Так. Глеба нет на месте. Можно прогуляться по дневному Луганску.

Окна, перечеркнутые пластырем и скотчем: на них никто не обращает внимания. Обстрелов нет с февраля четырнадцатого, но передовая всего в шестнадцати километрах, начаться может каждый день. Работают рестораны и кафешки, торгуют крафтовым пивом из России. Посетителей нет, возможно вечером будут. Есть комплексные обеды: сто двадцать рублей. Борщ, картошка фри с бифштексом под яйцом, чай, сок, квас на выбор. Квас тут так себе. Вода слишком мягкая и нет насыщенности вкуса. А вот молочка, почему-то, хорошая, нравилась Воронцову. Обязательно надо будет заехать в Стаханов и выпить там литр молочного коктейля. Там еще стоит советский аппарат: гудит как верКолет на взлете. И фея-разливальщица владеет древним секретом: молоко для коктейля должно быть ледяным, словно из норвежской пещеры. Иначе получится жидкое мороженое с тягучими комками. Вместо ледяных игл, пронзающих нёбо и язык.

А вот сгоревшая аптека, стадвадцатидвух-миллиметровый снаряд разорвался в витрине. Дом не рухнул, нет. Аптеку же заколотили досками, так и стоит. Здесь много пустых помещений: разбитых, убитых, брошенных. Их не заметно, на первый взгляд. Но, когда начинаешь присматриваться, понимаешь - вот она война.

И не все надо ремонтировать. Как оставили шрамы на одном из всадников Клодта в Ленинграде, так и здесь надо законсервировать следы украинских осколков на памятниках Луганска. Что бы тыкать ими в нос тем, кто говорит о русском терроризме. Почему во Львове, Киеве, Запорожье все спокойно? Потому что их не обстреливает украинская армия. Вот и весь ответ.

Людей почти нет на улице Советской. И очень интенсивное движение автотранспорта. Одна машина в полминуты. Дорогу можно переходить на любой свет. Но Воронцов дожидается зеленого на пешеходном переходе. Есть что-то такое аристократическое в исполнении древних, уже забытых правил и традиций. Впрочем, традиции традициями, а тот первый минометный артобстрел быстро научил его пользоваться ремнями безопасности: надо очень быстро покинуть машину при обстреле и заныкаться в любой ямке. Хотя, честно говоря, резко вырастает шанс убиться нахрен в какой-нибудь нелепой и банальной дорожной аварии. Но это война и стопроцентно спасательных рецептов здесь не знает никто. Ты можешь выжить под страшнейшим артобстрелом и помереть от инфаркта на следующий день после ротации. Гарантии здесь никто не дает.

На поисковой базе уже собрались парни и девчата. Юные совсем. И тут, вдруг, Воронцов осознал нелепость ситуации. Он отозвал дядю Колю из кабинета:

- Слушай, я же одет как попугай для такой встречи.

Дядя Коля не понял:

- Нормально ты одет, что за...

- Пластмассовые тапки, шорты до колен и эта футболка - нормально?

- А что с футболкой не так?

Воронцов пояснил дяде Коле что не так. На синей футболке желтыми буквами было написано по-немецки: 'Мне сорок лет. Я плохо слышу. Плохо вижу. У меня нет своих зубов. У меня не стоит. Но я все равно счастлив!'.

- Как-то несолидно. Ты б вчера предупредил, я бы хоть форму надел.

- Ой да ладно, сейчас дети английский учат. Кто что поймет? И вот это... По городу тебе не стремно в таком щляться, а тут он застыдился.

- Да нет, не стремно. Элемент, так сказать, самоиронии.

- Ну вот тогда и иди выступай в этом элементе. Молодежь нынче пошла серьезная, умнее нас, циничнее. Они такого в контактах своих насмотрятся, что твою футболку они просто не заметят. А если и заметят, то одобрят. Как самоиронию.

И впрямь, не заметили, когда Воронцов и дядя Коля вернулись в кабинет.

-Телефоны убрали! Я сказал, убрали телефоны.

Нехотя, особенно пацаны, стали убирать свои гаджеты в карманы и рюкзаки. Вот да, привязаны они к этим поводкам. Да почему только они? И мы тоже.

- Знакомьтесь, товарищи бойцы, - дядя Коля так называл своих воспитанников. - Знакомьтесь, перед вами человек-легенда поискового движения России, писатель и журналист, ныне боец Народной Милиции нашей республики, Александр Воронцов.

Никакого отклика в глазах детенышей 'человек-легенда' не увидел. Оно и понятно. Они сами живые легенды, эти детишки. Только еще не догадываются об этом.

- Помните песню 'Меня нашли в воронке'? - продолжил дядя Коля.

- Да, - оживились щенята. - Помним, мы же с ней выиграли конкурс патриотической песни в прошлом сентябре! Это, правда, вы написали?

- Правда, я, - нахмурив брови, чуть кивнул Воронцов. Злобный демон, неизменно просыпавшийся в такие моменты, тут же шепнул ему: 'И больше ты ничего не написал, п-писссатель!' Чего этот личный демон любил так коверкать именно это слово - Воронцов не знал.

- Сегодня Александр...

- Без отчеств, все свои же, - не любил Воронцов обращение с отчеством. Не хотелось стареть. Хотя, заяви он детишкам, что видел Брежнева живым, им бы показалось, что это где-то между динозаврами и пирамидами Египта. Все, что было до их рождения - невероятно далекое прошлое, при этом перемешанное в большую кучу.

- Хорошо, сегодня нам товарищ Александр расскажет о событиях второго мая в Одессе.

Второго мая в Одессе. Опять переживать этот день, переживать и рассказывать, стараясь смягчить для детей то, что им знать не надо. Но ведь эти дети уже видели кровь на качелях и спортплощадках, разорванные трупы на пешеходных переходах и у детских садов. Разве может повредить их психике еще один рассказ об украинских нацистах? Может быть, это не так и страшно, как кажется Воронцову и другим взрослым, старательно хранящим детские души? Вот хранили их, хранили, из таких сохраненных и получили 'Правый сектор, разве нет?

Воронцов выдохнул и начал рассказ...

ОДЕССКАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

Вроде бы и жарко на улице, а вроде и прохладно, когда начинал дуть ветер с моря. Поэтому Воронцов надел кожанку, если что, расстегнуть можно. Да и если там, в центре, серьезный замес, то кожанка чуть смягчит какой-нито удар. Хорошая куртка, американская, похожа на полицейскую. Броник бы, конечно, не помешал, но чего не было, того не было. Бейджик прессы повесил на шею, но пока спрятал под кожанку. Ну и стандартный набор - фотик, ноут, несколько флэшек, смарт.

Воронцов не работал на какое-то конкретное издательство, но ему платили за блог. Но платили за то, что он хотел писать. История, психология, политика - стандартный набор стандартного креакла. Тем более, что писал-то он, но темы и информацию ему подбирали 'негры'. Он только обрабатывал ее в своем фирменном стиле. Иногда стебном, иногда пронзительно-тоскливом. Слезы выжимать он умел. Профессионал, чо. Новое поколение стрингеров.

Такси прибыло быстро - старая 'шестера' с георгиевской ленточкой на зеркале. Воронцов забрался на переднее сидение. Поехали по Люстдорфской.

- И шо там за центр говорят?

- Шо, шо. Пидоры понаехали, наши на Куликово собираются, щас махач будет, - ответил таксист.

- Серьезный?

- Я тебе отвечаю, серьезный. Будут трупы, вот увидишь.

- Надеюсь, уродов. Откуда они?

- Та разные, суки. Я вчера возил от вокзала - харьковских понаехало, уууу. Да и других есть. Я тебе отвечаю, какие-то в Лукьяновке лагерем стоят. Я не видел, но на Привозе говорят. Приехали и бегают. Бегают и кричат славу Украине. А где здесь Украина? Ты ее видишь? Проспект Жукова, а не Шюхевича. Тут Одесса, прекрасный город, а эти Украину понастроили вокруг Мамы. Они приехали свои порядки строить. Оно мне надо? Та куда-ты сволочь тормозишь! Не видишь, мы едем немного воевать! - заорал он в полуоткрытое окно.

Выехали на Пушкинскую. Воронцов хотел доехать до Дерибасовской, но милиция перекрыла центр. Пришлось выйти на Жуковского. Таксист еще кого-то обматерил, на этот раз в телефон, лихо развернулся, не обращая внимания на ментов, и умчался обратно. Его 'шаха' так чихала двигателем, что казалось, должна была вот-вот развалиться. Ан нет. Пердела да ехала.

Воронцов шел в сторону Греческой площади. Оттуда доносился глухой гул - так ревет толпа. Неоднотонно, нет. Гул то усиливается, то спадает, то взрывается радостным воем, то, скуля, почти исчезает. Толпа: живой организм, со своими законами и своей анатомией. Если взлететь на верКолете над толпой, то можно увидеть ее центральное ядро, полупрозрачные мембраны, даже митохондрии. Ядро толпы тянется к объекту внимания, обтекает его и готовится жрать, жрать. У толпы нет разума, если ей не управляют. А ей легко управлять. Внутри такой толпы человеки-вирусы. Если их отметить, ну, например, красными куртками - сверху хорошо будет видно, как они снуют туда-сюда, подталкивая толпу к еде. Человек в толпе безумен. Он готов на такие поступки, которые никогда бы не позволил себе в нормальном состоянии. Интеллект в толпе стремится к минимуму. И вот люди начинают бить витрины просто так, выламывать булыжники, зачем-то таскать палки, скамейки и покрышки, строя нелепые баррикады. Толпа моментально заражается различными эмоциями, причем, одновременно. Страх, паника, ярость, гнев вызывают судороги у этого животного и оно мечется из стороны в сторону, грозя раздавить, в том числе и организаторов. У человека в одиночестве тоже бывают приступы и паники, и гнева. Но когда он видит и чувствует лица таких же как он, его чувства усиливаются вдвое, втрое, вчетверо. И другие видят усилившуюся его ярость, и растет их гнев. Реакция циркулирует, циркулирует как в воронке. Растет ее скорость, напор, мощь. Ударить бы водометами по этой толпе, заставить этот мощный, но непрочный организм развалиться на мелкие части.