Он кивает, и ведёт меня по дорожке, потом наконец входим на территорию «заповедника», и идём к одному из бараков. Там, у входа, сидят двое — женщина и девочка лет двенадцати. Как мне кажется — мать и ребёнок, играют во что-то вроде ладушек, обе улыбаются. Деревенскому это почему-то не нравится, он подходит и со всей силы пинает ребёнка.

— Чего расселись, клуши! — Рявкает он.

Я сжимаю кулаки, и вижу, как у ребёнка здоровье оказывается в красной зоне. Мать бросается к дочери, но здоровяк хватает её за шиворот, и тормошит, со словами:

— Ты сегодня мне всё отработаешь, шлюшка, и дочка твоя, если выживет.

Я подхожу к девочке, достаю зелье здоровья, и без особой надежды вливаю ей в рот, применяя попутно регенерацию. Здоровье медленно ползёт вверх, девочка приходит в себя, я шепчу:

— Беги в здание, что бы он тебя не видел.

— О, вот видишь — живая, сегодня поиграемся с вами двоими. — Радуется местный управляющий.

— Такой мужчина как ты мне и нужен, и возможно не откажешься провести со мной время? — Спрашиваю его томным голосом. — Вместо того, чтобы использовать эти грязные подстилки?

— А? — Не понимает он.

Конечно, ведь сейчас желания у меня нет никакого — особенно после всего увиденного, система не реагирует. Но почему-то очень хочется защитить этих двоих, хотя бы их. Подхожу, хватаю его между ног, и смотрю в глаза. Медленно, нехотя, во мне просыпается желания. Вопреки всему. И я тоже — вопреки всему, облизываюсь.

— Есть у тебя место, где мы можем…ммм…Провести время? — Спрашиваю его.

— Да, Госпожа! — Радуется мужик и схватив меня за руку, тащит за собой.

Проходим несколько строений, выбегаем с территории рабов, и приближаемся к особняку. Забегаем в какую-то пристройку, он закрывает дверь на засов и сдёргивает с себя штаны и рубаху.

В пристройке бедная обстановка — кровать с сундуком в изголовье, и столик со стулом. Места не очень много. Я расстёгиваю куртку, потом ремень штанов. Он стоит и ждёт, облизываясь. Снимаю остальную одежду, подхожу и целую ему грудь. Мужик не выдерживает, рычит и разворачивает меня, заламывает руки и резко входит. Двигается, и я чувствую, как мне приятно и противно одновременно. Это просто безумие. Он заканчивает быстро, и отбрасывает меня на кровать. Лежу, ощущая тепло в животе и держась за него, стараясь сдержать стон, но не получается.

— Щас, чуток отойду. — Тяжело дышит он: — А можно я вот так, знаю, что некоторые благородные любят это.

Он достаёт хлыст, видимо свой рабочий инструмент, и я поворачиваюсь на живот, подставляя свою спину. Чувствую удар, другой, третий. Очень больно, проценты здоровья скачут. Потом он подходит, и разворачивает меня, говорит:

— Работай, тварь, покажи на что способны твои губки и язычок.

Я осторожно встаю на колени, и мягко начинаю своё дело. Сначала медленно, потом всё быстрее, проклиная себя за то — что мне это нравится. Вопреки всему — стараюсь сделать как можно лучше, что бы он и я получили максимум удовольствия. Наконец он заканчивает, и рот наполняется сладковатой и тягучей жидкостью. Проглатываю всё, и облизываю остатки, откидываясь на кровать и смотрю на него выжидающе.

Он ложится рядом, дышит с хрипами, потом хватает за грудь, лапает её, я вскрикиваю от наслаждения, когда он щипает сосок. Второй рукой лезет между ног, и вставляет два пальца, начинает всё там прощупывать.

— Какая мокрая. — Говорит, облизываясь. — Что нужно сказать господину?!

— Возьмите меня, пожалуйста! — Говорю я.

Он наваливается сверху, резко входит, и начинает двигаться. Отвешивает мне пощёчины, хватает за задницу и больно щипает. А мне нравится, вернее моему телу, до такой степени, что я прошу ещё:

— Да, сильнее!

А на глазах слёзы, но он не замечает. Наконец заканчивает, и в голове снова взрыв удовольствия, в животе горячо и приятно, ноги дрожат. Он слезает с меня, поворачиваюсь на бок, держусь за живот, пытаясь унять приступ очередного наслаждения. Он обнимает сзади, и тяжело дышит. Выдохся, голубчик.

— Завтра я тоже приду, вечером, поэтому что бы никаких рабов. — Строго шепчу ему: — Если спишь со мной, значит только со мной, всё понял?

— Да, Госпожа… — Хрипит он.

— А кто в особняке живет? — Спрашиваю, после паузы, пока он теребит мою грудь.

— Так хозяин и хозяйка, и дочка их. — Говорит мужик: — Но дочка сейчас в столице, так что только хозяева.

— А охрана? — Удивляюсь я. — Я не видела никого чего-то.

— Да пьют они, каждый день, а так — трое их, раздолбаев, всё на мне. — Отвечает, снова лезет мне между ног пальцами. — Мокренько, можно ещё?

— Давай, последний раз, потом я ухожу. — Отвечаю ему шёпотом.

Опять накатывает желание, и он берёт меня с львиным рыком, входит, и больно сжимает грудь и руку, что то, там приговаривая, но я не слушаю — кричу, испытывая ужас и наслаждение одновременно.

***

Выхожу из капсулы, и не одеваясь топаю в ванную. Мне всё равно, на душе гадко, всего трясёт. Никита выходит из комнаты, смотрит в след, отворачивается и спрашивает тревожно:

— Что-то случилось?

Я не отвечаю, закрываюсь и включаю душ. Стою так очень долго, потом сажусь, и обняв колени, начинаю плакать. Вздрагиваю, рыдая, и ощущая к себе презрение.

— Но ведь… — Говорю сам себе: — Это было не зря и не просто так…

Вспоминаю эти сильные руки, плётку, как он силой входил в меня. И снова накатывает чувство безнадёжности, я рыдаю уже во весь голос, а вода скрывает слёзы. Дверь в ванную ломается, забегает Никита и смотрит непонимающе.

— Что случилось?! — Кричит он.

— Отвали! — Ору на него: — Отвали от меня, урод!

Он прямо так заходит в ванную, в одежде, и обнимает меня. Я пытаюсь вырваться, но он сильный, не получается. Нет, я мог бы его одной серией откинуть, но почему-то не делаю этого. Продолжаю плакать, и вжимаюсь в объятия мужчины. Единственного, к кому почему-то не испытываю этого странного желания.

— Что произошло… — Снова спрашивает он.

— Я…Не знаю… — Сквозь слёзы отвечаю ему: — Мне кажется, меня изнасиловали, по моей же просьбе…

Опять начинаю всхлипывать и рыдать, а он лишь сильнее прижимает, и гладит по голове, даже не замечая что промочил уже всю одежду.