Роберт внезапно почувствовал, что устал, прикрыв глаза, он сидел в кресле, коньяк стоял на небольшом столике почти нетронутый. В какую-то минуту он видимо задремал, а потом нетерпеливый голос Дороти резко вытащил его из забытья:

— Боб, ты меня слушаешь? Ты слышал, что я тебе сказала? Боб, ну ты что… если ты так уж устал, иди в постель. Нечего тут спать.

Зачем она так его тормошит? Что он него хочет? Ну еще одна многочисленная семейная вечеринка у них в саду. Дальше что? Неужели это так для нее важно? Пусть делает как хочет. Обсуждает с ним цвет скатертей, марки вина. Почему бы ей его не исключить из этих дамских забот. Ага, тут что-то более интересное, не про вина…

— Агнесса приедет со своим новым ребенком. Говорят у них родилась чудная девочка.

— Да, да, милая, прекрасно. Я буду очень рад познакомиться с малышкой.

Не в малышке дело. Дороти говорит о какой-то Агнессе, а кто это Агнесса? Роберт не помнил, но спросить жену стеснялся. Неужели она могла разобраться в десятках и десятках людей, которые все были их родственниками? Молодец Дороти, а он давно потерял ориентацию: кто они, чьи дети, внуки и правнуки? Ну конечно он жене о своем замешательстве не скажет ни слова. Семья — это ее жизнь, гордость, удовлетворенное тщеславие: она тут главная, нужная, настоящая прародительница. Роберт понимал жену, но с годами чувство родства все больше и больше в нем притуплялось. Да, он не жалел, что стал геронтом, но в том, что другие решили оставаться вечно молодыми, тоже было что-то удивительно притягательное. Уже ложась спать, Роберт подумал о сотруднице их лаборатории Наталье Грекове. Какая эффектная, самодостаточная женщина, уж она-то ни за что не стала бы гордиться ролью родоначальницы клана. Да у Натальи, судя по всему и не было никакого клана. Она была сама по себе и Роберт немного ею восхищался, хотя не любил себе в этом признаваться, да и насчет клана он тоже ошибался.

Наталья Грекова

Наталья заехала утром в лабораторию, со всеми поздоровалась, переговорила со Стивом, который настойчиво интересовался состоянием потенциальных реципиентов, и сразу ушла, так как около, почти достигших заданного стандарта, искусственных печеней, делать ей было нечего. Ей следовало идти в реанимационное отделение, где из последних возможностей тянули пациентов, которым через несколько дней должны были пересадить печень. Кому? Это и был выбор доктора Грековой, ее ответственностью. Эффективность операции очень сильно зависела от ее решения. Больных было пятеро, все натуралы. Это-то понятно. Ни геронтам ни ювеналам, за редчайшим исключением, орган не пересаживали. Геронты как правило доживали свою длинную жизнь без особых проблем со здоровьем, а когда проблемы действительно начинались, пересадка была не оправдана, потому что организм геронта был все-таки слишком изношен для успешной реабилитации. Как бы кощунственно это не звучало, ювеналы тоже очень редко были реципиентами. Они практически никогда не болели, зато под конец своей недлинной жизни заболевали резко и серьезно. Эта болезнь, чаще всего агрессивный рак, и уносила их в могилу и сделать с этим было ничего нельзя. Только когда орган ювенала выходил из строя сразу после «вакцинации» в результате травмы, речь могла идти о пересадке.

В их случае опытная группа состояла только из молодых натуралов. Таковы были параметры прописанные в протоколе: натуралы, у которых отказала та или иная система, больные с поражениями двух или более органов не рассматривались. Сейчас, поскольку на этот раз речь шла о пересадке печени, все пятеро имели тяжелейшие проблемы. Без пересадки их выживаемость была практически нулевой. Без интенсивных реанимационных мероприятий каждый из них давно бы уже умер. Наталья подбирала подходящих больных, вернее ей следовало решить, у кого из них наибольшие шансы выжить, и в какой очередности производить пересадки. С одной стороны реципиенты умирают, т. е. все находятся в состоянии крайней тяжести, с другой их организм должен еще быть достаточно сильным, чтобы пережить операцию и быть в состоянии адаптировать пересаженный орган. Тонкий баланс и Наталья должна была его нащупать.

С аксакалами из лаборатории советоваться было глупо. Конечно, поскольку они все команда, Наталья регулярно докладывала о больных, но внятных соображений от коллег ждать не приходилось. Кто-то вообще никогда не занимался клинической медициной, а кто-то так давно, что Наталья даже не принимала их опыт в расчет, да и медицина была в те былинные времена совершенно другой, примитивной, интуитивной, на уровне «проб и ошибок». Как ученых она Стива, Риоджи, Роберта и Люка уважала, но как практических врачей — нет. Ученые, давно полностью ушедшие в свои эксперименты, протоколы, статистики, публикации, авторы монографий и учебников, они смотрели на результаты тестов, которые она им систематически показывала, по-поводу каждого больного, но по-настоящему оценить его состояние не могли, а она смотрела на живот больного и мысленно «видела», что там внутри происходит. Был еще Алекс Покровский, он-то все понимал, но не так как она. Алекс — хирург-гепатолог и гастроэнтеролог, специализирующийся на пересадках органов пищеварения. Он член их команды только временно, потому что сейчас они пересаживают печень, а потом они пригласят другого специалиста: пульмонолога, офтальмолога, гинеколога. Алекс — лучший, но операций по пересадке печени он произвел уже десятки, какая ему в сущности разница, что пересаживать: донорскую печень или искусственную. Техника операции от этого не изменится.

Алекс был Наталье скорее симпатичен, хотя никакой солидарности с другим ювеналом, Люком, она не испытывала, наоборот, ей было неприятно, что он гораздо ее младше, а это означает, что он… нет об этом думать не стоило. Наталья вообще уважала людей за их профессиональный вклад в общее дело, а не за человеческие качества. Алекс — прекрасный хирург, но тут-то и начиналась проблема, которая, как она считала, свойственна всем хирургам: у них «золотые» руки, прекрасная реакции, недюжинная стрессоустойчивость, организованность, выдержка, но с другой стороны им не хватает интеллекта, широты личности, охвата проблем больного во всей их совокупности. По ее глубочайшему убеждения хирурги были скорее пролетариями профессии, а не ее аристократами. А вот она была той самой «белой костью», умной, хваткой, внимательной, знающей, опытной. В команду ее за эти качества и привлекли. Хирурги будут меняться, а она останется. Ее сам Стив пригласил. В Америке сотни хороших специалистов, но он выбрал именно ее. Сколько, тогда, десять лет назад, он проинтервьюировал врачей? Кто ж знает? Взяли ее. Наталья собой гордилась. Как было бы хорошо, чтобы ее гордость кто-нибудь разделил, но она знала, что особо некому, «семейка» в счет не шла. В команде ее уважали, ценили, признавали высочайший профессионализм, но во всем этом была определенная формальность. Да, они команда, но есть ли им дело друг до друга? Странно, раньше Наталья такими вопросами не задавалась, а в последнее время они иногда приходили ей в голову. К чему бы это?

Наталья зашла в большой реанимационный зал, где за перегородками, опутанные проводами, лежали ее пациенты. Наталья поймала себя на том, что сначала вглядывается в показания датчиков на мониторах, а уж потом смотрит на распростертого на кровати человека.

Мужчина, 38 лет, белый… последняя стадия цирроза. Поступил в больницу 3 месяца назад с желудочным кровотечением, асцитом, не поддающимся никакой терапии, с резко сниженным содержанием альбумина. Сейчас мужчина был в сознании, явно слышал, что к нему подошел доктор, но глаз не открывал. «Слишком слаб, истощен рвотой» — Наталья смотрела на мужчину безо всякого сочувствия. Он был реципиент и больше никто. Она скользнула взглядом по его имени, но как его зовут ей тоже сейчас было совершенно безразлично. Изможденное лицо, крайне исхудавшее тело, почти не двигается, налицо явная атрофия мышц плечевого пояса и межреберной области. Больной открыл глаза и попытался что-то сказать, но Наталья не услышала, речь была невнятной. Она ему успокаивающе улыбнулась и снова уставилась на монитор. С ним надо что-то решать. Может не надо его трогать. Слишком уж высокий протромбин. Они будут стараться, а он умрет от тромба? Нет уж, игра не стоит свеч. Давать антикоагулянты? Да выдержит ли он их? Ладно, посмотрим на него завтра. Наталья отошла от больного, так пока и не приняв решения. Здоровый мужик, есть у них подходящего размера орган. Вроде есть, но стоит ли тратить эту большую драгоценную печень на циррозника? Это, разумеется, его печень, выращенная из его же стволовых клеток, но… можно и другого, совместимого реципиента позже найти. Тут надо думать. Наталья может и решила бы совсем от этого реципиента отказаться, но не могла. Ее удерживала профессиональная солидарность. Мужик был доктором, последние пять лет работавшим в Кении с «Врачами без границ». Как уж они там инструменты стерилизуют? Заразился гепатитом С. Сначала вроде все не очень быстро развивалось, а в течение последнего года — очень резко: желтуха, асцит, жуткая слабость, рвота. Не повезло мужику. Не алкоголик, мог бы даже с вирусом жить и жить, а теперь… что с ним делать? Хотя какие сейчас могут быть посторонние факторы для выбора реципиента: доктор — не доктор… он должен выжить и жить настолько долго, чтобы войти в положительную статистику.