3. Убийство генерала Рохлина Рассказ омоновца

— Нет-нет, убивать его нельзя! — быстро проговорил шеф, тряхнув головой, и полные, чуть отвисшие щеки его затряслись, а затемненные очки сползли на нос. — Каждый ребенок на нас укажет, все поймут, что по указке Хозяина… — поправил он очки. — Если бы не случай в Калмыкии с Юдиной… Вся страна на уши встанет, скажут, убивают несогласных… Нет… Надо думать, думать, — глядел шеф сквозь очки на своего помощника Лосева. — Хозяин считает, что опаснее этого генерала нет. Всех недовольных он к себе притягивает. Надо заставить замолчать его задолго до выборов… Потом будет сложнее…

— Разве генерал в президенты метит. Это же смешно! — осторожно вставил Лосев. Он неделю изучал жизнь знаменитого генерала, по несколько раз перечитывал, перелистывал три папки с выписками из досье генерала, размышлял, прикидывал, как можно убрать его. Вчера затребовал и получил дополнительные сведения о его семье, и у Лосева возник, утвердился в голове план. Но сейчас он не спешил высказать его своему шефу.

— Нет, о президентстве он не думает. Не в этом дело… Вся армия считает его единственным мужиком среди генералов. Остальные лакеи… Хозяин опасается, что армия не поддержит на выборах на третий срок… И он прав! — вздохнул шеф и опустил глаза на свои белые пухлые пальцы, вяло переплетенные перед ним на столе.

— Хозяин отказался от выдвижения на третий срок, — то ли утверждая, то ли спрашивая, сказал Лосев.

— Куда он денется! Не пойдет, не изберут, и сам, и семья, и все мы, кто был рядом в эти годы, все окажемся в местах очень отдаленных… Кого бы ни избрали… Это всем ясно! И он это хорошо понимает, слишком много мы натворили. Нам не о нем, о себе думать надо… Ты-то, надеюсь, тоже понимаешь, что на печке не отсидишься, — усмехнулся шеф. — Многое всплывет…

— Ну да, — притворно вздохнул Лосев. Он верил, что нужен будет любому режиму, не потонет. И заговорил: — Я на досуге поразмышлял об этой проблеме и кое-какие мыслишки появились, посоветоваться надо…

— Давай, советуйся, — немного оживился шеф.

— Как известно, чеченцам в недавней бойне он здорово насолил, и как будто они его приговорили… — начал издалека Лосев.

— Хочешь убедить народ, что чеченцы его убрали? — перебил шеф. — Ерунда! Прикрыться чеченцами — первое, что в голову приходит. Кто поверит? Как ты докажешь, убедишь всех, что это они убрали? Паспорт чеченца оставишь? — усмехнулся недоверчиво шеф.

— Я только начал, — вставил Лосев.

— Ну, давай, давай, я больше не перебиваю…

Лосев рассказал, как, по его мнению, без большого шума можно навсегда освободиться от беспокойного генерала. Шум, конечно, будет. Совсем без шума убрать столь известного человека нельзя, но все телевидение охотно будет повторять официальную версию. Ведь хорошо прикормленные журналисты боятся генерала, опасаются, как бы он их похлебку пожиже не сделал: мол, народ голодает и вам пора пояса подтянуть. Все телевизионщики нервно вздрагивают при слове оппозиция. Поддержат, не засомневаются, всем растрезвонят, что так и было.

Лицо шефа оставалось бесстрастным, но глаза под очками по мере рассказа оживлялись, грусть уходила из них, и он снова опустил взгляд на стол, на свои руки, расцепил их, стал медленно потирать пальцы. Верный признак, что мысль Лосева казалась ему перспективной. Выслушал, спросил коротко, стараясь говорить равнодушно:

— Исполнители есть?

— Не раз проверены в деле.

— План ничего, ничего, — одобрил шеф. — Особенно хорошо в нем: если сорвется, мы в стороне. Это мне нравится, действуйте! Подключим все, что нужно… Выгорит, буду ходатайствовать перед Хозяином о Звезде Героя…

Никитин был необычайно весел, возбужден, особенно говорлив. Наблюдая за ним, я понял, что нас ожидает веселенькое дельце. И точно! Когда мы остались одни в сквере, он быстро оглянулся через свое плечо, нет ли кого поблизости, не подслушивает ли кто нас, хлопнул меня по плечу, хохотнул:

— Не закис без дела?

— С тобой закиснешь! — засмеялся я ему в тон. — Я забыл, когда ночью спал!

— Разве это дела были? Делишки! Вот теперь настоящим займемся. На весь мир прогремим! — воскликнул он и еще раз кинул взгляд на молодую мамашу в другом конце сквера, сидевшую на скамейке возле детской коляски. Ветер шумел листьями, заглушал наши голоса. — Нам с тобой поручили грохнуть генерала! — быстро, вполголоса закончил Никитин, глядя, как я отреагирую на его слова.

— Шутка? — коротко хохотнул я, понимая, что это не шутка. Смешком я пытался скрыть напряжение, на мгновение сковавшее меня от его слов. Действительно, шум будет на весь мир. Генерал познаменитее тележурналиста Листьева. — Ох, и искать нас будут после, землю рыть… Не захотят ли избавиться от нас наши… — Я запнулся.

— Заказчики, хочешь сказать?.. Это не заказ, а приказ! А приказы выполнять надо! Не дрейфь! Это будет игра, как тогда в Ростове с вертолетом… Тот же человек разрабатывал. У него рука легкая. Проскочим… Мы ему еще долго будем нужны!

Я догадался, что Никитин говорит о генерале Лосеве, но не стал уточнять. Лосев теперь нами непосредственно не командовал, был помощником шефа.

— Когда надо?

— Скоро свистнут, надо готовиться… Ты по-чеченски ни слова не знаешь?

— Нет.

— А с кавказским акцентом говорить можешь?

— Магу, дарагой, магу, — засмеялся я.

— Тренируйся перед зеркалом, — приобнял меня Никитин. — Скоро понадобится. Операцию назовем: мамаша!

— Почему — мамаша? — удивился, не понял я.

— А чем тебе мамаша не нравится?..

Ждать пришлось недолго. Дня через четыре Никитин весело сказал мне:

— Мамаша говорит: пора! — и развернул листок с планом дачи генерала, ткнул пальцем. — Это первый этаж! Запоминай: вход, коридор, здесь комната охраны — там два человека, — отхлебнул пива из стакана и глянул на меня Никитин. Мы сидели за столом на кухне в моей квартире. — Тут столовая, лестница на второй этаж. Наверху спальня генерала, комната четырнадцатилетнего сына…

— Пять человек… И всех убирать? — спросил я.

— Какой ты, Серега, кровожадный! Кого нам приказали убрать? Генерала… Его и уберем.

— А охрана? Стрельба начнется…

— Стрельбы не будет. Охрана ничего не услышит… Я тебе стрелять категорически запрещаю! Приказал бы не брать с собой пушку, да знаю, без нее ты спать не ложишься… Смотри дальше! Это комната гостевая… Сегодня у сынишки генерала день рождения… Ты выпил бы в день рождения сына?

— А как же? — приложился я к стакану с пивом.

— И генерал такой же человек, хоть и генерал. Значит, пьян будет!

— Я бы гостей пригласил, — сказал я, вытирая полотенцем усы.

— И он пригласит.

— Ну вот… Ночевать останутся…

— А никто не приедет.

— Почему?

— У всех будет своя причина… И еще тебе вопрос на засыпку, — ерничал Никитин. — Представь, сегодня день рождения твоего сына, а гости не приехали, выпить надо, пригласил бы ты охранников дернуть за здоровье сына, а?

— Конечно.

— Капитан, слушай приказ! Когда станешь генералом, никогда не приглашай за стол охранника, — строгим тоном сказал Никитин, потом хохотнул: — Если не хочешь, чтоб тебе капнули в рюмку клофелинчику. Понял?

— Есть, майор! — шутливо выпятил я грудь, не вставая с табуретки.

— Вольно, вольно, — засмеялся Никитин. — Теперь слушай дальше. Меня зовут Руслан, а ты Казбек. Так и зови меня там. И говори с кавказским акцентом. Или лучше молчи, говорить буду я!

Ночь выдалась дождливая, темная. Недели две в Москве стояла азиатская жара, а теперь резко похолодало, небо затянуло тучами. Дождь то начинал лить, то быстро прекращал, затихал. Машину мы оставили у дороги, в кустах. Пошли пешком к даче. Шли молча, ежились под дождем. С одной стороны, хорошо, что дождь, никто не встретится, а с другой, мокнуть не особенно-то приятно, хоть и не так холодно, как осенью. Был первый час ночи, и у редких дач тускло светились окна. Кое-где горели уличные фонари, выхватывая из тьмы добротные, в основном кирпичные дома. Мы присели под кустом неподалеку от светившегося двумя окнами двухэтажного, из белого кирпича дома. Замерли, стали ждать. Подробностей операции я, как обычно, не знал и, как всегда, не интересовался. Никитин знает, прикажет что делать на месте. Сидели под кустом, мокли не менее часа. В доме ничего не менялось, одиноко горели два окна. Во всех дачах огни давно уже погасли.