Сереброву хотелось, чтобы Григорий Федорович отгремел, выговорился, чтобы после этой грозы опять стало между ними просто и ясно, но Маркелов молчал. Определенно сердился. А за что? И вдруг Сереброва озарила догадка. Да ведь он за два месяца сумел испортить отношения и с Макаевым, и с Огородовым. Маркелов долго будет помнить эту обиду. Но, как бы там ни было, Серебров с облегчением чувствовал, что жизнь вошла в привычную колею. Вот заметут комбайны немудреный нынешний урожаишко, притихнут поля, и он вместе с медвежатником Федей Трубой укрепит около гривы несжатого овса лабаз и будет выслеживать косолапого сладкоежку. А потом начнется охота на уток. Хватит тосковать Валету, хватит! А там приедет Вера, и между ними произойдет решительный разговор. Будет у него семья!
Однако жизнь предложила неожиданный поворот.
Как-то хитрющая Маруся Пахомова, конфузливо улыбаясь, вызвала Сереброва с заседания правления колхоза, которое, как всегда, уверенно и весело вел Маркелов.
— Не поняла я, Гарольд Станиславович, будто из Ильинского, а может, из Крутенки вас зовут, — сказала она, изображая смущение.
В трубке звучал веселый, торопливый голос Веры.
— Мне сказали, что ты меня искал. Мы были у Ирочки, помнишь, «англичанка»? Отдыхали с Танюшкой. А теперь уезжаю на теплоходе, так что всего доброго. Не ищи.
— Подожди, я сейчас, — крикнул опешивший Серебров. — Отпрошусь.
В ответ раздался не похожий на Верин легкомысленный смех.
— Чудак! До отхода электрички пятнадцать минут. Я же из Крутенки звоню и теперь поеду в Бугрянск.
У Сереброва перехватило от обиды дыхание.
— Ты что, раньше не могла позвонить? — крикнул он возмущенно.
— Ты же человек занятой.
Еще и издевалась над ним.
— Ах, черт возьми! Ты что, скорым поездом не можешь? — крикнул он.
— Нет, нет. Все. Я не одна. Меня ждут, — проговорила она и повесила трубку.
После этого взбалмошного расстанного звонка, сидя в кабинете председателя среди знакомых-презнакомых людей, Серебров вдруг ощутил обидную одинокость, от которой защемило сердце. С глухой нарастающей тоской он понял, что из-за этого экскурсионного теплоходика, на палубу которого Вера поднимается в игривом, беззаботном расположении духа, он потеряет ее. Слоняется там много досужих красавцев, и найдется какой-нибудь…
С трудом дождавшись окончания заседания, Серебров пробился к Григорию Федоровичу.
— Дайте мне отпуск, — сказал он мрачно.
— Чего? — опешил Маркелов, выпучив на него ошалелые глаза. — В уборку-то? Да ты что, милый? Вот все бастенько уберем, в октябре дуй хоть за границу, а теперь… Ну, парень… — и покрутил головой.
— Теперь надо, — сказал Серебров, подсовывая заявление.
Маркелов начал сердиться: вот причуды! Ну, молодежь! Но, поковыляв по кабинету, вдруг махнул рукой.
— Ладно, вали. Справимся, — и в глазах его мелькнула веселая хитринка. Серебров понял: председатель согласился на отпуск вовсе не потому, что ему стало жалко измучившегося главного инженера. Он сам привык работать на износ и считал, что остальные должны быть такими же двужильными. Маркелов надеялся без Сереброва быстрее и легче восстановить подпорченные связи. Задобрит Огородова, пошлет дядю Митю к Макаеву, и все уляжется. Даже лучше, что не будет Сереброва, а то этот дуралей возьмет да еще полезет в пузырь.
— Давай, вали, отдыхай, — повторил великодушно Григорий Федорович и хлопнул Сереброва по спине.
Получив отпуск, Серебров ощутил бездумную легкость. Все печали разом слетели с него. Совсем это неплохо — отправиться в путешествие на теплоходе. Он доверится предусмотрительному дотошному экскурсионному расписанию. Ни о чем не надо будет беспокоиться: и развлечения, и питание — все продумано премудрым бюро путешествий, в руки которого он отдаст себя. А главное, он поплывет на этом теплоходе с Верой. Ему не будут мешать досужие взгляды. Там же никто никого не знает. Ах, какая счастливая полоса жизни вдруг открылась перед ним!
Нинель Владимировна, с удивлением увидев непривычно всполошенного, по-отпускному одетого сына у себя в кабинете, с готовностью проявила свое влияние.
— Я сейчас, Гаричек, — хватаясь за телефонную трубку, сказала она. В белом халате и шапочке, с резиновыми шлангами фонендоскопа на груди, милая и в свои годы все-таки красивая, мама выглядела на работе внушительнее, чем дома. — Мальчик ни разу не отдыхал летом, — застонала она в телефонную трубку. — С этой противной Крутенкой он вовсе извелся. Подумать только: сельский инженер имеет право отдыхать лишь поздней осенью или зимой…
Ведающая всякими оздоровительными поездками приятельница матери начала тут же предлагать для сына Нинели Владимировны один маршрут соблазнительнее другого. Она очень удивилась, что тот хочет поехать на теплоходе по самому непритязательному местному маршруту.
— Туда же мы из районов набрали желающих. И теплоход уже ушел. Может, лучше на море, в Гагры, Геленджик? — соблазняла она Сереброва, но он хотел на речной теплоход. Он сам завладел телефонной трубкой и, бессовестно льстя, называя профсоюзную даму, не то Аврору, не то Венеру Федоровну, всесильной волшебницей, упросил ее оформить путевку и отослать на теплоход телеграмму.
Потом он поспешил к этой волшебнице.
Растроганная сувенирной коробочкой духов, определившая по внешнему виду, что Сереброву можно было бы ехать по самому комфортабельному классу, Аврора или Венера Федоровна, изображая женщину лет на десять моложе, чем есть, трогательно благословила его.
Пока теплоход петлял по извилистой Радунице, Серебров примчался на электричке к тихой пристани и некоторое время бродил в тени высоченного глинистого берега. Под оглушающий крик певца («Хмуриться не надо, лада!») турист Серебров метнулся к теплоходу, заполненному по-летнему ярко одетым народом, качнулся на узком трапике, брошенном вместо сходней, и очутился в доброжелательном мире путешествующих бездельников. Под очередную бодрую песенку, призывающую к беззаботному житью, Серебров ощутил, что отдых начался, но одновременно заподозрил, что отдохнуть в таком бестолковом муравейнике вряд ли возможно.
В этом мнении он укрепился, ощутив на своем плече дружескую руку. Оглянувшись, увидел человека с белесой, неопрятной бородой странника. По глазам догадался, что перед ним Витя Гонин. Оба глаза у Вити ласково светились. Правда, здоровый по-прежнему косил куда-то в сторону.
— Располагайся, и к нам. Ребята подобрались, я тебе скажу, — и Витя, сладко прищурившись, добавил: — Коль не куришь да не пьешь, дак здоровеньким помрешь, а нам это не к спеху. Рякин-то за границы лыжи навострил, а вот я тута.
Вера и «англичанка» Ирина Федоровна, та самая Ирочка, которая когда-то выступала с шотландскими песенками в Ильинском клубике, смотрели на берег с верхней палубы. Они были изумлены, когда на хлипком трапике возник человек в пижонской белой фуражечке с нахальным волком и предупреждающими словами «Ну, погоди!» вместо кокарды.
— Смотри-ка, вылитый Серебров. Такой же зазнайка, — сказала Ирина Федоровна.
— Похож, — пролепетала Вера. Отчего-то она предчувствовала, что такое может случиться. Еще звоня ему по телефону, она на это надеялась.
Серебров величественно, как вождь племени, поднял руку, вгоняя Веру в краску. Ирина Федоровна, убедившись, что это и вправду Серебров, отвернула в сторону свой царственный носик, помогавший ей произносить слова с иностранным прононсом, и, толкнув Веру локтем, возмущенно проговорила:
— Какой нахал! Всю жизнь тебе искорежил и еще улыбается.
— Да, это Гарик, — деланно удивлялась Вера.
Бросив в жаркой Витиной каюте портфель, Серебров отправился искать Веру. Он с трудом пробирался по душным узким коридорам и громыхающим трапам, по которым носились, девчонки и мальчишки в спортивных костюмах, занятые каким-то своим интересом, потом вышел на палубу, но и там Веры не было. На корме туристы танцевали под аккордеон. И просто так, и на приз. Охрипший очкастый массовик, вскидывая над головой руки, будто меряя в омуте глубину, хлопал в ладоши и назойливо командовал:
— А теперь «Цыганочка». Кто первый, товарищи?
Веселье казалось Сереброву ненатуральным, хотя и массовик, и гоняющий музыку радист хотели выдать все это за настоящее. Теплоходик старался доказать, что он необыкновенно радушен и неповторим. Просто во все это надо было сразу поверить, если ты и вправду собрался отдыхать. И Серебров хотел принять все это за настоящую радость отдыха, тем более что ему со всех сторон улыбались доверчивые, торопящиеся развлечься люди: там и тут ходили в обнимку парочки, успевшие сдружиться компании оглушали неприкаянных одиночек согласно грохающим хохотом.