Изменить стиль страницы

В голове смогла промелькнуть мысль: как же это сделать? Собравшись, Ева призвала на помощь воображение и представила, как она зависает над собственной головой со светлыми дредами.

И — о, чудо, — она увидела себя и Далахана сидящих на пледе, распростёртом на лесной опушке. Поднялась чуть выше, — и смогла рассмотреть крышу хижины на сваях. Ещё выше, к манящей луне, чтобы увидеть верхушки деревьев…

— Евангелина… — раздался откуда-то снизу голос, такой знакомый и родной. — Возвращайся. Вспомни тот вечер, когда ты вдохнула жизнь в гибнущий цветок. Вспомни, что ты чувствовала. Вспомни, откуда исходит эта любовь?

Фею потянуло к земле с невероятной скоростью. Если бы она была в теле, то боялась бы неминуемо разбиться. Но она была… Где она была? Кем она была?

Она почувствовала, как в её собственном солнечном сплетении вновь разгорается светлое, абсолютное чувство. Однако в этот раз оно не было направлено на маленькую маргаритку. Оно изливалось на всё окружающее и на неё саму. Чувство любви в ней росло, сфера в груди увеличивалась с каждым мгновением, пока не скрыла сидящую на пледе Еву в своём ослепительном свете. И сама девушка стала этим светом, этой любовью, исчезнув и перевоплотившись в небольшой бирюзовый шар.

— Вот так, — с улыбкой промолвил Далахан, глядя на горящую шаровую молнию. — Так и превращаются феи в эту чистую энергию, благодаря исходящей из них любви ко всему живому.

Она могла бы сейчас преодолеть огромные расстояния. Она могла бы создавать и разрушать миры. Она могла… всё!

Она грохнулась на плед, задев Далахана, но не почувствовала боль от ушиба. Ей грудь часто вздымалась; глаза, в которых отражалось звёздное небо, восторженно глядели на своего наставника.

— Это было… это…

'Лучше, чем гипотетическая попытка зачать наследника', - хотел было пошутить Далахан, но с улыбкой промолчал.

— А… а Пип, то есть, Эхигерн, — вспомнила Ева, так и не поднявшись с колен эльфа, — говорил, что это превращение у нас от пикси.

Далахан расхохотался.

— Это же надо так извратить суть… Нет, это банальная медитация. Выполняй её каждую ночь, желательно в саду вашего дома, и ты сможешь достичь таких вершин, о которых и не догадывалась. А теперь пора спать.

— Что? Но я не хочу спать. Я чувствую себя такой… бодрой!

— Уже час ночи, — мягко сообщил мужчина и помог ошарашенной Еве подняться.

— Как?! Я, что, провела в этой медитации два часа?

— Время не имеет значения, в нематериальном мире оно идёт по-другому… Вернее, оно там совсем не идёт.

Они поднялись в домик, где девушка, всё ещё приходившая в себя после пережитого, обнаружила, что жилище её наставника было хоть и маленьким, но весьма уютным.

— Ты можешь спать здесь, — Далахан отворил дверь в небольшую спальню. — Ванная тут. Я принесу тебе травяной чай с мелиссой.

Он оставил её одну в комнате и отправился на кухню. Ева открыла рюкзак, достала из него зубную щётку и любимую пижамку. Она не знала, почему взяла с собой именно её, старую и смешную. Оставив одежду для сна на кровати, фея направилась в ванную.

Далахан открыл дверь, прошёл в спальню и осторожно поставил чашку с ароматным чаем на прикроватный столик. Затем он спустился вниз, сел на неубранный плед и закрыл глаза. Настала его очередь медитировать.

Звуки стихли. Он встал и пошёл вперёд. Его шаги не отзывались скрипом хвои и шелестом травы. Окружающий мир как будто замер. Деревья сменились: теперь они уже не обладали пышной изумрудной листвой. Их голые стволы и ветки производили бы удручающее впечатление на случайного путника. Впрочем, в этом измерении случайных путников быть не могло.

— Блодейин… — выдохнул Далахан, опускаясь на колени при виде сферы, излучавшей мягкий белый свет, направлявшейся к нему.

Свет перевоплотился в прекрасную молодую женщину с сияющими белыми крыльями. Жители Мунлайта с трудом, но узнали бы в ней матриарха фей Флору Гудфеллоу.

— Не преклоняй колени передо мной, — ласковое прикосновение заставило Далахана поднять голову.

— Преклоняюсь перед светом твоим, лучезарная… Блодейин, я не успел. Почему же ты ушла так рано? — с болью в голосе проговорил он, касаясь её руки.

Серебристый смех пощекотал его.

— Рано? Я слишком долго оставалась в этом мире, мой дорогой. Неужели ты думаешь, что не справишься без меня, сын короля Неблагого двора?

— Не все… приветствовали меня здесь.

Флора вздохнула, и теперь уже в её взгляде и голосе отразились боль и тоска:

— Мой сын… Эхигерн натворил много чудовищных дел… И я не знала. И не могу вмешаться, ты же понимаешь, по эту сторону нужно сохранять нейтралитет.

— Что он сделал, Блодейин?

— Я не могу тебе сказать, Далахан… Я лишь могу предупредить тебя, — опасайся его. Он распорядился своей свободой выбора, но выбрал мир материальный.

С каждым словом её силуэт становился всё более бледным и меркнущим. Далахан из последних сил пытался удержать её, но куда ему, пусть даже и со всей его мощью, бороться с законами мироздания…

— Блодейин, не покидай меня…

— Я всегда буду рядом с тобой…

Она исчезла. Он медленно встал с колен и побрёл вперед. За старыми сухими деревьями показались надгробьями. Знакомые имена, знакомые эльфы… Он последний…

Прекрасный белый памятник, на котором вырезаны лилии. Титания и Оберон. Хотя бы человеческий драматург сохранил их имена в истории. Король и королева Благого двора. Кто посмел так жестоко расправиться с ними в той чудовищной войне?

Он последний, последний…

Далахан шёл дальше. Его взгляд скользил от одного надгробья к другому. Чёрное. Евангелина Раффин.

Он споткнулся. Не веря своим глазам, дрожащей рукой обвёл выбитые буквы. Знак перевёрнутого полумесяца. Почему?! Она ведь соткана из света, почему на её могиле символ злого и жестокого материального мира? И почему она… мертва?

Далахан очнулся на пледе. Сердце билось так, будто было готово вылететь из груди. Он уснул? Такого очень давно не случалось с ним во время медитации. Этот кошмарный сон — видение? Предупреждение?

Он взлетел по лестнице наверх. Распахнул дверь в свою спальню. Ева мирно спала в его кровати. Кружка с чаем была пуста. Далахан медленно подошёл к девушке, стараясь её не разбудить.

Даты жизни и смерти, выбитые на чёрной могиле, означали, что она должна была умереть в этом году.

Будучи существом тьмы.

— Я этого не допущу, — прошептал Далахан, осторожно касаясь лица безмятежно спящей феи в бирюзовой пижаме.