же, будто вспомнил еще что-то, проговорил. — Нэт, ещо чуть-чуть! — подхватил он жену генерала под мышки, поднял с пола. — Дэржи пистолэт, брось его в окно! Зачэм он тэпэр…

Вероятно, Никитин опасался, что вдова генерала в шоке может застрелиться. По-моему, это было бы неплохо: убила мужа и застрелилась сама. Но, видимо, в замысел Никитина это не входило. Он всунул в руку женщины пистолет и заставил выбросить его в открытое окно.

— Тэпэр всо! — сказал Никитин, отпуская женщину. Она снова опустилась на пол возле окна. — Запомни, жэнщына: скажешь, что были мы, умрут даты! Скажи, что рэвновала генерала, ссорилась, невмэнаема была, нэ помнышь, как стрэлала… Поняла, да?.. Казбэк, пошлы!

Мы как змеи, бесшумно соскользнули по лестнице вниз, тихонько прикрыли входную дверь, промелькнули по освещенному участку дачи и растаяли во тьме.

— Ох, и шум будет завтра! — весело и возбужденно сказал Никитин приглушенным голосом, когда мы торопливо подходили к лесопосадке, где была спрятана машина.

— Представляю, — отозвался я. — Как думаешь, возьмет она на себя, не расскажет?

— У нее выхода нет… Она ведь прежде всего мать, страх за жизнь детей сильнее всего. На себя ей теперь наплевать… А заговорит, на чеченцев спишут, мол, отомстили генералу. Ты же видел, она все время в шоке была. Уверена, что чеченцы были…

Весь следующий день я не отходил от телевизора, слушал репортажи телелакеев с дачи знаменитого генерала, которого спящим застрелила в постели собственная жена.

Кто-то подкинул версию, что она состояла на учете в психушке, и журналисты радостно подхватили ее. А сын генерала, подросток, оказывается, был эпилептиком. Генерал был несчастлив в семейной жизни.

Я посмеивался, слушая это, вспоминал действия Никитина на даче. Я там был лишь статистом, теперь только вспомнил, что на даче я ни слова не произнес. Говорил и действовал один Никитин, гений злодейства.