ЗАГОВОР ПРОТИВ РУСИ

то они делают? — ни к кому в отдельности не обращаясь, спросил каган-беки Асмид.

— Поджигают ладьи, о могучий! — доложил из свиты ханов начальник Кагановой стражи Ровдух-богатур.

— Без тебя вижу! Но к чему? — Асмид не выспался и был зол, как сто шайтанов.

Беки молчали. Они вообще последние дни не подавали голоса. То ли надеялись на своего кагана или только вид делали, что надеются.

Между тем подожженные руссами челны и плоты приближались к подножию восточной башни, где стояли хазарские военачальники. Ханы подошли к краю площадки и через бойницы посмотрели вниз: горящее дерево течением прибивало к камням. Весь восточный угол Саркела заволокло густым черным дымом. Огонь взметнулся высоко. На башне стало трудно дышать.

— Они что, дураки? — кашляя, спросил каган. — Они что, хотят поджечь камень? Ха-ха-ха-кха-кха!

— Поистине у Святосляба помутился разум! — поддержал могучего Амурат-хан.

Все остальные беки стали поддакивать, косясь на кагана: задыхаться в смрадном дыму никому не хотелось, и они ждали, когда наконец надоест это и могучему. Но тот, вопреки здравому смыслу, продолжал стоять здесь, хотя разглядеть что-либо на реке из-за черно-сизой удушливой мглы было решительно невозможно.

Ханов корежило, они задыхались. Вдруг все ощутили палящий жар и перед глазами хазар взметнулся в небо гигантский язык тусклого пламени.

Каган-беки отшатнулся, закашлялся и поспешил вниз. Башня наполнилась дымом, дышать в ней было почти невозможно, богатуры уже давно покинули ее. Невольно Асмид ускорил шаги: он почти бежал. Эльтеберы хрипло дышали ему в затылок.

— Пошли туда! — показал Асмид на южный донжон…

С высоты двадцати метров беки, прикрыв ладонями глаза от лучей встречного солнца, жадно следили за рекой.

Асмид обернулся, мрачно глянул на своих сподвижников, помолчал, играя скулами, потом спросил:

— Что может сделать огонь с камнем? Кто скажет? Только воздержитесь говорить, что каган Святосляб дурак!

— Позволь мне, о могучий! — выступил вперед храбрый и прямодушный Ровдух-богатур.

Каган-беки с сомнением посмотрел на него, однако кивнул утвердительно.

— Если бы камни стен и башен были сухими, огонь ничего бы не сделал с ними. Но, — Ровдух показал на стену, — за много лет вода проникла внутрь. Как только огонь разогреет воду внутри кладки, пар станет рвать камень и стена рухнет.

— Та-ак! — не поверил ему каган. — А вы что скажете? — холодно спросил он ханов.

Амурат выступил вперед. Асмид поморщился и пальцем указал ему на прежнее место. И тогда ханы наперебой стали восхвалять мудрость Ровдух-богатура.

— Повелеваем! — Каган-беки в упор смотрел на Амурат-хана. — Повелеваем насыпать вал позади стены!

Тот хотел было возразить что-то, но промолчал, поклонился и поспешил вниз исполнять повеление…

За необычным огненным штурмом крепости с интересом наблюдали патрикий Михаил и царевич Василий.

— Скажи, — вопрошал царский отпрыск, — неужели князь россов намеревается таким способом сокрушить камень? Ведь это не дерево!

— Сфендослав — смышленый варвар! Если он задумал именно так брать твердыню, простоявшую сто тридцать лет, то он ее возьмет. Можешь не сомневаться.

— Если это случится, я перед всеми поклянусь, что Сфендослав — самый искусный полководец в наше время! — воскликнул пылкий отрок.

— А потому и самый опасный враг Романии, — мрачно добавил Михаил.

— Но ведь он не воюет с нами!

— Пока не воюет. Но как только он сокрушит царство хагана, силы россов утроятся, а самомнение царя варваров вознесется под небеса. В какую сторону повернет свой меч такой воитель? У него только два пути: в Болгарию или Романию! Нам нежелателен ни тот, ни другой его шаг.

— Но Болгария и наш враг тоже! Пусть варвары дерутся друг с другом. Когда они в кровавой борьбе ослабнут оба, мы захватим земли и того и другого!

— Значит: «Разделяй и властвуй!» Ты хорошо усвоил завет македонского царя Филиппа![95] Хвалю! Однако посмотри, — патрикий кивнул в сторону реки, — с лодки только что сошел и, кажется, к нам идет человек. Вон тот, высокий, видишь?

— Который? Тот, что горбится?

— Да! Этот человек мне знаком. Это купец из Синопа. Его зовут Лорикат.

— Так пригласи его к нам! — нетерпеливо воскликнул царевич.

— Тише! Нельзя. Если он посчитает необходимым, то сам подойдет к нам.

— Что значит, пожелает? — покраснел от обиды Василий. — Кто он такой, чтобы желать? Ты сам сказал, Лорикат — простой купец.

— Прошу тебя, не выражай свое возмущение так громко. Мы все-таки не в Константинополе. Сотни глаз следят за нами. А Лорикат, — он понизил голос до шепота, — не просто купец, а…

После побега греческого воина из свиты византийского посла Святослав ограничил свободу Михаилу и его окружению. Охрана из десятка гридей всюду сопровождала их.

— Ты взял нас под стражу, царь Скифии?! — возмутился было патрикий.

— Ты что, посол? — рассмеялся князь. — Разве я посмел бы и промыслить о том? У нас, на Руси, положено: доброму гостю — добрый почет! Гриди сии почет тебе перед народом кажут, болярин ромейский. Гордись!

Патрикий прекрасно понял, что это за «почет», однако спорить не стал, смирился. Да и опасно было спорить: Святослав мог обвинить его в пособничестве хазарам, и если не казнить тут же, то высказать свое возмущение императору. А Никифор Фока тоже долго раздумывать не любит, когда дело касается его интересов. В открытую ссориться с руссами, особенно сейчас, когда войска заняты борьбой с арабами, властитель Византии не станет…

Здесь, в боевом стане руссов, говорить вслух о сокровенном греки остерегались. Сановник царя Никифора быстро сообразил: стражники, приставленные к ним, отлично знают греческий язык.

Опытным умом полководца Михаил оценивал боевую деятельность Святослава. Скоротечный разгром основной хазарской орды изумил его. Патрикий полагал, что бой с превосходящими силами кочевников сложится иначе. Теперь греки наблюдали за огненной атакой несокрушимых ранее стен грозной твердыни.

— Необычный штурм этот завершится блестящей победой россов, — говорил сановник царевичу. — Видишь, хазары из-за огня и дыма вынуждены оставить без защиты весь восточный угол города. А вон и катапульты подплывают. Мудро. Раз… три… пять метательных машин в четверти стадия[96] от башни. А хазары бессильны осыпать их стрелами. Учись, царевич!

Вскоре катапульты приступили к делу. Первый же снаряд перелетел через верх стены и, видимо, не пропал даром: в густо населенной крепости раздался многоголосый вой… И с этого момента машины не переставали работать. Через каждые четверть часа в стену сквозь огонь и дым летели тяжелые камни. Время от времени руссы меняли прицел и вместо отдельных глыб загружали чаши грудами камней помельче. Тогда убийственный град сыпался на город.

К полудню ловкие гребцы привели еще три катапульты. Эти только для того и предназначались, чтобы беспокоить защитников Саркела. День и ночь без перерыва все восемь метательных машин сокрушали башни и стены хазарской твердыни, засыпали крепость камнями и горшками с горючей смесью из нефти, смолы и селитры. В городе вспыхнул пожар.

— Сфендослав ведет осаду по всем правилам военного искусства, — вынужден был признать Михаил.

— Смотри, а это что за баллисты? — показал на реку царевич. — Я таких никогда не видел.

— Я тоже. Посмотрим.

Новые машины состояли из длинных труб и круглых воротов с держаками для рук. Они были значительно меньше катапульт: для каждой хватало по две ладьи. Вскоре греки убедились в исключительной новизне осадных сооружений руссов. Снаряды из труб летели в цель точнее; новые машины стреляли в два раза быстрее.

— Ого! Это огнеметы? — изумился патрикий. — Я слыхал о них, но еще ни разу не видел. Их придумал и построил простой плотник. Надо бы сделать чертежи. Но как?

— Попроси Сфендослава.

— Да? Так он тебе и дозволил! Вот посмотришь, хитрый варвар еще будет из них обстреливать наши города. Если, конечно, он сумеет поставить на колени империю хагана.

— А кто ему помешает? — внезапно раздался позади них равнодушный, с хрипотцой голос.

Греки быстро обернулись: перед ними стоял сутулый худой человек с вислым горбатым носом и сросшимися черными бровями. Влажные жгучие глаза человека в упор смотрели на патрикия: царевича он как будто и не заметил.