Глава 8

Все утро я наблюдаю, как Дейзи вертится на маленькой кухне. Она печет. И печет. И печет. В квартире пахнет, как в кондитерском цеху, а сама девушка уже похожа на выпечку. Я ловлю её между партией печенья с арахисовым маслом и овсяным печеньем.

— Ты грязная, — я провожу пальцем по её покрытой мукой руке.

Она оглядывается посмотреть, говорю ли я правду. Я облизываю палец и провожу еще раз по её ключице до впадинки в V-образном свитере, оставляя след.

— Мне нравится думать, что меня покрывает моя работа, — дразнит она.

— Нет, ты грязная. Позволь мне почистить тебя? — у неё шея солоновато-сладкая на вкус.

— У меня еще две партии печенья.

Но несмотря на свой протест, она остается в моих руках и выгибает для меня шею. Я сгибаюсь над щелью между её грудей, запуская туда язык. Вскоре мы срываем друг с друга одежды, и я ввожу в неё свой член. Запахи свежевыпеченного печенья смешиваются с мускусным запахом нашего возбуждения. Знаю, теперь не смогу съесть ни одного печенья, не возбуждаясь.

Она вскрикивает и колотит меня руками, когда кончает. И я тут же пронзаю её своим семенем в восхитительном экстазе. Быстрый секс изнемогает меня, и я лежу, развалившись на диване, а Дейзи вытирается, собираясь закончить выпечку.

На заднем фоне плюется и шипит сканер полицейских частот. Я прислушиваюсь, ожидая услышать свое имя. Но вместо этого сообщения о грабежах, бытовом насилии и случайной стрельбе. Холод внутри меня не исчезает, а лишь затихает.

— Ник, а почему ты думаешь, мы не можем сдавать квартиры в аренду? Ведь дом близко к университету, все квартиры отремонтированы и выглядят лучше, чем всё, что я видела до этого. Мы живем здесь уже шесть месяцев, а все квартиры, кроме нашей, пустуют.

— Все арендаторы были недостаточно квалифицированы, котенок.

От сканера доносится сообщение об огнестрельном ранении в голову.

— Не нужно быть такими строгими. Ну и что, что у них несколько неоплаченных штрафов за парковку или приводов за публичное мочеиспускание? Это же колледж. Так делают все подростки в колледже.

Я наклоняюсь вперед и делаю сканер погромче. Где там произошла стрельба?

— Это все говорит об опасности. Их слабости могут использовать против нас.

Она цокает языком:

— Мы не в России. Здесь нет врагов, кроме девок в блестящих топах, — последние слова она произносит слишком быстро и тихо, что я не могу разобрать.

Мое внимание привлекает слово «враги».

— Кто такие девки в блестящих топах? — я стараюсь вытеснить из головы врагов и встаю, чтобы погладить её.

Она машет на меня лопаткой.

— Никакой наготы на кухне. Кыш! Убирайся отсюда, пока я пеку печенье.

Я отступаю за невидимую линию, которую она нарисовала и жду ответа. Покачав головой, она вздыхает:

— Ничего такого, Ник. Правда. Мне просто понравилась одежда на девушках на вечеринке, и я хотела бы такую носить.

Она не скажет больше, и я ухожу прислушиваясь. По радио сообщают более подробную информацию.

«Мужчина. От двадцати до тридцати. Пулевое ранение в лоб. Пересечение Ист-Лейк-стрит и шестнадцатой авеню».

«У нас код 10-32».

«Одиночный выстрел?»

«Подтвердили. Похоже на профессионала».

— Что там? — Дейзи кладет руку на мое плечо, заставляя меня вздрогнуть.

Я поворачиваюсь и целую её.

— Экзекуция в южном Миннеаполисе. 10-32 – это код нападения с оружием. Одиночное пулевое ранение в голову жертвы.

Чувствую её беспокойство и страх и обнимаю её, перекрестив руки за её спиной.

— Это третье огнестрельное ранение в голову за последние три недели. Возможно, тебе стоит остаться дома.

Нахмурившись, она встречает мое предложение.

— Это большой город. Стреляют ежедневно, особенно на разборках банд. Ну, этих, торгующих наркотиками.

У неё взгляд темнеет от боли и грусти. Её мать убил наркоман. Это событие вызвало целую цепь печальных событий. Отец сошел с ума и заперся вместе с ней в доме. Она была пленницей, хотя сейчас свободна. Я должен помнить об этом всегда. В своем желании защитить её, я могу перегнуть палку и посадить её в темницу. Тогда я стану её страхом. Я заставляю себя смягчиться и выдавливаю слабую улыбку.

— Да, ты права. Иди на занятия. Я встречу тебя после, и мы поедем домой.

Мое стремление сохранить её независимость вознаграждается страстным поцелуем с языком.

Она уходит с рюкзаком полным печенья и солнечного света. Через пять минут я выхожу и беру пистолет, блокнот и учебник.

Неизвестно, понимает ли она, что я преследую её, чтобы увидеть, как она благополучно добралась до класса. Подозреваю, она знает и терпит меня. По крайней мере, пока я не препятствую её свободе, поэтому мне приходится скрываться.

Когда она растворяется в здании, я бегу в свой класс. Внутри модель уже раздевается, а ученики приступают к работе. Профессор хмурится, но ничего не говорит.

Установив свой блокнот на мольберт, я начинаю рисовать контуры лба и носа модели. Я всегда начинаю с лица. Другие предпочитают начинать с тела, а я только с лица.

Тела меня не интересуют. Вся экспрессия в глазах и линиях вокруг рта. Есть ли легкая улыбка на лице у модели или лицо в состоянии медитативного спокойствия? Некоторые модели засыпают, другие скучают. Третьи злятся, что они здесь. И эти мои любимые.

Темными косыми чертами я рисую хмурые брови, чуть преувеличивая их карандашом в уголках. В гневном лице больше правды, чем в скучном.

Эта модель скучающая, хотя у него интересное лицо. На щеке есть шрам, разделяющий его пополам. По зазубренным контурам видно, как двигался нож, и что шрам плохо заживал. Но в остальном его лицо симметричное, лишь слегка толще на одной щеке. И хотя он лежит, я с уверенностью могу сказать по покатым плечам, что у него плохая осанка.

Я немного теряюсь, изображая шрам. Меня больше ничего не интересует. Снова и снова я тщательно затеняю его, чтобы получить точную трехмерную текстуру блестящей сморщенной кожи. Вокруг меня другие художники старательно рисуют тело. Многие изо всех сил подробно вырисовывают его пах в преувеличенной манере.

Долгие минуты, а может, и полчаса мы работаем в полной тишине, когда вдруг нас прерывает система внутренней связи. В передней части комнаты слышно волнение, и профессор роняет листы бумаги перед моделью, поворачиваясь к нам.

Он нервно прочищает горло:

— Мы закрыты. В студенческом городке произошло происшествие с участием студентов, поэтому мы закрываем всех студентов в здании, пока ситуация не разрешится.

Закрытие означает физическую опасность для студентов. Начинается паника. Звук визжащего металла смешивается с криками шока, страха и раздражения. Студенты бросают свои вещи в сумки и спешат выйти из класса. Я выхожу, отмечая красные указатели запасного выхода. Нам говорят, что парадная дверь заблокирована. Возбужденная болтовня наполняет воздух. Я отстраняюсь и иду по замеченному мной коридору.

Следуя по красным стрелкам к запасному выходу, я иду быстрее по пустующему коридору. Подошвы моих ног рождают громкое эхо при соприкосновении с плиткой. Мне навстречу попадается несколько учеников, но меня никто не останавливает. В конце коридора красная стрелка указывает, что мне налево. Я перехожу на бег. Впереди маячит металлическая дверь запасного выхода. Я толкаю её, и немедленно срабатывает сигнал тревоги.

Оставив за собой громко лающую аварийную сигнализацию, я бегу к зданию, где занимается Дейзи. С каждым шагом я становлюсь все ближе к ней. Вокруг меня пустые безлюдные тротуары. Внутри здания я вижу нескольких охранников. Кажется, они кричат на меня, но я игнорирую. Через три минуты я оказываюсь у здания Дейзи. Двери заперты и охраняются двумя офицерами из службы безопасности. За дверями я вижу толпу взбудораженных студентов, но не Дейзи.

Я стучу в двери.

— Впустите меня, — кричу я.

Один из огромных охранников поворачивает голову ко мне. Он смотрит на меня и что-то шепчет своему другу. Появляется стремление вытащить пистолет и расстрелять их обоих. Однако я осторожно бью по корпусу двери, чтобы не разбить стекло. Мне нужно привлечь их внимание.

Я пинаю дверь ещё раз. И ещё два раза. Наконец, один из охранников прикрывает дверь:

— Эй, ублюдок, прекрати пинать...