Эпилог

— в котором прошлое на мгновение переходит в настоящее, чтобы никогда не повториться, а настоящее продолжается, чтобы привести к неизведанному пока грядущему

Санкт-Петербург. Первое декабря. Ночь. Центральный офис Агентства «Альтаир».

Воин ещё раз провёл рукой над листом бумаги с ровными строчками, начертанными витиеватым почерком.

Ничего.

Ни следа, ни тени его. Ни отпечатков пальцев, ни единой молекулы ДНК. Простая бумага, простые чернила, какие можно купить в любом магазине канцелярии. Ни обратного адреса. Только белоснежный конверт, короткое письмо в нём и…

Демон чудовищным усилием воли перевёл взгляд на текст, вновь пытаясь сосредоточиться на нём.

Вы — один из немногих, кто имеет право владеть этой вещью. Вы — единственный, кому она не принесёт боли, а лишь надежду. Распорядитесь ей, как должно.

Подписи не было.

Воин аж зашипел сквозь зубы от переполнявших его чувств, и в этот момент в дверь его кабинета постучали.

— Да, — прорычал начальник Второго отдела. — Не заперто, будь оно всё…

Дверь приоткрылась, и в щель просунулась встрёпанная голова Птахи.

— Я не вовремя? — сонно осведомилась она. — Ты вроде вызывал…

— Вызывал, — буркнул Воин и встал, нащупывая в кармане флягу. — Заходи, выпьем.

— Среди ночи? — изумилась сисоп, проникая в кабинет. — Случилось что?

Демон коротко кивнул ей на своё место:

— Садись. И читай.

Птаха недоумённо покосилась на собеседника, но послушно села и уставилась на строчки. Потом посмотрела на стол рядом с письмом, и глаза её сделались огромными и жёлтыми. Повисла пауза.

— Да, Воин. Пожалуй, я с тобой выпью, — сказала наконец Птаха. — За такое — стоит.

— След, — жёстко произнёс демон, передавая флягу. — Мне нужен след этого письма, Птаха. Делай что хочешь. Хочешь — Древних Богов призывай. Хочешь — не призывай. Но чтобы след был. Я хочу знать, откуда пришло это письмо.

— Будет сложно, — с сомнением пробормотала сисоп, ощупывая бумагу. — Но я попробую. А остальное?

— Ты знаешь, что делать, — Воин устало потёр глаза. — Мы с тобой уже десять раз всё обсудили. Теперь у тебя есть всё необходимое. Действуй.

— Ты же понимаешь, что мне придётся отчитаться перед Александром Евгениевичем? Рано или поздно. — Птаха неуверенно пожала плечами. — В конце концов, подобные задания…

— Я лично отчитаюсь. Перед Его Высочеством. Это задание тебе дал я, Птаха. Оно моё от начала до конца. Забирай и работай.

— Приоритет? — сдалась сисоп. — Что первым, след или дело?

— Если за две недели не найдёшь следа — принимайся за остальное. — Воин помолчал и тяжело вздохнул. — Посидишь со мной? Что-то мне не хочется пить в одиночестве.

Птаха сложила листок, убрала в конверт. Затем взяла со стола широкое кольцо из гладкой синеватой хирургической стали. Безо всяких букв. Взвесила его в руке, будто сомневаясь, и отправила вслед за письмом.

— Конечно, Воин, — произнесла она. — Я посижу с тобой. У меня тоже нет желания напиваться в пустом кабинете.

Много лет назад. Где-то на иной Грани.

В порыве страсти сердце бьётся быстрее и жарче. Ровное тепло семейной любви отогревает не только само сердце, но всех рядом с ним. А от ненависти и страха оно замерзает. И гибнет.

Изящные босые ступни были в кровь сбиты ещё о грубые камни, выстилавшие двор Замка. Теперь его высокие шпили виднелись из-за деревьев. Не так далеко, как хотелось бы, но беда была не в этом. Голую кожу ног нещадно кусал мороз, а острая корка наста ранила лодыжки и цеплялась за ставший из белого розовым край подола длинного платья. Беда была не в этом.

В правом боку, чуть ниже рёбер, свила гнездо тянущая, дёргающая боль, отмеченная ярко-алым пятном — следом прошедшей навылет арбалетной стрелы. Но беда была и не в этом.

Беда мчалась позади, выла гончими псами и рогами лесничих. Беда лязгала доспехами внутренней стражи Замка и позвякивала кольчугами стражи внешней. Беда гремела копытами и стучала сапогами. У беды были запуганные глаза десятков людей и страх не подчиниться приказам. В душе у них было отчаяние и безысходность. А кровь, холод и рана — это была не беда. Это была просто смерть.

Голые острые ветви, протянутые к холодному небу, будто в последней мольбе, постепенно сменились на пути беглянки тёмно-зелёным хвойным покровом. Покрытые снегом ели глушили голодный и резкий голос ветра. Зато гораздо отчётливее сделался шум погони, и откуда-то издалека донеслась песня волчьей стаи, ищущей тепла и пропитания.

Медленно истаяло последнее облачко, и, будто издеваясь над мрачностью и болью происходящего, яркое полуденное солнце тронуло лучами снежную белизну. Сотни алмазов разом вспыхнули, переливаясь и даруя призрак тепла лицу и рукам, тут же смываемый ледяным ветром.

Хрупкая темноволосая девушка в изодранном белом платье на несколько таких ценных секунд остановилась возле огромного старого дерева. Пальчики скользнули по грубой, иссечённой сотнями морщин коре.

— Я бы попросила о помощи, — прошептала беглянка. — Ради себя, ради них… но всё равно скоро всё будет кончено. Если хоть кого-то можно будет спасти — прошу, спаси. Кого угодно, но спаси. И пока остался хоть один шанс, я постараюсь бороться. Мне нужна дорога к Душе Леса. Возможность ещё осталась. Подскажи, пожалуйста.

Последняя фраза прозвучала совсем жалобно. Голос сорвался от боли и холода, но всё же слова были сказаны. И услышаны. Старая ель, стоявшая на перекрестье забытых людьми древних троп, повела толстыми, пушистыми лапами, будто вздохнула. Одна из нижних ветвей чуть приподнялась, открывая взгляду девушки полосу утоптанного снега, уводившую глубже в лес.

Синие глаза беглянки блеснули слезами благодарности и облегчения.

— Спасибо, — негромко произнесла она, склоняя голову. Сил на полноценный поклон уже не было.

В то же мгновение высокая статная фигура у окна в одной из башен Замка содрогнулась от ярости, ощутив краткую вспышку силы Леса.

— Этим олухам ничего нельзя доверить, — раздалось под каменными сводами злое шипение. — Что ж, всё придётся делать самой.

Язычки пламени на свечах содрогнулись, когда чёрная тень стремительно пронеслась по коридорам. Хлопок тяжёлой двустворчатой двери прозвучал на диво громко и страшно: в замке не осталось ни одного человека.

Пустынный двор, который совсем недавно пересекала бегом босая синеглазая девушка, отозвался болезненным и колким эхом на звук окованных серебром каблуков, впивавшихся в грубо отёсанные камни. Следы боя уже убрали, взгляд цеплялся лишь за длинные глубокие царапины, оставленные на тёмной поверхности каким-то чудовищным оружием.

Повинуясь небрежному движению узкой ладони, распахнулись ворота, поднялась решётка и плавно опустился подвесной мост. Даже подчиняясь яростному приказу, стража не забыла о своих обязанностях, и дежурный отряд остался на въезде в Замок. Сейчас стражники предпочли спрятаться, справедливо опасаясь гнева хозяйки. Но ей было не до них. Её гнали вперёд ярость и жажда, не имевшие отношения к чувствам и желаниям простых людей.

Женщина пересекла мост, и её тёмный силуэт на диво быстро затерялся в заснеженном подлеске, которому ещё только предстояло стать парком.

Псы упорно не хотели брать след. Они выли, лаяли, упирались всеми лапами, когда их подтаскивали к тому месту, где в последний раз видели кровавые отпечатки ног, и отказывались идти по нему напрочь. А проклятая позёмка скрывала следы быстрее, чем три дюжины пеших и два десятка конных могли их отыскать. Да и не прошли бы лошади там, куда занесло проклятую бунтовщицу.

Начальник стражи скрипнул зубами. Его разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, он понимал животных: охота на одинокую девицу в зимнем лесу претила и ему самому. С другой — он прекрасно помнил тот бой, который дали защитники этой девицы. Бой отчаянный и безнадёжный, а оттого — страшный. В этой схватке он потерял треть своих людей, и, если бы не волшебство Хозяйки Замка, потерял бы половину. Если не больше. Третья сторона — страх — подсказывала начальнику, что невыполнение приказа может повлечь за собой последствия не только для него, но и для его ближайшей родни. Дочь только-только собралась выходить замуж, престарелый отец едва обжился в новом домике, выстроенном на жалование старшего сына, а жена уже успела привыкнуть к платьям и украшениям. Терять это вместе с собственной головой не хотелось, а рассчитывать на то, что после его казни за небрежение долгом кто-то поддержит семью, — не приходилось. Здравый же смысл хладнокровно выражал сомнения в том, что беглянку получится найти. Честь и достоинство воина, скрестив на груди руки, наблюдали откуда-то со стороны. Молча.