А вот демонов рисовал весьма охотно. И инферналов — куда ж от них денешься? Те, в свою очередь, с готовностью платили за портреты разнообразными услугами, а, кроме того, просто так, безвозмездно, делали профессору Наацу подарки, вроде бессмертия для пушистого осла-обжоры.

Эльрик ошибался, утверждая, что лучший инфернолог в Сиенуре — профессор Даргус. Даргус был демонологом, с обитателями же Ифэренн скорее поддерживал вооруженный нейтралитет, нежели сотрудничал. Дипломатия, пропитанная взаимной неприязнью и глубоким уважением — вот что это было. А несостоявшийся некрософ Иньо Наац умудрился установить с инферналами связи почти приятельские. У адских сущностей, вечно желающих зла, в отношении профессора Нааца получалось творить лишь благо, и Зверь их понимал. Он сам был адской сущностью, но когда видел коллегу- линквейна, у него просто руки опускались.

Только у профессора Даргуса хватало душевных сил на то, чтобы придираться к Наацу и постоянно выискивать поводы для критики. Но профессор Даргус был существом уникальным даже для демонов.

Профессор Наац с чашечкой чая сидел в кресле, на столе перед ним стояли кофейник, кувшин со сливками, сахарница и три кружки с университетским гербом.

Профессор Даргус стоял над ним, всем своим видом выражая крайнее отвращение. У Даргуса чая не было, сесть в кресло он не желал, а невозмутимость и дружелюбие Нааца злили его даже сильнее, чем нарушение библиотечных правил.

— Чего ради вы собрались поить их кофе? — услышал Зверь. — Они придут по делу, а не в гости. Если вам непременно надо кого-то угощать, делайте это дома.

Проблема, значит, была не в правилах, а в самом факте человеческого отношения к неведомым гостям.

— Вы все еще не хотите кофе, Скен? — мягко спросил Наац.

— Нет, не хочу. И две минуты назад не хотел! И еще через пять минут не буду хотеть. Вольф, полюбуйтесь, эта творческая личность собирается угощать де Фокса и Тройни. На нашей кафедре! Да они повадятся сюда, как бродячие коты!

— Я сомневаюсь, что кто-то захочет прийти к нам без настойчивого приглашения.

— Вот видите, — Наац улыбнулся Даргусу, — Вольф тоже считает, что мы недостаточно гостеприимны.

— Нет уж, нет уж, — Зверь поднял руки, — не втягивайте меня, я сохраняю нейтралитет. А почему мы, вообще, ждем гостей?

— Мы не ждем никаких гостей, — Даргус испепелил его взглядом, — де Фокс и Тройни не гости, они специалисты, которым будет полезно узнать о вашей проблеме.

— У меня проблема?

— Скорее, наоборот, — вмешался Наац.

Означало ли это «наоборот», то, что проблема не у него или то, что проблемы нет, Зверь выяснить не успел. Двери распахнулись, в библиотеку плечом к плечу вошли Ринальдо и Роджер. Оба мрачные — Даргус легко мог дать им в этом фору, но они старались — исполненные непонятной решимости.

Увидев Нааца, правда, Ринальдо слегка смягчился, и даже Роджер стал немножко добрее. Последовал взаимный обмен приветствиями, в котором профессор Даргус, разумеется, не участвовал. Потом Наац разливал по кружкам кофе, который профессор Даргус, разумеется, пить отказался. Потом, наконец, гости расселись за книжным столом, на котором (тут Зверь склонен был поддержать наставника), разумеется, не место было для кофе, сливок и, вообще, чего бы то ни было, кроме книг или кундарбов.

— Готский военврач, раненый на дуэли с генералом Хитрым, был доставлен в вашу клинику, так? — Даргус вперился в Роджера, будто смотрел сквозь прицел. — При первичном осмотре или в ходе лечения вы не заметили ничего необычного?

Необычным было уже то, что Роджер, оказывается, лечил Дюлдера сам. Глава клиники лично брался лишь за крайне тяжелые случаи, за пациентов, скорее мертвых, чем живых. Например, он лечил Эльрика.

— Капитан Дюлдер получил смертельные ранения, но моя помощь не потребовалась, — сухо ответил Роджер. — К инфернологии это не имеет отношения. Ваши сотрудники исключили как инфернальное, так и божественное вмешательство. То, что Дюлдер выжил — это лишь его собственная заслуга.

— Он должен был умереть.

— Ну, знаете… такого я бы даже о вас не сказал. — Роджер покосился на Ринальдо: — Убедился? Надо было взять кол.

— Профессор Даргус не имеет в виду, что ваш пациент должен быть мертв, — поспешно вклинился в разговор Наац, — речь о том, что он не мог выжить.

— Его привезли живым. Остальное — дело техники. Поднимать мертвых мы не умеем, — Роджер смерил Даргуса уничижительным взглядом, — но в лечении живых я, с вашего позволения, кое-что смыслю.

Он выдержал паузу, пока Наац с мягким укором смотрел поверх чашки с чаем, и неохотно признал:

— Я не знаю, почему Дюлдер не погиб сразу и за счет каких ресурсов смог выжить без моего вмешательства. Но ни инферналы, ни боги в этом не замешаны, таков вердикт вашей кафедры.

Ринальдо, с начала разговора вертевший в руках позолоченную ложечку, аккуратно положил ее на стол.

— Насчет ресурсов… мы не знаем, что это, но они у Дюлдера были.

— Вот именно, — буркнул профессор Даргус, — не инфернальные и не демонические, но и не его личные, так?

— Если вы скажете, что это заслуга доктора фон Рауба, я заберу его у вас обратно в клинику, — нехорошим тоном предупредил Роджер. — Зачем я его отдал? — он снова посмотрел на Ринальдо. — Не напомнишь? Это была твоя идиотская идея.

— Вообще-то, это была идея Вольфа.

— Которую ты поддержал.

— Так Эльрик же…

— Ну, конечно! Ведь твой старший братец никогда не ошибается!

Даргус с демоническим удовлетворением наблюдал раскол в стане собеседников.

— Это не заслуга доктора фон Рауба, — произнес он, наконец, отчетливо выделив слово «заслуга», — это его особенность. Иньо, покажите портрет.

А Зверь и не заметил свернутый в рулон холст на соседнем столике, пока тот не поднялся в воздух и не развернулся. Ровное освещение чуть изменилось — от «портрета» исходило сияние. Чистое, прозрачное, яркое и почему-то зеленое. Если б солнце было зеленым, оно светило бы именно так. Когда глаза привыкли к этому свету, в центре полотна удалось разглядеть непроглядно-черную сферу, окруженную неистовым зеленым огнем. Солнечная корона вокруг черной дыры. Лучи света сплетались в беспорядочный узор, выплескивались за края холста, через глаза проникали прямо в мозг.

Зверь помотал головой и зажмурился. Он мог, не щурясь, смотреть на солнце, но от этой яркой зелени стало не по себе. Цвет притягивал, был слишком красивым, чтобы отвести взгляд, а значит, слишком опасным.

— Посмертные дары? — Ринальдо первым узнал цвет и вспомнил старый, уже пять лет, как отживший термин.

Не совсем они. Посмертные дары — это то, что берешь, когда кого-нибудь убиваешь. А на картине профессора Нааца претворялась в жизнь сама смерть, вся, сколько есть ее в тварном мире. И, кажется, та, которая не улавливалась силовыми установками над инфернальным прорывом, тоже была здесь.

— То, что доктор фон Рауб — трансформатор некротической энергии мы давно знаем, — Роджер отвернулся от картины, — при всем уважении к вашему искусству, профессор Наац, не могли бы вы чем-нибудь прикрыть портрет? Хватит с нас пока и оригинала.

— Доктор фон Рауб полагал, что контролирует преображенную силу, и сумел всех в этом убедить, — судя по тону, профессор Даргус был недоволен собой не меньше, чем остальными. — Хуже того, его способность к контролю была неоднократно продемонстрирована и подтверждена экспериментами. Доказана, — последнее слово прозвучало как едва ли приемлемое для употребления. — И если бы профессор Наац не вздумал написать портрет доктора фон Рауба, мы бы так и не узнали, что помимо дозированных порций силы, он, оказывается, раздает ее просто так любому, кто окажется поблизости и вызовет хоть малейший интерес.

— Я не… — Зверь даже возмутиться не успел, на него все, кроме Нааца глянули так, что он щелкнул зубами и заткнулся.

Но он ничего не отдавал. Никому. Аккумулировал, это было. Трансформировал, факт. И то, и другое делал бессознательно, однако за годы обучения и работы на кафедре научился отслеживать процесс и осознанно пользоваться некротической силой. О том, чтоб отдавать речи не шло. Он давным-давно не работал в клинике, не сталкивался с больными или ранеными, не воевал. Да, даже если бы и воевал, если бы работал, все равно не стал бы никому ничего отдавать. Потому что это сразу выдало бы в нем демона. А инфернальному родственнику, притаившемуся где-то на границе мира, только того и надо, чтоб десантироваться сюда и сожрать его душу.