17
17
-17-
С трудом уснув под утро, Анна очнулась ближе к обеду. Сон не дал отдохновения, а сердце сразу же спотыкнулось, едва она вспомнила, ночной разговор с Маркусом. Тяжелый вздох облетел комнату. Голова была словно в тумане, но Мэгритт предупреждал о побочных действиях лекарств. Анну теперь заботило другое...
Жить в одном номере с Маркусом ей оставалось еще три дня...
Нет, нет...... Не так!
Всего лишь, три дня.
Одна незначительная мелочь, поступок, которому она никогда бы не придала столько значения, буквально перевернул ее мир. Словно кто-то перевернул калейдоскоп, который не менял картинку с рождения, и свежесложенная призма представляла ее поступки и долгосрочные планы слегка неправильными.
Вот оно как бывает. Анна много рассказов выслушала на пятичасовых чаепитиях от подружек матери, про любовь к мужчинам далеких от идеала. Бесчестных мерзавцев, которые очаровывали, окутывали своим обаянием и в финале, непременно разбивали сердца. Эти истории, оставались для приземленной девушки, на одном уровне с мифологией. Ее практичный ум и расчетливость не подпускали к рассудку даже возможности, что она может оказаться в числе подобных женщин. Пополнить их ряды...
Но не признавать очевидное, было бы еще большей глупостью. Анна Версдейл вздохнула еще тяжелей в номере, который хотелось покинуть пешим ходом и со всех ног мчаться в родной край, в поисках убежища. Но ни ее квартирка на Ньюбридж-стрит, ни родной Чепкроут, к сожалению не смогут защитить ее от самой себя.
Призвав всю свою силу воли, Анна, однако поздравила себя уже с тем, что удержалась от огромной ошибки и поддалась искушению, которое буквально источал Маркус Дэнвуд, ведая о том или нет. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы не заметить, его глаза полные желания, но стоило и Маркусу отдать должное. При всей своей далеко не блестящей ситуации, он сдержался и искренне рассказал, что ее в лучшем случае ожидает удел любовницы, а в худшем — «бесславная кончина», как любил говорить ее дед, когда по новостям показывали сюжеты про найденные тела, где-нибудь в водоемах или в заброшенных домах.
Анна прислушалась. Интересно, Маркус был в номере или «сбежал» по делам. Лучше бы второе! Она поднялась с постели и с удивлением отметила, что самочувствие было терпимым. Осторожно потрогав пальцем бугорок на затылке, Анна прикидывала размеры шрама, который останется после снятия швов. Хотя густые волосы должны будут скрыть этот «сувенир», который останется с ней на всю жизнь. Захочешь- не забудешь!
Быстро приняв душ, Анна позвонила на ресепш и заказала на завтрак яйца всмятку, ветчину, тосты с маслом и чай. Выходить в гостиную не хотелось страшно, но собрав волю в кулак, она обозвала себя редкостным труслом и вышла из спальни.
Каково же было ее удивление, когда она встретилась взглядом с Дэнвудом, который удобно устроился в широком кресле у окна. Он просто сидел там и явно ждал ее. Не читал газету, не разговаривал по телефону, не завтракал. Ждал.
Маркус выпрямился, когда увидел Анну и на ее вопросительный взгляд, лишь устало улыбнулся.
- Я не с самого утра здесь. Только последние сорок минут, - Маркус поднялся с кресла, но не сделал ни шагу.
У него был очень усталый вид и Анна сдержалась, чтобы не подойти ближе. Но для чего?
- "Утешить?"
В связи с чем? Что им не удастся удовлетворить возникшую между ними страсть, или обнять и излечить его тем самым от многолетней бессонницы, или посочувствовать, что дела, из-за которых эта бессонница его истязает, он вряд ли искупит, а таких явно было несметное число.
Да. Это все про Маркуса Дэнвуда! Очевидно, логично.... последовательно. И к слову о последнем....
Не сводя взгляда с Маркуса, она прошла через гостиную и подойдя вплотную к нему, обвила шею руками и проигнорировав собственный голос разума, она успела перехватить, плескавшееся в его взгляде обожание и это чувство она с упоением вернула в поцелуе.
С упоением ее губы и утешали его, и дарили непозволительную надежду, и невыносимо сладкую ласку. Руки Маркуса заключили Анну в объятии. Она не пискнула, когда почувствовала, как место под ушибленной лопаткой взорвалось от боли, как напомнили о себе ссадины и синяки на руках, когда она еще крепче прижимала его к себе... Боль мгновенно сметалась сильнейшим сжигающим нутро чувством, которое можно было назвать и похотью, и страстью, и любовью... Она обожглась на первых двух чувствах, которые горько заставили пожалеть о слабости и безволии, когда они были так необходимы.
Про любовь.... Настоящую любовь, Анна вообще ничего не знала, и как, вообще, распознать это чувство, на что оно похоже? Книжным описание она не верила. Понятия вроде «неземное блаженство», «умереть от счастья» и прочие можно было причислить к ощущениям от событий и не связанных с мужчиной. Все от точки зрения зависит.
Жизнь вполне себе можно отдать, когда тебя окутывает блаженство после всего одного кусочка куропатки по фирменному рецепту Сержа. Кстати, блаженство можно тоже отнести к сфере деятельности ее шеф-повара. Ирония в том и состояла, что Анна Версдейл, любила родителей, любила друзей, любила свою работу, любила странной непонятной любовью Сержа, любила свой город, любила дождь и вкусно поесть...
Но любила ли она Маркуса Дэнвуда?
Смесь сострадания, нежности, страсти и желания просто быть с ним рядом, никак не хотело залезать в одно слово — любовь. И разве, это все ее характеристики?
Три дня пролетели, как одно мгновение.
Каждый день звонила мать Анны с распросами, как дочери отдыхается в столице, как на ее взгляд выглядит Тони и не подсел ли он на наркотики. Один раз звонил отец, чтобы узнать, где в компьютере найти финансовый отчет за прошлый месяц, который подбивала Анна, прекрасно зная, где. То, что по легенде его дочь остановилась у своего брата, Генри полностью проигнорировал и лишь поинтересовался ее самочувствием и пожелал ее быстрейшего возвращения домой. Такие слова как жесткий «диск», «файл» и «формат расширения» были сферой интересов Анны, но никак не добавляли душевного равновесия человеку, изучавшего арифтемику на счетах.
Анна еще два раза умудрилась навестить брата и прикинувшись дурой, накупила продуктов на месяц вперед. Пришлось воспользоваться сервисом доставки, чтобы выгрузить бесчисленные пакеты с овощами, замороженной рыбой, сливками, творогом, вырезкой, консервами, которые просто обожал брат и прочей бакалеей. На все протесты, которые пытался бурно высказать Тони, Анна мастерски наполняла свои глаза слезами. Действовало безотказно. Тони был явно уязвлен, но признавать очевидное, умел всегда. Его тихие слова благодарности напоследок, наполнили глаза Анны уже по настоящему. Они оба не выносили долгих прощаний. Быстро чмокнув брата в щеку, Анна крепкого его обняла, обязала его передать привет Элис и унеслась прочь, утешая себя мыслью, что в скором времени проблемы брата пойдут на убыль.
Остальное время Анна проводила душой и телом с Маркусом. Нет, они не разнесли обе спальни в пух и прах, безвылазно наслаждаясь друг другом. Хоть и не без этого.... Оба провели оставшиеся дни, гуляя по ночным улицам города, наугад заходя в забегаловки из которых вкусно пахло, Маркус упрямо возил Анну в клинику на Харли-стрит, потом еще в какой-то баснословно дорогой спа-салон, где ее избавляли от синяков при помощи гирудотерапии. Это особо тяжело далось Анне, которая с детства ненавидела ползающих гадов, но в его оправдание, синяки отступали на глазах и за четыре сеанса, стали едва заметными.
Они пили кофе на мосту Ватерлоо, гуляли по Гайд-парку, набережной, объедались устрицами... Не было никакой атрибутики влюбленных, как то, держаться за руки, целоваться прилюдно, даже лишнего объятия они не позволили себе. Маркус был очень сдержан, но он не сводил с Анны глаз, или едва прикасаясь, сидя за столиком он позволял себе провести пальцем по ребру ее ладони. Анна отвечала ему полуулыбкой, лишенной всякого кокетства и намека на флирт. Она не умела флиртовать...
Это больше походило на временное помешательство, которому просто нужно было дать выход и исчерпав себя, а по другому просто не могло и быть, постоянное ноющее чувства слева в ребрах, пройдет само собой и от Маркуса Дэнвуда, останутся лишь одни воспоминания, которые осядут в укромном уголке памяти неизвестные никому, кроме них.