Старик умолк, а братки так и продолжали смотреть на размытую в полумраке границу между сейчас и никогда.

— Всё, старик! Тебе пора, — еле слышно проскрипел Оса. — Жердяй, проводи.

Хлыст окинул затуманенным взглядом приунывших приятелей. Похоже, никто не догадался, почему Оса приказал убить чудаковатого лекаря. Ориент вызвал не те чувства, не те эмоции, которыми должен питаться бандитский лагерь.

— Я заплачу за жизнь, — проговорил дед без акцента.

Хлыст вцепился в колени. Из памяти всплыли слова, оброненные в «искупилке» кем-то из заключённых: «Надо бояться того, кто прикидывается дураком».

Оса почесал на груди крест:

— Нам больше не нужен лекарь.

— Я сказал: «заплачу», а не «буду лечить».

— У тебя есть деньги?

— Денег нет. Есть это. — Дед порылся в нагрудном кармане, дал Осе чёрный круглый камешек.

— Что это?

— Ориенталь.

— Что?

— Морской жемчуг.

Оса скривил губы:

— Шутник…

— Старик — ориент, а не шут.

— Кто вживую видел жемчуг? — поинтересовался Оса.

— Я видел, — откликнулся Пижон. Он лежал на боку возле нагретого солнцем и ещё не успевшего остыть валуна, прижимаясь к нему голым задом. — У моего хозяина была булавка с жемчужиной.

— Иди, глянь.

Пижон натянул штаны. Работая локтями, заскользил брюхом по земле. Потеснившись, братки пропустили его к огню.

Сдвинув пожёванную кепку на затылок, Пижон долго рассматривал в свете костра перламутровый камешек с золотистым отблеском. Наконец вернул Осе:

— У хозяина была белая жемчужина. А такую я не видел.

— Тогда какого хрена пялился?

— Красивая.

— Жемчуг бывает чёрным? — спросил Жердяй.

— Слушайте сюда, — с важным видом произнёс Слива, кашевар с мясистым носом. — Перед тем, как взять ювелирку, мы с друганом много чего начитались. Так вот. Жемчуг бывает разного цвета. Только его сто лет как не ловят. Жемчужницы исчезли. Поэтому настоящего жемчуга нет.

— А тот, что был сто лет назад, куда делся? — спросил Оса.

— Хранится в музеях.

— Не бреши! — бросил Пижон. — У моего хозяина…

— Подделка, — перебил его Слива.

— Ни хрена не подделка. Он заматывал булавку в особую тряпочку, рядом ставил стакан с водой. Стал бы он так беречь подделку?

— Может, несколько жемчужин у кого-то и есть, не знаю…

— А если не знаешь, заткнись.

— Сам хлебало закрой! — огрызнулся Слива. — Ты читал? Нет. А я читал. И знаю, как проверить, жемчуг это или нет.

— И как? — поинтересовался Оса.

— Надо положить в уксус. Если растворится, значит, жемчуг.

— Ну ты, Слива, даёшь, — хохотнул Жердяй. — Где ж мы уксус возьмём?

— Придурки… — буркнул Пижон. — Жемчуг дороже алмазов, а вы его в уксус…

— Можно бросить с высоты сорок метров, — продолжил Слива. — Жемчужина должна прыгать как мячик.

— Сейчас на скалу полезешь или утра дождёшься? — съязвил Жердяй.

— Можно просверлить дырку, — не унимался Слива. — Если по краям не будет сколов, значит жемчуг настоящий.

— Идиот придумал, тупица повторил, — вставил Пижон.

— Сам тупица. Так в книжке написано.

— Засунь свою книжку знаешь куда?

— Баста! — прикрикнул Оса, покатал камешек между пальцами. Сжав в кулаке, направил взгляд на деда. — Где взял?

— Старик обиделся на морской народ, забрал свою долю и ушёл.

— А морской народ где взял?

— В море.

— Ориенты ловят жемчуг?

— Испокон веков.

Над костром повисло долгое молчание.

— Выходит, брешут твои книги? — обратился Оса к Сливе.

Тот протянул руку:

— Дай-ка сюда.

Затаив дыхание, братва наблюдала, как кашевар осторожно взял камешек грязными пальцами с обгрызенными ногтями, потёр им о передний зуб, облизнул губы, вновь провёл жемчужиной по поверхности надломленного зуба. Аккуратно положил камешек Осе на ладонь:

— Выходит, брешут. Это жемчуг.

Оса поднялся:

— Чего расселись? Живо за работу! — И жестом позвал ориента.

Братки засуетились. Принялись разливать баланду по плошкам, отправились кормить каторжников, кто-то загремел ковшом по стенкам деревянной бочки, пытаясь зачерпнуть со дна воду. Хлыст и Жердяй, подкидывая в костёр хворост, неотрывно смотрели в спины Осы и старика, бредущих в полумраке вдоль подножия скалы.

— Это что же получается? — шепнул Жердяй. — У морского народа куча жемчуга? Слыхал? У каждого доля. А знаешь, сколько ориентов?

Хлыст пожал плечами. Ему было не до разговоров. Он еле удерживал себя на месте, а хотелось бежать — куда угодно: к Криксу в лапы, в кишащую шакалами пустошь, да хоть с обрыва вниз головой, лишь бы не думать, как будет измываться над ним Оса, если старик сболтнёт лишнее. А если не сболтнёт… как отмазаться от похода к озёрам? Крикс не выпустит его из провала — это во-первых. А во-вторых, он должен быть здесь!

— Это ж получается, что мы богаты? — шептал Жердяй.

— Кто это — мы? — прозвучал сбоку сдавленный голос Пижона.

— Ну… мы… все. Эй, Слива, — окликнул Жердяй кашевара. — Сколько стоит жемчуг?

— Пижон же сказал: дороже алмазов. А всё потому, что настоящий жемчуг — редкость, — отозвался тот, облизнув половник. — А чёрный жемчуг самый дорогой. Но кто его купит?

— Кто-кто? Лось в манто. Завтра Хвостатый придёт. Он и купит.

Слива бросил поварёшку в казан. Остатки баланды неприятно чавкнули.

— Конечно, купит. И прикажет грохнуть морской народ.

— Надо будет — грохнем, — сказал Жердяй.

— Идиота кусок, — вновь раздался приглушённый голос. — А если народ нас грохнет?

— Доболтаешься, Пижон, что я вспорю твой изрезанный зад, — пригрозил Жердяй.

Слива принялся собирать разбросанные вокруг костра грязные плошки:

— Пижон прав. С жемчугом лучше обождать.

— Чего ждать? Я восемь лет в этом долбаном провале вшей кормлю, а мог бы…

Хлыст ухватил Жердяя за локоть и рывком притянул к себе:

— Глянь, как Оса вокруг деда танцует.

Жердяй кивнул.

— Смыться надумал. Точно. Вместе с дедом, жемчужиной, алмазами и всеми нашими деньгами.

Жердяй округлил глаза:

— Да неужто?

— А ты бы не смылся, когда сорвал бы такой куш? — еле слышно проговорил Хлыст и сморщился. Если бы Жердяй только знал, какой изрядный куш достался ему, а он так и не набрался смелости сбежать.

Жердяй кивнул.

— Нам нельзя идти к озёрам, — вновь прошептал Хлыст.

— Не пойдём, — согласился Жердяй.

Хлыст глубоко вздохнул, но застоялый в провале воздух не смог остудить нестерпимый жар в груди. Скоро, совсем скоро от жара не останется и следа. И провонявший баландой лагерь, и «шестёры», считающие себя козырями, и каторжники, на которых уже нет желания отыгрываться за прошлые обиды, — всё провалится в тартарары, словно ничего не было. А он выживет, он живучий.

Оса и ориент вернулись к костру.

— Пижон, скройся с глаз! Слива, набери воды помыться. Жердяй, напои старика и определи на ночлег, — проскрипел тощий ублюдок и, когда братки испарились, подсел к Хлысту. — Ничего не хочешь сказать?

— За год я хоть раз облажался? — произнёс Хлыст, изо всех сил стараясь придать голосу ровное звучание.

— Нет.

— А тут сплоховал. Не заметил деда.

— Ну, да. Сплоховал.

— Обида душит.

— А я-то думаю: чего сидишь как на иголках? — Оса покатал жемчужину между пальцами. — Иди спать.

— Мы с Жердяем дежурим.

— И Жердяй пусть ложиться. Я сам подежурю.

Хлыст поднялся с камня, потоптался, разминая затёкшие ноги.

— Иди! — гаркнул Оса и, взяв хворостину, придвинулся к костру.

Озираясь, Хлыст направился к лачуге. Небо, час назад усыпанное звёздами, затянулось тучами, и непроглядная мгла окутала склоны провала. Было слышно, как волны бьются о каменную преграду. Их удары, как надрывное биение сердца, заглушали все звуки. Если бы люди Крикса решили напасть на лагерь сейчас, удача была бы на их стороне. Но бойцы будут сидеть в засаде в ожидании ракшадов, пока не поймут, что их обернули вокруг пальца.

— Хлыст, — прошипело из темноты.

Он зашёл за угол хибары. В руку впились мясистые пальцы Жердяя. Ухо обдало горячее дыхание.

— Я уложил старика в твоём бараке. Посторожи его, а я послежу за Осой.

— Смотри не профукай, — сказал Хлыст и побрёл в лачугу.

— Смотри не усни, — прозвучало в спину.

Даже если бы он целый день отбарабанил в каменоломне, всё равно бы не заснул. В соседней хибаре уже умолкли стоны каторжников. Вдоволь нашептавшись, слева и справа захрапели братки. А Хлыст ворочался на тюфяке и со страхом ждал, когда ориент попросит вывести его из лагеря. Но дед как лёг лицом к стеночке, так ни разу и не шевельнулся.