— Что ты предлагаешь, предок?

— Оставь все и уйди к людям, или найди в эльфийских лесах свободное племя.

— Предать госпожу?

— Это не предательство.

— К людям? К этим мелким и жалким существам не знающим чести и достоинства?

— Ты не знаешь их. Ты встретил лишь тех, кто уже служит твоей госпоже, ты поймешь свою ошибку, когда встретишь тех, кто ей противостоит, — дух казалось улыбнулся. — Всему свой черед, сын мой. Ты поймешь свою ошибку, уже скоро. Ты не станешь слушать меня сейчас. Ты выполнишь ее приказ, но, получив желаемое, ты не успеешь им насладиться. Она предаст тебя. Она обречет тебя на верную смерть и будет смеяться над твоей глупостью задирая свою красную юбку перед следующим слепцом. Но ты будешь спасен, тебя спасет тот, от кого ты этого не можешь ждать и тогда ты поймешь все, сын мой. Тогда ты вспомнишь мои слова. И поймешь их. Больше мне нечего тебе сказать, шаман. Равновесие. Пройдя сквозь лед и предательство, ты обретешь знания и станешь достойным сыном своей крови, очистив ее от скверны Красного дракона.

Голос исчез из головы орка. Они покинули мир духов, выйдя на очередной привал. Больше Рыдгар не смог вызвать Марыка на разговор. Дух хранил молчание, оберегая его от прочих духов. Отбросив бесполезные попытки Рыдгар решил придерживаться плана госпожи.

И вот они в пещере. Одинокий черный камень посреди старых покрытых мхом стен. Рыдгар дал возможность эльфийке прикоснуться к странному камню, но сам не решился на это, его, могучего орка, пугал этот странный булыжник, а когда он увидел глаза эльфийки, понял почему. Ее глаза ничего не выражали, они стали темными и пустыми, словно глаза того демона, который в стороне допивал последнюю из трех жизней. Он пронзил ее грудь, но, когда ее кровь попала на его руку, он спешно отодвинулся от жертвы. Ее кровь была красной, но холодной, обжигающе холодной. Она была уже мертва, когда он ее пронзил. Он знал это совершенно точно. Он много раз приносил разные жертвы и всегда мог сказать сколько времени прошло со смерти. Эльфийка была мертва уже очень давно. И хотя ее кровь, как и положено свежей крови толчками изливалась из раны, он знал, что мертва она уже несколько недель. Или это прикосновение к камню сделало с ней это? Он не успел додумать свою мысль, открылась дверь, и он смиренно опустился на колено, приветствуя свою госпожу. Она была великолепна. Еще более прекрасна, чем в тех мрачных чертогах, где он привык ее видеть. И теперь она была живой. Легко наступив на тело жертвы, она шагнула к нему.

— Мой Рыдгар. Ты все сделал, — она прикоснулась к его плечу, приказывая подняться. — Уже этой ночью, я буду твоей, орк. Не разочаруй меня. Я так хочу снова почувствовать тепло мужского тела, жар объятий и страсть поцелуев. Надеюсь, ты будешь неутомим.

А он не мог поднять на нее взгляд, видя, как впитывается в красную атласную туфельку кровь эльфийки. Богиня войны была свободна. Будет битва. Но не сегодня. Сегодня она в его власти. Он победитель, он достоин этого. Он заслужил право обладать богиней. Он резко прижал ее тело к своему и припал губами к тонкой шее, разрывая на ней платье.

Последний день Лоринга.

Порывисто отброшенный полог, впустил в палатку, не только взволнованную Энель, но и утренний здесь в горах уже морозный воздух. Разбуженный таким неприятным образом командор, не открывая глаз схватился за оружие и резко поднялся, одним движением оказавшись рядом с гостьей. Его глаза все еще были закрыты, разум еще не властвовал над телом, он все еще был во власти своих кошмаров. Энель не из тех людей, которых можно застать врасплох она легко увернулась, и оказавшись за спиной у Калена сильно толкнула его в плечо.

— Эй, Кален, очнись! Это я, Энель! Ты что творишь, демон тебя забери?

Он нелепо взмахнул руками, выронив кинжал, несколько раз быстро моргнул, привыкая к свету и открыл глаза.

— Что случилось? Я уже хожу во сне?

— Ты не просто ходишь, дружище, ты на меня напал! Что с тобой происходит?

— Кошмары, они все реальнее, мне все сложнее отличать реальность от сна… — Кален сел на кровать, надевая сапоги. — С каждым днем мне все хуже, я надеялся, что все уже в прошлом, но стоит мне ослабить самоконтроль и все начинается снова… Гранд станет замечательной гарантией того, что я никого не покалечу, надо бы предложить ему место рядом со мной, он единственный, до кого я никогда не смогу дотянуться, даже в трезвом уме, не то что во сне…

Он тяжело вздохнул и посмотрел в глаза подруге.

— Я вчера, едва не сдался, Энель. Мне начинает казаться, что вся моя задумка — просто не осуществима, слишком сильна боль, слишком тяжело, в любой момент я могу сорваться. Ночью… когда я вернулся… Ты не представляешь, чего мне стоило остановиться, руки готовы были сами тянуться туда где лежит это проклятое зелье, а ноги… Энель, я с трудом смог заставить себя не думать об этом… Я боюсь, что однажды, жажда облегчения, станет сильнее моей воли…

Он не смотрел на собеседницу, он, казалось, даже забыл о том, что здесь есть кто-то еще, он просто говорил сам с собой, уговаривая себя, доказывая себе. Глядя на него Энель понимала, что он на грани, и грань эта между окончательным безумием и полной капитуляцией бесконечно тонка, тем сложнее ей было решиться сказать то, зачем она и ворвалась к нему таким ранним утром, нарушив его и без того тревожный сон.

Он осмысленно посмотрел на Энель.

— Срелочка, я смог побороть себя лишь вспомнив о ней, — он невесело улыбнулся. — Боюсь, я поменял одну зависимость на другую, теперь я не могу жить без нее. Даже простое воспоминание о ней, сразу перебивает все остальные ощущения. Вчера это меня и остановило. Но ты же, не просто так примчалась ко мне словно снежная буря… Что случилось?

— Я не знаю. Как тебе это сказать, Кален, — она поняла, что единственное, что поддерживает его — это звук, звук имени той, ради которой он пошел на все это. Она поняла, что если что-то случится с этой странной эльфийкой, они потеряют его в тот же миг… Так или иначе.

Он прищурился, всматриваясь в ее лицо.

— Говори, как есть. Ты же знаешь, что я почувствую любую ложь с твоей стороны, сейчас даже острее, чем прежде.

— Ее нет, Кален. Я зашла за ней сегодня, хотела позвать на завтрак, послушать ее историю, за завтраком… Постель была расстелена, вещи в порядке, седельная сумка на месте, но ее не было… Мы с Карой обыскали весь лагерь… но не нашли ее

Он резко встал.

— Следы?

Она отрицательно покачала головой.

— В лагере слишком много народа, Кален, даже не будь она эльфийкой, чьи следы достаточно сложно найти если она сама того не захочет, люди все затоптали… Постель была холодной, когда я пришла, ее не было уже достаточно долгое время.

— Да что же не так с этой девчонкой, вечно она куда-то пропадает… Идем, есть у меня пара мыслей…

Энель лишь улыбнулась, она не сомневалась, что он сможет ее отыскать, даже на другом конце планеты, даже не имея ни малейших шансов… Он найдет ее, потому что она стала его частью, частью его жизни, частью его души…

Осень в горах — безупречно красивое зрелище. Яркий утренний свет слепит глаза, отражается от вечной пелены снега под ногами. Яркое небо над головой завораживает своей глубиной. Легкие белые облака, плывут по атласному небу, так вальяжно, спокойно, так высоко. Такое умиротворение и покой. На фоне этой безмятежности, внизу черными муравьями, попирая несравненную белизну нетающего снега своими ногами суетятся люди, собираясь в долгий путь. Всегда непросто покидать свои насиженные места, где все кажется таким родным и знакомым. Покидать ради неизвестности, но неся в своих сердцах надежду, надежду на лучшее завтра, на безопасность для себя и своих потомков, надеясь на защиту и возрождение. Ведь наш дом там, где наше сердце. Упорным трудом можно воссоздать все утраченное, все, что хранится в сердцах, все что нам близко и дорого, главное, чтобы рядом были те, для кого мы готовы все это делать, кому мы готовы все это оставить после того, как нас самих не станет. Люди суетились, собирали вещи, запасались провиантом, разговаривали, шумели, спорили. Суетливая возня… Скоротечная человеческая жизнь и вечная прелесть природного превосходства.