— Ну не живи, — разрешил Ханар, и взглянул так, словно прикидывал, а не помочь ли неудачнику прямо сейчас с жизнью расстаться.

Вор побледнел, сорвался с места и скрылся в ближайших кустах.

Ханар обернулся к спутнице и задумчиво прогвоорил:

— Лета, я заметил, что ты все меньше походишь на приведение.

Девушка пожала плечами и ничего не ответила.

***

Время двигалось к вечеру, небо пылало, дожигая в закатных топках остатки сегодняшнего дня. Дорога постепенно пустела, несколько раз Лета замечала огни походных лагерей справа и слева за деревьями — погонщики караванов останавливались на ночлег.

Как долго продолжиться их собственный путь девушка не знала, а Ханара спрашивать смысла не было. С момента их последней остановки, он ехал настолько глубоко прогруженный в собственные мысли, что если отвечал, то не впопад, а чаще просто молчал.

Лишь один раз он вынырнул из задумчивости и спросил у скучающей спутницы:

— Лета, а как давно ты уже здесь?

— В замке пять дней, — принялась загибать пальцы девушка. — Через горы день, ещё один с Номэ, потом драка в его деревне, потом пир, потом путь до Перекрестья, и вот сейчас… итого, если не ошиблась, десять дней. Ух, ты, а казалось месяц, не меньше…

— Значит, ещё день-два и ты исчезнешь?

— Наверное, — Лета погрустнела, успев привязаться всем сердцем к этому миру.

Становилось все темнее, и Ханар опять пустил на уровне копыт лошадей, указующий огонек.

— А как ты покинула свой мир? — спустя ещё какое-то время спросил чародей.

— Не знаю. Последнее, что помню — непреодолимое желание спать.

Когда на небе расцвели первые звезды, Лета, вслед за Ханаром, свернула с основной дороги, и по узкому, где едва могли проехать лошади, проходу в скалах выбрались в широкий каменный колодец. Он напоминал тот, где они с магом нашли Номэ, только меньшей окружности и дно вместо каменных зубов устилал травяной ковер.

Изломы обрывистых стен оплетали вьющиеся растения, с маленькими белыми цветами, которые чуть светились в темноте. С уступа на уступ карабкался, цепляясь за каждую трещину, низкий кустарник. Справа от въезда журчал ручек, вытекавший из одно узкой трещины в скале и пропетляв немного исчезал в другой. Ближе к дальней стене чёрнела проплешина старого кострища.

Маг всегда, если не успевал пересечь горы до ночи, предпочитал останавливаться именно здесь. Даже небольшой тайник завел, где хранил запас дров, для таких случаев, когда приезжал слишком уставший, что бы за хворостом еще ходить. Вот и сейчас из неприметной выемке в скале, достал сухой хворост, разжег костёр, привычно поставил защиту, объяснил Лете, как далеко можно отходить от костра. Достал извечные бутерброды, решил перед сном поужинать.

— Ханар, а зачем ты вообще ставишь защиту, я же не сплю? — поинтересовалась Лета, наблюдая, как маг жует бутерброды.

— Так я, по крайней мере, знаю, что ты далеко не уйдешь, — проговорил чародей, сообразил, что именно сказал, закашлялся, подавившись.

— Что? — не поверила услышанному Лета.

— Я имел в виду… ну… — попытался оправдаться Ханар.

— Так вот оно значит как, — протянула Лета, глядя на покрасневшего мага, и вполне спокойно добавила, — А я уж думала, на тебя поводок не действует.

— Поводок? — не понял Ханар.

— Ты тогда так резво от нас с Номэ рванул… — тихо, словно для себя, продолжала рассуждать Лета.

А потом вдруг вскочила, нависла над магом, у которого от удивления из рук выпал бутерброд.

— А ну признавайся, темная твоя душонка, когда бросил меня и шамана, всю дорогу чувствовал непреодолимое желание вернуться, и лишь усилием воли заставлял себя двигаться вперед?

— Д-да, — выдавил из себя ошарашенный маг.

— Поздравляю, ты такой же, как все. В смысле как те, что видели меня в других мирах. Я не могу от тебя уйти, даже если захочу, потому что, дойдя до определенной границы, у меня пропадут силы, я просто не смогу двигаться дальше. А ты отпустить не сможешь, потому что чем дальше я, тем сильнее будешь нервничать. С моей стороны поводок всегда длиннее, поэтому, когда ты тогда ушел, я особо не нервничала, а вот тебя плющить должно было начать практически сразу.

— Оригинальное на тебе проклятье висит, — пожалел Ханар Лету. — А я все переживал, почему так чувствовал себя… А когда ты покинешь мир, эта привязка пройдет?

— Ну, я надеюсь, что да.

Маг в задумчивости сжевал еще два бутерброда.

— Ладно, буду решать проблемы по мере их поступления, — решил он наконец, расстелил одеяло и собрался спать.

— Ханар, — жалобно протянулась Лета, видя, что чародей вот-вот уснет.

— Чего?

— Мне скучно…

— Тут уж извини, балаганным фокусником не работаю, даже за деньги.

— Да нужны мне твои фокусы, как собаке пятая лапа! — отмахнулась девушка, — Можно я у тебя листы пергамента одолжу? Я видела, ты брал с собой… Все равно можешь их вновь сделать чистыми…

— И когда это ты интересно, стала разрешения спрашивать, что бы у меня в сумке порыться?

— Ты все ещё дуешься за тот бутерброд, который я для Номэ одолжила?

— Ладно, возьми, и дай уже поспать — вздохнул маг, отвернулся и тут же провалился в сон.

Лета, достала из сумки бумажные листы, убранные в толстую папку, и походную чернильницу, с хитро приделанной крышечкой, из-за которой чернила не выливались, даже если она катилась по земле, переворачиваясь и подпрыгивая на кочках.

Помимо этого, чернильница была очень красивой: толстое стёкло оплетала темная проволока, если долго смотреть в ее изгибы, можно было увидать драконов, что переплели свои тела толи в танце любви, толи в смертельной битве.

Что удивительно магией вещь не обладала совершенно, так что Лета не боялась её повредить. Ханар, когда первый раз показывал это чудо, говорил, что её сделали гномы, до того, как мир стал закрытым. Полюбовавшись на красивую, качественную работу, Лета открыла футляр с перьями, достала пергамент и села так, что бы свет падал на лист, не создавая лишних теней. Из костра, прямо рукой, достала несколько угольков подходящей формы, подождала, пока остынут. Это конечно не карандаш, но хоть какая-то замена.

Поискала с чего бы начать, зацепилась взглядом за лицо спящего мага, освещенное костром, принялась рисовать, чередуя более четкие чернильные штрихи, с мягкими угольными растушевками в тенях и полутенях.

Лета не раз замечала, да и друзья говорили, что когда она начинала рисовать, то точно выпадала из мира. Пока не уходило вдохновение, она практически не воспринимала внешние изменения.

Художница рисовала и рисовала, сначала то, на что падали блики костра: морду лошади, сунувшуюся подобрать упавший кусочек хлеба, лежащий мешок Ханара, сам костёр с вылетающими искрами и думным хвостом, тянущимся в небо.

Когда близящиеся утро прибавило света, и окружающий пейзаж приобрел больше красок, Лета переключила своё внимание на более далекие предметы. Нарисовала живописный камень с интересными разводами на сколах, похожий на черепаху; отвесные скалы, которые увивал плющ, в своём упорстве быть ближе к солнцу доползший уже до середины стены. А вот какой-то парень в чёрном, висящий кажется на одних пальцах руки, гибки, тонкий, словно ивовый прутик, жаль лица не видно под повязкой…

Стоп, Лета вынырнула из водоворота вдохновения и глянула на стену, где только что был неизвестный, с которого она успела срисовать портрет, сама того не осознав.

Пустая стена, увитая плющем. Вернулась взглядом к картинке, внимательный, настороженный взгляд поверх чёрной повязки, по которой змеями расползлись, не то чужие письмена, ни то просто узорная вышивка.

Почему-то именно эти глаза убедили Лету, что человек на картине не плод её воображения. Вскочив, она принялась трясти мага за плечо.

— Ханар! Ханар! — от испуга голос отказался повиноваться, кричать получилось лишь громкий шепот. — Проснись!

— Что случилось? — маг открыл глаза почти сразу, но девушке показалось, что она трясет спутника очень давно.

— Здесь кто-то есть, — продвинувшись совсем близко, поделилась Лета.

Ханар, взволнованный поведением девушки, закрыл на пару мгновений глаза, проверяя охранный круг, потом открыл их, и произнёс:

— Тебе, наверное, показалось, контур цел. Ложись спать… В смысле не мешай спать другим…