- Почему сразу мозгов!? Смелости не хватило. Я даже не пытался. А сейчас жалею.

Я снял старую шину, расшнуровал и аккуратно стащил кроссовок. Место перелома ощутимо опухло. Но стопа лежала вроде ровно.

- Пошевели пальчиками.

Лина сжала губы. Пальцы дрогнули.

- Больно…

- Все ясно, - сказал я с уверенностью, которую не ощущал.

Инсталляция шины прошла успешно. Материал оказался годным, фиксация - надежной. Завязав последний узел, я похлопал Ее по здоровой ноге.

- Все, почти как в травмпункте. Через месяц опять танцевать начнешь.

- Почему опять? Ты когда-нибудь видел, чтобы я танцевала?

- Нет. Но мне почему-то кажется, что ты умеешь.

Лина с тоской посмотрела на меня, потом закрыла глаза.

- Давным-давно я действительно танцевала. Можно сказать, профессионально.

- Вот видишь, грацию то никуда не спрячешь. Сразу видно.

- Да, сейчас грация особенно сильна, - коротко хохотнула Лина.

- Погоди, это я еще тебе костыли не соорудил.

Насчет последних у меня уже возникла идея. У нас скопился целый запас трекинговых палок – идеальный материал для создания искусственных опор. Повозившись около часа, я с гордостью представил миру пару неказистых, но вполне годных костылей. Лина с воодушевлением принялась осваивать новый способ передвижения, и через некоторое время довольно сносно научилась перемещаться в пределах нашей «усадьбы».

Конечно, объем моих обязанностей значительно вырос. Только теперь я понял, насколько продуктивно и много работала Лина до несчастного случая. Десятки маленьких дел, выполнение которых требовало выживание в дикой природе, погружали тебя в состояние перманентной занятости. От одного ты переходил ко второму, затем спешил к третьему, а потом замечал, что первое опять требует внимания. И так по кругу. Готовка, дрова, вода, огород, дом. И это при том, что в рейды самостоятельно я не ходил, но мне хватало. Лина конечно изо всех сил старалась помочь. Каждое утро она ковыляла к реке, садилась на камень на берегу и рыбачила. И всегда успешно. Потом по мере возможности помогала готовить, чистила овощи, следила за регламентом варки. Ограничения, связанные с переломом, сильно давили на нее. Наше обычное взаимное молчание теперь угнетало, словно всю недосказанность смешали с болью и чувством вины. Все попытки добавить туда старого доброго оптимизма умирали как робкий огонь на сырых углях. Еще удивляло почти полное отсутствие сочувствия. Каждое утро я смотрел, как Лина с трудом, волоча забинтованную ногу, преодолевает гравитацию, поднимаясь на уровень своих костылей, и ничего не чувствовал. При том дефиците эмоций, в который мы были погружены, я ощущал лишь умножение ответственности. Как муравей, который тащит добычу домой, теряет напарника и перекладывает всю тяжесть на себя. Инстинктивно. Та частичка сознания, отвечающая за сострадание, осталась там, в муравейнике.

***

Утром в четверг я проснулся рано. Привычно воспринял веселые трели уже бодрых птиц. Потянулся, зевнул. Посмотрел на спящую девушку. Лина лежала бесшумно, словно не дышала. Без ее обычного сопения, которое всегда так сыгранно вплеталось в общий фон, было как то не по себе. Я подвинулся поближе и склонился почти вплотную к ее лицу. Уловил почти невесомый вдох.

Поднялся, надел свои умирающие резиновые шлепанцы и отправился за водой. День солнца. Банный день. День, когда в лаконичности нашего бытия проступают раскрывающиеся как бутоны чувственные нюансы.

Я быстро наполнил все имеющиеся котелки, разжег костер. Чай получился насыщенным и бодрящим. С сушеной малиной и багульником. Для сладости добавил ложку меда и, смакуя и причмокивая, вылакал большую кружку. Я очень ценил такие мгновения. Любил целиком погрузиться в свой особый созерцательный мир, и не спеша, со вкусом потратить время на самого себя. Целиком.

Вдруг какую-то шестеренку, прокручивающую мой утренний дзен, где-то заклинило. Я словно проснулся и посмотрел по сторонам. Чего-то не хватало. Присутствия Лины. Обычно в четверг она просыпалась сразу после меня. И к завтраку уже возвращалась с рыбалки. Я заглянул в дом. Она лежала в той же позе. Внутри уже было ощутимо жарко, но Лина так и не сдвинула одеяло. На лице блестели капельки пота. Губы потрескались. Волосы влажными локонами рассыпались по подушке.

Я приложил ладонь ко лбу. Руку почти обожгло. Со дна сознания как растревоженный ил взметнулись облачка страха.

- Лина, проснись! – Я потряс ее за плечо. – Проснись! Что с тобой?

Она поморщилась и медленно открыла глаза.

- Холодно, - я еле разобрал ее шепот.

- У тебя жар! Сейчас!

Я ринулся к костру. Слил из термоса заваренный чай. Немного подул, чтобы остудить.

- Пей. С малиной. До дна! – Я приподнял ее голову и поднес кружку.

Лина сделала несколько глотков.

- Давай еще. Тебе сейчас нужно много пить.

Она осушила кружку и без сил снова упала на подушку.

- Нога болит, - жалобно произнесла Лина.

Я отвернул одеяло снизу. Сразу стало ясно, с ногой все плохо. Кожа выглядела синюшной, Место перелома ощутимо опухло. Даже сквозь бинты я различал нездоровую воспаленную пульсацию. В конце концов, что я знал о сращении костей и возможных осложнениях. НИЧЕГО. Растерянно, ватными руками ощупав поврежденную голень, я пытался отбежать от большой панической волны, которая пенящимся гребнем поднималась на моем горизонте.

- Выглядит не очень, да? – прошептала девушка.

- Все в порядке, - я изо всех сил старался придать своему лепету уверенность. - Это пройдет. Обычное дело при переломах.

- Не умеешь врать, - слабо улыбнулась Лина.

Я промолчал. Опять укутал ее и сел рядом.

- Есть хочешь?

- Нет.

- А надо. Иначе как выздоровеешь.

- Все равно не полезет. А вот баню я буду.

- Да, да! – я отчаянно ухватился за это. – Вода уже наверное готова.

- Леша, Леший, - она нашла мою руку. – Ты не переживай. Ничего страшного не случится. Ты справишься.

- Молчи лучше, – перебил я. – Не собираюсь без тебя справляться.

Лина горячими пальцами вновь сжала мою ладонь. На осунувшемся лице сверкнули две изумрудные бездны.

- Хорошо, что ты рядом.

Я вышел во двор. Прокашлялся, стараясь убрать застрявший в горле комок. Беспомощность – вот слово, описывающее мое состояние. Что я мог сделать. Наверняка в результате внутренних повреждений мягких тканей начался абсцесс. Без нормального лечения скоро начнется гангрена. Какие варианты… Вскрыть голень сейчас? Попробовать вычистить гной и найти обломок кости. Но я только теоретически и в самом общем смысле что-то знаю об этом. Нет ни инструментов, ни перевязочного материала и обеспечить необходимую стерильность вряд ли удастся. Тем более, ненароком можно задеть вену или артерию… Черт, почему я не врач! Что остается? Смотреть, как она сгорит у меня на руках?!

Я в отчаянии огляделся. Предчувствие беды сжало шею и надавило на грудь. Отдышавшись, снял котелки с костра и отнес их на наше банное место. Закончив все приготовления, вернулся в дом.

- Баня готова. Давай я отнесу тебя.

Она хотела возразить, но я решительно подхватил ее на руки. Несмотря на то, что солнце старалось вовсю, Лину сотрясал озноб. Я помог ей раздеться и тут же начал поливать из ковшика горячей водой. Потом намылив мочалку, стал добросовестно растирать пену по всему телу. Лина безропотно и даже безучастно терпела. Ее раненую ногу я решил не трогать, просто закрыл «гипс» клеенкой. Но все остальное отмывал на совесть.

- До дыр протрешь, - застонала Лина, когда я по сотому разу прошелся по ее спине.

- Терпи. Я ж не просто так… Баня нынче целебная.

Какая же она худющая. Позвонки да ребра. И все равно щемит от ощущения какой-то родственной близости. Обнять и плакать.

Я приступил к полосканию.

- Как с гуся вода, с тебя хвороба, - вспомнил вслух бабушкину присказку.

Кожа действительно почти светилась. Я накрыл девушку полотенцем и посмотрел ей в глаза.

- Ну что, лучше?

Лина благодарно улыбнулась.

- Прямо заново родилась. Уже не колочусь. Теперь ты мой личный банщик.

Я легко щелкнул ее по носу.

- Хорошо, я согласен. Только не болей.

***

К вечеру жар спал. Щеки окрасило робким румянцем. Появился аппетит. Лина с удовольствием поужинала. Потом сыто прилегла, прикрывшись пледом, у костра. Я истово молился про себя, выпрашивая у Неба исцеления. Страх немного отступил, и рядышком с нами осторожно расположилась надежда. Зыбкая, призрачная, невесомая, дрожащая от малейшего дуновения.