12

Встретится с Никитиным мне пришлось раньше, чем договорились. Не успел я порог переступить своей квартиры, как Рая с каким-то диким визгом вылетела навстречу мне из комнаты:

— Подлецы! Подлецы! Я видела, видела!

— Что ты видела? — опешил я от неожиданности.

— Это вы, вы все устроили! Я видела, как негодяй этот, убийца, с красным флагом шагал, и ты, ты рядом. Для этого ты драную курточку надел! Замаскировались! — истерически кричала Рая. — И в машине, машине вы были, я тебя по курточке узнала. Сволочи! Подлецы!

— Заткнись! — рявкнул я. — В психушку хочешь?

— Ты заткнись, подлец! Я тебя видеть не могу! Вон, вон! — Она кинулась ко мне.

Я легко отшвырнул ее от себя. Она отлетела, упала около двери в комнату, но быстро вскочила и кинулась ко мне. Я сорвал свою резиновую дубинку с гвоздика и пару раз огрел по рукам и спине. Она завизжала, но снова бросилась на меня. Я поймал ее за руку, развернул и швырнул в комнату. Она пушинкой улетела на диван.

— Сунешься еще, пришибу! — прошипел я и начал быстро переодеваться.

Ночевал я у Никитина. Рассказал ему, что Рая видела нас по телику и узнала меня, рассказал, как безобразно я с ней подрался.

— Ты, извини, она, видно, такая же дрянь, как и у меня была. Наплачешься ты с ней.

— Я все… решил твердо… Жить не будем. Хрен с ней, с квартирой, разменяем.

— Это правильно… Только рот бы ей как-то заткнуть, чтоб не вякала. До газет дойдет… Шум поднимут.

— Завтра что-нибудь придумаем.

— Верно, завтрашний день все расставит на свои места… Пошли хлопнем по стопочке за удачно прошедший денек. Думаю, начальство нас не забудет… Сейчас телик посмотрим, что там у Останкино происходит. Я уже посмотрел новости: стреляют, кровушка льется. Гайдар, весь синий, деревянный к народу обратился, позвал к Моссовету. И знаешь, дураки, поползли грудью закрывать чужие кресла. Голову класть, чтоб детки Гайдара вкусно жрали… И глуп же у нас народ…

— Я сегодня насмотрелся, — усмехнулся я. — Расскажи кто — не поверил бы. Чудной народ!

Рано утром в отделении милиции нам объявили, что предстоит штурм Белого дома. Будет бой, будет кровь! Проинструктировали, как действовать, приказали стрелять на поражение без всякого предупреждения. Мы натянули бронежилеты, впервые выдали нам черные маски на лица. Только прорези для глаз, как у киношных ниндзя. Маску я принял с удовлетворением. Без телевизионщиков не обойтись, а денек обещал быть веселым. Взяли привычные уже щиты, каски, автоматы, посадили нас в машины и повезли к Белому дому. Было еще темно.

Высадили во дворе. Вокруг были жилые дома. Белый дом не виден за ними. Построили. Полковник Лосев был хмур, чувствовалось напряжение во всей его фигуре. Он снова предупредил нас, чтобы действовали осторожно, не лезли под пули без толку; объяснил, что время начала штурма уточняется, что главным действующим лицом при штурме будет «Альфа», а мы будем поддерживать; указал каждой роте, какую она должна занимать позицию, в каком подъезде жилого дома напротив Белого дома находиться, какие этажи и окна парламента обстреливать и в какой подъезд врываться при штурме. Пленных прогонять сквозь строй.

Весь взвод Никитина должен был располагаться в одном подъезде. Мы выстроились по одному и гуськом вдоль кирпичной стены дома трусцой подбежали к углу. Никитин заглянул за угол, осмотрелся, махнул нам рукой и исчез. Мы друг за другом пробежали по бетонным отмосткам вдоль стены, скрываясь за кустами, и нырнули в подъезд. Скопились на лестничной площадке. Никитин приказал пятерым остаться внизу, остальным подняться выше и рассредоточится по этажам, наблюдать в окна за происходящим возле Белого дома и ждать дальнейших распоряжений. Мы с ним поднялись на четвертый этаж и выглянули в окно. В предрассветных сумерках мы увидели только небольшую часть Белого дома, стеклянные двери подъезда, в который мы должны будем ворваться во время штурма. Видны были баррикады возле здания. За ними тускло в сумерках мерцали, дымились костры, вокруг которых небольшими кучками сидели люди. Их было много. Виднелось несколько палаток. Я боялся увидеть многотысячную толпу. Не такую, конечно, как вчера, но все-таки огромную. По крови пришлось бы пробиваться к подъезду.

Мы закурили. Никитин кивнул мне, приглашая подняться выше, и направился наверх. Когда мы остались вдвоем, он приподнял маску, чтобы было удобнее говорить и прошептал:

— Имей в виду: есть негласный приказ — не брать живыми главных: Руцкого, Хасбулатова, Макашова, Бабурина. Кто пристрелит хоть одного, получит Героя России. Дерзай!

— А где они сидят?

— Кабинеты на пятом, а так, черт знает, где они теперь… Стреляй всех беспощадно.

— А когда штурм?

— Раньше часа дня вряд ли будет.

Мы докурили, раздавили на ступенях окурки и пошли вниз.

— Сидите смирно, наблюдайте, не высовывайтесь. На крышах могут быть снайперы. А я к комбату.

Сидели долго. Рассвело. Возбуждение у нас улеглось, ушло внутрь. Глаза повеселели, оживленней стали. Кто-то внизу анекдоты начал рассказывать. Из-за масок и одинаковой одежды, мы сами друг друга не узнавали.

— Бэтээры! — воскликнул один из омоновцев.

Все вскочили, столпились у окна. Я побежал на четвертый этаж и оттуда стал смотреть, что происходит у парламента. Четыре бронетранспортера ходко шли на первую баррикаду, которая была перед горбатым мостом. Я видел, как из-за баррикады выскочил человек в зеленой камуфляжной куртке, взмахнул рукой, кинул, вероятно, что-то, то ли камень, то ли бутылку. Бронетранспортер шел совсем близко от него. Как шел, так и пошел дальше. Зато второй чуть дернулся в сторону парня, ударил его острым зеленым носом. Парень взмахнул рукой и упал, исчез. За бронетранспортером осталось на асфальте темное пятно. Раздавил. Бронетранспортеры легко проскочили первую баррикаду и направились к Белому дому. Сидевшие у костра люди, поднялись, смотрели, как они раздавили парня, и словно оцепенели, видимо, не знали, как быть. Длинно застучали пулеметы. Я видел, как кинулись от костров люди к подъезду Белого дома, как спотыкались, падали, одни снова вскакивали, другие застывали навсегда, а пулеметы стучали и стучали беспрерывно. Я видел, как женщина ползла по ступеням ко входу, за ней тянулся ее пуховый платок. Она дергалась, пыталась преодолеть ступени, но не смогла, затихла. Из палаток выскакивали люди: женщины, парни, даже дети. Я не ожидал, что их там так много. Выскакивали и тут же падали под пулями. Один бронетранспортер сходу налетел, раздавил палатку, смял и на следующую, кто-то пытался из нее выскочить, но не успел, исчез под колесами. Молодая женщина, видимо, обезумевшая от ужаса, волоком тащила по асфальту за руку мальчика лет пяти к двери подъезда. Ступени она успела преодолеть. Дверь рядом, рядом, но у самой двери она остановилась, ухватилась за поясницу, упала и поползла в подъезд. Она уползла, скрылась, а мальчик остался лежать у входа. А пулеметы все стучали и стучали. Теперь били по окнам парламента. Видно было, как лопались, летели вниз стекла и рассыпались на асфальте.

К нашему подъезду от Белого дома тоже бежали люди. Что делать с ними? Стрелять? Я спустился вниз, навстречу мне в подъезд ворвался Никитин. — Стрелять? — указал я в сторону парламента.

— Погоди, — ответил он глухо из-за маски.

Мы остались на лестничной площадке первого этажа. С нами было еще несколько омоновцев. Дверь распахнулась, влетел парень в куртке-афганке, увидел нас, остановился и вдруг выхватил пистолет и дважды выстрелил. Дважды меня сильно ударило в грудь. Я не удержался, откачнулся к стене, прижался к ней спиной, вскинул автомат и нажал на спуск. Но выстрела не услышал. Автомат был на предохранителе.

Парень метнулся назад, скрылся за дверью. Вслед ему резко пророкотала автоматная очередь. Это Никитин. По бетону защелкали, заплясали со звоном пустые гильзы. Запахло пороховой гарью. Парень, видимо, успел сбежать. Я почувствовал боль в тех местах, где ударили пули по бронежилету. «Синяки будут! — подумал я. — Чуть выше, в голову — и тю-тю! Сволочь!». Злоба поднялась во мне, даже руки задрожали, когда я расстегивал куртку, пробитую в двух местах, чтобы найти пули за пазухой. Две чуть сплющенные фасолинки с мягким стуком упали на ступени. Я нагнулся, поднял их.