СЕМЬ Время одного яйца

Попав в лагерь Самиса, Кила увидела, что там куда роскошнее, чем у других путников. Его куполообразная палатка была из двойного слоя ткани, спальные шкуры были мягкими и толстыми, он носил огонек в медном котелке. Кила подняла край брезента и посмотрела на странную груду больших серебряных контейнеров странной формы под ним.

За ней зазвучал низкий и сильный голос:

— Ничего не трогай, — Кила отскочила и отпустила брезент.

— Милый, ты никогда не даешь мне свои игрушки! Я уже не ребенок. И я была так хороша, да? Разве я не заслужила маленькую награду? — она накручивала золотую прядь волос на палец, глядя на него. Ее глаза сияли синевой, ее щеки были румяными. — Дай взглянуть на те ящики хоть раз!

Самис был непреклонен. Свет костра трепетал на его лице: высокий лоб с густыми седеющими волосами, глаза с тяжелыми веками, умные и хитрые, крючковатый нос, широкий беспощадный рот. Он был в сером плаще, цвета потускневшего серебра, скрывающего блеск в складках.

— Там ничего интересного для тебя.

Кила вскинула голову.

— Так не честно! Я сделала все, как ты просил. Принесла чертов рог, Горн оленя, или как там они его зовут, я отправила Дэрроу за решетку, заманила их и убедилась, что они заберут девчонку, — Кила надула губы, за это ее выражение лица поклонники во Дворце паутины бились на дуэлях. Но ее взгляд пронзал. — Поверить не могу, что тебя волнует эта мелкая ворчунья. Поющая все песни, как же! Я тебе еще в Геллане сказала, что магии в ней теперь столько же, сколько во мне. И признай, милый, я куда красивее…

рука Самиса, как змея, впилась в ее волосы и потянула. Кила вскрикнула.

Самис оскалился.

— Ты согласилась в Геллане не задавать вопросы, разве нет? Эта хмурая жрица станет Поющей все песни, — он сжал крепче. — Скажи это.

— Она… станет… — выдавила Кила. — Как ты там сказал…

Самис отпустил ее. Пару мгновений звуков не было, только Кила сдавленно всхлипывала под треск огня. А потом Самис сказал скучающим тоном:

— Ты получишь свою награду, как и было обещано, — он повернулся к маленькому Горну, погладил пальцами резьбу на золотой поверхности.

Кила вытерла глаза.

— Я так долго ждала.

— И страдала! — насмешливо протянул Самис.

— Не злись на меня, милый.

— Я не злюсь, милая. Слушай. Вот, что ты сделаешь дальше.

После супа Калвин уснула. А потом она оказалась на боку, под спальной шкурой, выглядывала из пещеры на небо, усеянное звездами.

Кто-то коснулся ее руки, и она села. Халасаа прижал палец к губам и указал на пещеру с веселым блеском в глазах. Все спали, устав после событий дня, убаюканные теплом пещеры. Тонно храпел, большие сапоги торчали из-под груды шкур. Траута едва было видно под шкурами, Дэрроу спал, сидя, как делал часто, хмурясь из-за мыслей, что не давали ему покоя. Калвин вдруг захотелось разгладить складку меж его бровей.

Но Халасаа манил рукой.

Идем. Ты и я.

Калвин укуталась в плащ и пошла за его силуэтом из пещеры. Они хрустели по снегу, их тени вытянулись, четкие и синие, в свете одной восходящей луны.

Время Одинокой девы, — сказала Калвин мысленно, не желая нарушать тишину ночи.

У моего народа это время Одного яйца, — сказал Халасаа. — Среди Древесного народа нет одиноких дев.

Но ты был одинок среди них, Халасаа. Одинокий юноша.

Да. После смерти моего отца, — он указал вперед. — Я покажу тебе, где жили мы с отцом зимой.

Пещера была меньше, чем та, в которой они ночевали, в стороне от остальных.

Вы и тогда были в стороне?

Да. Многие из Древесного народа не доверяли тем, у кого есть дар Становления, моему отцу и мне, — Халасаа бросил на нее взгляд. — Как Голоса не доверяли тем, у кого есть дар пения чар.

Калвин вздохнула.

Печально, что только это схоже у двух народов Тремариса.

Халасаа протянул руку, чтобы помочь ей взобраться на каменистую тропу к пещере.

У людей Тремариса куда больше общего. Все мы рождаемся. Все мы умрем. Это тоже сходство.

Калвин рассмеялась.

Но в этом мы похожи и на коз, и на рыбу, и на пчел с травой!

Так и есть, — серьезно ответил Халасаа.

Калвин покачала головой, они подходили к входу в пещеру.

У людей Тремариса связь сильнее друг с другом, чем с другими существами мира. Есть Сила языка.

У моего народа нет этого дара. Мы говорим мыслями, а не языком.

Халасаа, это одно и то же!

Нет, это разное.

Он был непреклонен. Калвин улыбнулась, прошла в пещеру, где ее друг и его отец жили зимой в детстве Халасаа. Лунный свет лился в проем, озаряя пещеру серебром. Халасаа нашел огниво, маленькую лампу. Он водил рукой по стенам.

В этой нише мы хранили еду. Тут спал мой отец. А тут была моя кровать.

Калвин расчувствовалась, коснулась низкой ниши размером для ребенка, где еще лежала сухая трава.

Тут и другие полки для сна. Вы делили пещеру?

С мамой и моей сестрой-близнецом.

— Я не знала, что у тебя была сестра-близнец! — Калвин от удивления закричала вслух. — Или мама! — она замерла. Конечно, у Халасаа была мама. Но он никогда не говорил о ней.

Как он часто делал, Халасаа ответил на ее вопрос раньше, чем она его задала.

Я их не помню. Мне был лишь год, когда они умерли.

Год, — повторила Калвин. — Мне был лишь год, когда умерла моя мама, — ее ладони покалывало, как не было с тех пор, как она утратила чары.

Халасаа порылся в глубоко полке, скрытой в тенях.

Тут мы хранили вещи, что напоминали о маме. Гребень, тарелку, что она сделала. Мелочи, — он вытащил сверток и развернул его на полу пещеры.

Калвин опустилась на колени и коснулась красивой деревянной тарелки и изящного гребня. Она отложила их и взяла тонкую заколку из кости. Она побледнела, медленно вытащила одну из заколок из своих волос, поднесла обе к свету.

Халасаа.

Что такое?

Его лицо появилось перед ней в свете лампы. Калвин хотелось смеяться и плакать, она укутала вещи в ткань.

Эти заколки и… желтая ткань. Откуда это?

Это было мамино, — ответил Халасаа. — Я не знаю, откуда она их взяла.

Слезы полились по лицу Калвин.

Халасаа, ты не узнаешь это? Это туника жрицы Антариса! Твоя мама пришла из Антариса!

Как ты? — лицо Халасаа было пустым, а потом его озарило понимание.

Твоя мать и сестра не умерли, — Калвин сжала его руки. — Они вернулись в Антарис, — она перевернула их руки, чтобы свет озарил их запястья. Метки у нее на коже выдавали в ней дочь Тарис, три луны — серп, половина и полная. Такие знаки были вытатуированы на запястье Халасаа, почти скрытые за завитками, что змеились по его руке и груди.

Отец выбрал мне эти знаки, — тихо сказал Халасаа. — Их не знают среди Древесного народа.

— Он выбрал их в память о твоей матери, — прошептала Калвин. — Нашей матери…

Сестра.

Брат.

Калвин и Халасаа смотрели друг на друга, будто видели впервые. Калвин спросила:

Как звали твоего отца?

Халви. А твою маму?

Калида.

Одинокая луна плыла по небу, их тени двигались по полу пещеры, а они сидели, глядя друг другу в глаза, словно там были ответы на все вопросы. Наконец, не говоря, они встали, взяли друг друга за руки и закружили по комнате в радостном танце.

— Вы абсолютно уверены? — спросил Траут. Они с Калвин сидели на шкурах у костра.

Калвин была даже рада повторить историю, хоть уже рассказала ее Дэрроу и Тонно.

— Моя мать Калида убежала из Антариса, когда ее сделали жрицей. Годы спустя она вернулась с ребенком.

— С тобой.

— Да. Но она заболела по пути и умерла в ту же ночь. Она не сказала, где была, и кем был мой отец.

— И ты думаешь, что это отец Халасаа?

— Халви сберег тунику и заколки, и они из Антариса. Наверное, принадлежали Калиде. И Древесный народ избегал Халасаа еще и потому, что его мама была из Голосов. Это не должно быть причиной, но… — голос Калвин стал тверже. — Мой народ тоже остерегался меня, потому что мой отец был Чужаком.

— Но почему она ушла? Почему принесла тебя туда?

— Нам с Халасаа было около года. Калида и Халви понимали, что я родилась с Голосом, а Халасаа — нет. Мы думаем, что я всегда могла говорить мыслями, просто вспоминал об этом только при встрече с Халасаа. Калида и Халви, наверное, хотели, чтобы меня растили среди поющих. Я не могла выучить все песни среди Древесного народа, — Калвин слабо улыбнулась. — Лиа сказала, что Калида была одарена многим, но не чарами. И она понесла меня в Антарис. Но цена была высокой.