— Ты, Петя?

Никто не ответил. Оторопела Дарья, услышав чужие шаги. Пересилив страх, Дарья крикнула:

— Не пущу. Я одна!

Ушла в хату, остановилась среди комнаты и не знала, что ей предпринять. Теперь в дверь били чем-то тупым и тяжелым, и вся хата ходила ходуном. Сенная дверь с треском распахнулась, и через порог гулко переступил человек. Он на ходу зажег зажигалку, и тогда Дарья увидела перед собой гитлеровца. Тот засветил лампу и что-то заговорил грубо и требовательно.

Дарья стояла возле простенка ни жива ни мертва.

— Трэтэн зи нехер! — много злее проговорил гитлеровец.

Дарья опять промолчала, подумав про себя: «Не говорит, а гавкает, как наш Мильтон. Его бы сейчас сюда, в клочья бы разорвал стервеца». Гитлеровец отстегнул ремень и, подскочив к Дарье, больно стегнул ее. Никто и никогда еще не наносил ей такой обиды. Дарья снесла удар без крика и слез. Гитлеровец потащил Дарью к печке. Теперь весь страх отлетел от нее.

— Нет у меня ничего, — сказала она гитлеровцу.

Тот сразу понял, что Дарья противится. Он выхватил из кобуры пистолет. Дарье, как ни горько, пришлось уступить. Она достала с полки обточенный мышами сухарь и подала чужеземцу. Иноземец, озлобясь, бешено заорал на Дарью.

— Не ори на меня, иродово племя! — не смолчала Дарья. — Ты зачем сюда пришел? Я тебя звала? Ты не очень-то важничай. Вот придут наши, они тебе покажут.

Гитлеровец понял, что Дарья с характером, на один испуг ее не взять и придется самому добывать яйки и куру. В чулане он нашел муку, масло и кусок сала. Обрадовался. От удовольствия похлопал Дарью по плечу. Гитлеровец потребовал русских блинов. Дарья затопила печь, замесила лепешки. Фашист съел одну лепешку, вторую, а от третьей неожиданно рассвирепел. Он выплюнул на стол непрожеванное и, подтащив к нему Дарью, ткнул её носом в стол. Ни звука не издала Дарья. Она прошла в чулан и, сама не зная для чего, сунула в печь кочергу.

— Рюсска сфоляшь, — выругался незваный гость.

Дарью все передернуло. Отродясь не слыхивала она такой обиды. «Господи, дай мне силы», шла к фашисту.

— Ты как сказал, а?

Гитлеровец стукнул по столу.

— Не стучи. Не боюсь!

Солдат встал, злой и свирепый.

— Не подходи, сатана!.. Не лезь на грех! Не лезь! — Дарья попятилась в чулан.

Гитлеровец плюнул Дарье в лицо. Она взмахнула кочергой и стукнула фашиста в висок. Тот покачнулся и рухнул на пол. Но скоро очухался, взглянул на Дарью помутневшими глазами и потянулся к револьверу. Не растерялась и Дарья: она сплеча ударила его по руке, и пистолет со звоном отлетел под лавку. Солдат силился подняться. Дарья ударила его по голове. Гитлеровец свалился, затих. Дарья перекрестилась и, не задерживаясь, вышла на улицу. В хуторке — ни звука, все, казалось, вымерло вокруг. Постояла Дарья у своей калитки и, не оглядываясь, пошла в придонскую рощу.

…Усадьба Деминых выходила к Дону, и Петька незаметно прошел к себе во двор. Его очень удивила раскрытая дверь сеней. Он прислушался. Тихо. Вошел в хату — ни шороха. Ощупал кровать — пусто. Сунулся на печь — и там не было матери.

— Мама, — тихо позвал Петька. — Мама, — несколько громче произнес он. Прошел в чулан и вдруг, споткнувшись, растянулся во весь рост. Все это было так неожиданно для него, что он со страху нисколько не почувствовал боли в ушибленных руках. И он еще больше струхнул, когда, протянув руки, почуял, что на полу лежит человек. «Мать убита», — ударила в голову ужасная мысль. Долго Петька сидел на полу без дум, без мыслей, объятый невероятным испугом. Но сколько ни сиди, а от жизни все равно не уйти: он решительно протянул руку. Рука наткнулась на ботинок, большой, грубый. Петька вскочил, чиркнул спичкой и тотчас увидел мертвого гестаповца. Его испуга как и не бывало. Тревога сменилась бурной радостью. Он подобрал пистолет, взвалил немца на плечи и понес его из хаты на баз.

Левада Деминых обрывалась у самого Дона, где бойко шумел перекат. Петька подошел к обрыву и, скинув фашиста в кипучий поток, ушел в предрассветную муть, пошагал в отряд Кузьмича, где и встретился с матерью.

Дарья Кузьминична, увидев Петьку, со всех ног бросилась к нему и, ни слова не говоря, обняла его.

— Петюшка… родненький, — изливала она свою материнскую любовь, роняя на горячую сыновнюю грудь крупные капли слез. — Петенька… живой. — Дарья гладила худые плечи сына, заглядывала в его ясные, улыбчивые глаза.

— Не надо, мама, — уговаривал Петька. — Что ты так? Не помер еще, а ты… Не надо… Хватит, мама.

И мать успокоилась. Петька рассказал матери, что он забегал домой и все знает.

С того дня Кузьминична осталась в отряде и повела несложное кухонное хозяйство партизан.

К тетушке Степаниде Петька отправился тайком от матери и явился на сутки раньше условленного срока. Перемахнув старенький плетешок, он оказался во дворе Степаниды. Крадучись, подошел к сеням. Время было позднее. На военной дороге, как всегда ночью, гудели автомашины, на станции раздавались гудки паровозов.

Петька осторожно поднял щеколду. В хате скрипнула дверь.

— Кто тут? — спросила хозяйка.

— Пустите, тетушка Степанида, — тихо проговорил Петька.

Хозяйка промолчала. Она, кажется, никогда не слышала такого голоса.

— Я от вашей племянницы, от Тони.

Степанида открыла задвижку, впустила Петьку в хату.

— Огня не зажигай, тетушка. Большой тебе привет от Тони.

— Как она… Все у нее по-хорошему?

— У Тони? — восхищенно заговорил Петька. — У нее, тетушка, не может быть плохо. Она в нашем деле самая лучшая. — Глубоко вздохнул. — Тетушка, водицы не дашь испить? — С жадностью выпил кружку солоноватой воды. — Спать не хочу, не время. Что ж, тетушка Степанида, к делу, что ли, приступим?

— К какому делу? — встревожилась Степанида. — У меня все дела поделаны. Мне не до ваших дел.

— Не бойся, тетушка. Ничего худого я тебе не сделаю.

— Ты хоть бы сказал, кто ты?

— Скажу, тетушка. Отец у меня — красногвардеец, убит в гражданскую, а я — партизан, разведчик. Зовут меня Петькой. Знаком с твоим дедом. Был у него вместе с Тоней.

— Так это про тебя мой дед говорил? Молодой, говорит, разбитной такой, красивый парень с кудряшками.

— Так и сказал? — спросил Петька, потрогав свои мягкие кудри.

— Так и сказал. Какое у тебя до меня дело?

— Со старостой, с Сидором Петровичем, хочу познакомиться.

— Что ты, что ты? — испугалась Степанида. — Не связывайся ты с ним, с паскудой. Иди в землянку и там переспи.

— Ладно, послушаюсь тебя. Сосну часок-другой, а ты, тетушка Степанида, пораньше сходи к старосте. Вызови его по секрету в сенцы или во двор и шепотком скажи, что, мол, парень ко мне незнакомый заявился. Сказывай, а сама почаще оглядывайся по сторонам, делай вид, что сильно секретничаешь. В каждом, мол, кармане у парня водка. Интересуется, мол, сколько при станции немцев и какое при них имеется оружие.

— Господи, доведешь ты меня до петли.

— Дослушай, тетушка, а потом скажешь свое. Дознается, мол, какая охрана на станции. Сейчас, мол, он дрыхнет в землянке. Я, мол, дверку-то на цепку заложила.

— Господи, что ты надумал?

— Дослушай, тетушка, а потом возражай. Вот, мол, Сидор Петрович, какая для тебя удача. Партизан-то, мол, сам в капкан попался. Без приманки. Бери, мол, его голыми руками. Ты, мол, Сидор Петрович, обо мне скажи доброе слово коменданту. Пойдем, мол, скорее, а то как бы не проснулся. Парень, мол, махонький, хиленький. Я, мол, одна и то с ним справлюсь, а сейчас, мол, он мертвецки пьяный.

— Не пойду, не пойду. Зачем это тебе?

— Потом все объясню, тетушка. Это я не сам, а по заданию. Понимаешь?

— А вдруг он с комендантом придет?

— Ни за что. Он, подлец, выслужиться захочет перед фашистами.

— Господи, время-то какое пришло, — жаловалась Степанида.

— Подумай, тетушка, и скажи. Если боишься, я сам пойду к старосте на дом.

— Что ты, упаси тебя бог.

— Теперь покажи мне землянку.

Зашли в землянку.

— Хорошо. — Ему понравилась землянка. — Когда, тетушка, пойдешь к старосте, разбуди меня. Старосту веди прямо в землянку.

Степанида, пересилив страх, все-таки пошла к старосте. Петька заверил ее, что никакого худа ей не будет. Напротив, дело он повернет так, что староста станет ей защитой. Получилось так, как и предполагал Петька: староста охотно согласился накрыть партизана самолично. К землянке подошли тихо.