С чувством исполненного долга Артистка раньше срока подходила к дому Варвары, игриво напевая.

— О, весела ты, как всегда, любо-мило с тобой, все болячки спадут, — встретила ее Варвара с чугунком в руке. — Легко живешь, Маша, завидно. А тут, тьфу!

Оставив чугунок с кашей, Варвара села на табурет, загрустив вдруг. Она безучастно посмотрела на Марию, и та даже не решилась завести разговор о том, зачем пришла.

— Правда, что ли, базар теперь будет не до пяти, а до семи вечера? — удивила вопросом Варвара. — Постановление, говорят, властей есть, чтобы народ после работы мог продукты купить. Карточки вроде собираются отменить.

— Не слышала, — соврала Мария, не желая тратить время попусту, однако заметила: — Тебе-то что, дня мало? Да и бываешь ты на базаре не каждую неделю.

— А я, может, хочу, как и ты, свободней жить, на людях веселей.

— Дура ты, дура! Варвара, базар не цирк, какое там веселье, там гам да матерщина, кто кого объегорит. Разве более или менее стоящий человек пойдет туда?

— А ты что? Ты… разве ты обманывать ходишь? Свое же изделие, баловство ребячье продаешь, это тоже надо… Мне вон батька тряпочную куклу с базара принес, лет пять мне было, по сию пору помню. Другие, может, облапошивают, наверняка аферничают. Но какой же у тебя обман?

— Голый обман, Варварюха-необманюха. Ты ходила, что там мой подполковник?

Поджав губы, Варя некоторое время сидела молча. Потом поставила чугунок на шесток, повернулась к Марии.

— Верно, он там работает, в безпеке, подполковник, — заговорила она, щуря глаза, как бы припоминая. — Живет он у Степаниды, верно, много не болтал о себе, жена у него красавица, дочка — девица большая.

— Откуда известно, жена какая? Он же один тут, никого не привез, — напористо выразила сомнение Артистка.

— Степанида говорит, он с портретом жены приехал, как с иконой вошел к себе в комнату. Посуди, любит или нет.

Мария испытующе посмотрела на Варвару.

— Она заподозрила, что ты влюбилась, глупую фантазию подсунула, чтобы отшить. — И тут же усомнилась: — А там, кто его знает, может, у военных так заведено — вместо иконы… Ты давай говори.

— Ну, серьезный, обходительный, все верно, Степанида подтвердила. Чай любит. Чистоплотный, от зеркала не отходит. Утром бреется, наверное, одеколонится. Не храпит…

— На кой мне черт его храп? Откуда он? Зачем тут?.. Какое настроение, не жаловался ли на что? — нетерпеливо оттараторила Мария и, сбавляя тон и озаряясь улыбкой, мягко попросила: — Ты, Варя, говори, говори, у меня ведь, понимай, нетерпение. Скоро на свидание, а мне уж чего-то и неохота…

— Ты и не ходи, посиди у меня. Разбередила только себя…

Мария поднялась.

— Нет уж, пойду провожу своего в ночную и как раз успею, малость подождет. А когда он на работу уходит, не спросила?

— Какая разница, он же тебе не с утра, а вечером нужен. Вечером какой мужик вовремя домой является? И этот, твой подполковник, уехал на машине. Забежал домой и уехал. Трое еще с ним были. В гражданском. И он, видать, переодеться приезжал. Зеленая машина, военная легковушка. Не веришь, я номер специально запомнила: ЛН 08–71.

— Он мне говорил… — задумчиво произнесла Мария, сдерживая восторг. — Ну, что может уехать, тогда завтра в то же время встретимся… Спасибо тебе. Пойду, а то мой проспит.

Варвара проводила ее, сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. И все же рассмеялась, когда хлопнула наружная дверь. Считала, что здорово разыграла молочницу насчет любимой жены подполковника, потому что к Степаниде не заходила, случайно увидев, что та провожала своего постояльца. Ну а номер машины она запомнила просто так, для достоверности. Некогда ей было тратить время на пустяки — расспросы.

Поспать Зубр любил. За нынешнюю крутую зиму он так разбаловался, что даже поражал своих охранников-связных. Одно время он, казалось, спал круглосуточно и не высовывал носа из лаза бункера. Правда, тому имелась причина — болел.

Назавтра в ночь Зубр собрался идти на встречу с Хмурым. Предстояли нелегкие ночные переходы, а впереди — неизвестно еще какие виды на «временное жительство», потому бывалый главарь заранее набирался сил.

Он не велел Яшке будить его, в схрон не полез, а завалился, не раздеваясь, в маленькой боковушке и взрывно захрапел. Поднялся с темнотой бодрый, сдержанный.

Вообще, за эти несколько дней с него сошла зимняя схронная желтизна, выглядел Зубр вполне сносно — так и отметил он про себя, уткнувшись в зеркало. А из головы не шла предстоящая встреча с краевым проводником — Хмурым, к которой он уже достаточно подготовился, чтобы выглядеть осведомленным и деятельным.

Еще вчера Яшка доставил из тайников связи «грипсы» с информацией, о чем он доложит Хмурому. Это обстоятельство придало ему покоя и уверенности. Да еще оставалась надежда получить свежие вести от пронырливой Артистки, она обещала.

— Сова вернулся? — спросил Зубр у подвернувшейся Явдохи.

— Туточки, в низочке… Позвать? — При каждом слове, как голубь на ходу, кивала головой Явдоха, вскидывая волосатый, с тряпичным бантиком хвостик.

Увидя вошедшего в боковушку Сову, Зубр поморщился: лохматый, с помятым, немытым лицом, да еще с кривым носом, приляпанным под мощный лоб, тот выглядел уродливо.

— Будь здоров, друже Зубр! — поприветствовал Сова, дернув плечами.

— Здоровьичка и тебе. Садись. Пил вчера?

— Не здесь же оставлять, — не подымая глаз, откровенно ответил эсбист.

— Ну смотри… — с угрозой произнес Зубр — и сразу о деле: — Видел? Докладывай!

— Привел, в схроне почивает. Кра-си-вая! Муська-Муха…

— Что там у Шурки-сапожника, где Муха пряталась?.. Разучился докладывать, что ли, я тебе устрою похмелье красивое! — по-настоящему возмутился Зубр, хотя одновременно его приятно задело растяжное «кра-си-вая». Он слышал о привлекательности чернявой врачихи со сросшимися у переносья бровями и сейчас захотел ее увидеть, принять спасительное участие в ее судьбе — тридцать лет бабенке! Он и дальние виды имел на нее.

Сова подобрался.

— Ночью Шурка вышел ко мне, рожу его не разглядывал…

— Ты не гоношись… — резко, чего-то не досказав, оборвал Зубр. — Докладывай!

— Велел Шурка в сарае подождать, запер меня, урод, а там кто-то стонет… Думаю, пришибли тут кого-то, сейчас до меня доберутся… Чего Сашка меня запер? Наган достал, он безотказный. Рукой стал шарить, а этот как хрюкнет, я и обалдел.

— К чему ты мне это? — помягче спросил Зубр. — Специально нервы колешь? Хочешь, чтобы я подумал, на тебя белая горячка находит?

— Да нет же, друже Зубр, как раз нервишки-то твои и желаю поуспокоить. Надо было бы мне этого порося с собой прихватить…

— Ну будет! О ней говори, — прервал Зубр.

— Привел под крендель, по тихой доставил, не расспрашивая, это дело ваше, хозяйское. Так что, кроме того, что рука у нее полная и мягкая, ничего сказать не могу, некогда было.

— Ну и на том спасибо. В схрон не спускайся, полезай на горище, понаблюдай, обдует там тебя. Артистка вот-вот должна прийти, не мешай. Через два часа уйдем, понял?

…Алекса всхлипнул и с кулаками набросился на Дмитро, когда тот, долговязый, наполовину влез в схрон. Но ударил слегка, а потом ухватил под мышку своего, можно сказать, единственного на белом свете дружка и засуетился, изливая:

— Бросили, думал… а куда я?.. Тут о ума один сойдешь… Есть будешь?

— Давай, — уселся на место Зубра в уголке Дмитро. Его снисходительное старшинство, покровительственный тон в голосе Алекса охотно принимал — без верховодства не знал, куда шаг ступить.

Ради такого случая обрадованный Алекса достал колбасы, припрятанный кусок рафинада, несколько уцелевших, по краям разрушившихся сухарей, извлек опротивевшее изжелтевшее сало, ножом привычным движением отхватил развалистые дольки. Ножу Алекса уделял больше внимания, чем самому себе.

— Как там на людях-то? — поинтересовался он.