VIII. День Победы
Из операции Висла — Одер мы, гвардейцы, вышли ещё более возмужавшими. Каждому из нас она дала богатую пищу для размышлений и выводов. Было ясно: враг будет отчаянно сопротивляться, надо быть готовым ко всяким неожиданностям. А то, что такие неожиданности следует ждать, подсказывала сама действительность. Нет-нет, и небо вдруг прочертит последняя новинка немецкой авиационной техники — реактивный истребитель, или появится в воздухе какая-нибудь «спарка» из бомбардировщика, начинённого взрывчаткой, и сидящего у него на спине «фокке-вульфа» или «мессершмитта».
С такой «спаркой» первым повстречался наш лётчик Петров. Сначала он ничего не мог понять: может, у него двоится в глазах? Идёт двухмоторный «юнкерс», а сверху, на его фюзеляже, стоит «фокке-вульф». Столкнулись, что ли, немцы? Нет, они летят вместе. Что за чертовщина? Но раздумывать некогда. Петров аккуратно заходит в атаку и даёт очередь по «фокке-вульфу». Вражеский пилот был, повидимому, сразу убит, так как всё двухсамолётное сооружение крутым штопором пошло вниз и взорвалось в лесу.
Позже мы поехали на это место. Воронка от взорвавшихся немецких машин была огромной. Такой воронки никто из нас ещё не видел. Для поражения каких целей была рассчитана бомбовая зарядка этих машин? По остаткам самолётов мы определили, что «спарка» состояла из «юнкерса», летевшего без экипажа и доотказа набитого взрывчатыми веществами, и «фокке-вульфа», прочно прикреплённого к фюзеляжу бомбардировщика. Управление всей этой «двухэтажной» машиной осуществлял пилот-истребитель. В нужном месте он наводил «юнкерс» на цель и отцеплял от него свою машину. Всё это было придумано для того, чтобы разрушить автостраду, по которой непрерывным потоком шли к фронту наши автомобильные транспорты.
«Спарка», сбитая лётчиком Петровым, была своего рода первой ласточкой. Эти сооружения стали встречаться всё чаще и чаще в зоне действий нашей части и на других участках фронта, теперь уже совсем близко придвинувшегося к Берлину. Дело шло к последней, завершающей Отечественную войну операции. К ней мы, лётчики-гвардейцы, должны были притти во всеоружии.
И вот поблизости от аэродрома мы организуем учебный полигон. Техники свозят туда захваченные у немцев планеры, старые самолёты, повреждённые автомашины, брошенные врагом пушки. Всё это располагается в определённом порядке. В одном углу полигона делается «аэродром», в другом — оборудуются артиллерийские позиции, в третьем — создаётся автоколонна. Такой полигон подходил, пожалуй бы, больше для штурмовиков и бомбардировщиков.
Да, но теперь истребитель приобретал новые качества. Он мог стать — и мы доказали это на практике — истребителем-бомбардировщиком. Мы вполне могли сочетать действия в воздухе по изгнанию воздушного противника с поля боя с ударами, направленными на всемерную поддержку своих сухопутных войск. Штурмовку различных наземных объектов мы не раз применяли и раньше. Это был интенсивный обстрел из пушек и пулемётов пехоты, автомашин, поездов противника. Сейчас, в сердце Германии, враг зарывался в землю, укрывался в солидных железобетонных сооружениях. Разбить их могла увесистая фугасная бомба, сброшенная к тому же совершенно точно. И такой точности бомбометания вполне мог достичь истребитель, круто, почти отвесно пикирующий на цель.
Старые лётчики прекрасно штурмовали и бомбили с пикирования, но молодёжь ещё не имела точности в бомбометании. Кроме того, массовый переход к крупным бомбам требовал и для «старичков» тренировки. Ежедневно на полигон вылетало несколько групп самолётов. Бомбили мы немецкими же бомбами, которых на захваченном у противника аэродроме было вполне достаточно.
Первым, по обыкновению, испытал намеченный способ бомбометания я сам. Вышло хорошо. За мной Голубев. Результат тот же. А потом на полигон один за другим пошло большинство лётчиков, личная подготовка которых не вызывала никаких опасений. Во время учёбы произошёл довольно забавный казус. Немецкие разведчики, усердно шнырявшие в то время в нашем районе, приняли, по-видимому, наш полигон за настоящий аэродром. И вот, как-то раз, когда мы производили разбор учебных полётов, вдруг раздались близкие взрывы.
— Кто бомбит?
Наши самолёты были все на земле. Никто из соседей заявок на использование полигона не давал. Оказалось, что его бомбили немцы. Выскочив из-за облаков, они сбросили несколько серий бомб. Должен сказать — наши истребители бомбили гораздо точнее. Немецкие бомбы расположились вокруг мишеней. Только одна или две попали в планеры, изображавшие стоянку самолётов. Всех интересовала мысль: придут ли немцы ещё раз? Звено лётчика Вахненко приготовилось достойно встретить их. Назавтра это звено сбило здесь два вражеских самолёта. После этого немцы больше не появились, и наша учёба продолжалась.
Скоро в тёплый апрельский вечер пришёл приказ товарища Сталина: на Берлин! Мы к тому времени уже перебазировались на аэродромный узел, расположенный юго-восточнее немецкой столицы. От неё нас теперь отделял всего один градус широты. А ведь было время, когда расстояние между фронтом и Берлином исчислялось тысячами километров.
Большой ратный труд предстояло вложить советским пехотинцам, артиллеристам, танкистам и сапёрам, чтобы прогрызть всю толщу берлинской обороны, сломить сопротивление врага, уничтожить его в самом логове и овладеть Берлином. Серьёзные задачи возникали и у нас, лётчиков, чья боевая жизнь тесно сплетается с боевой жизнью сухопутных войск. В берлинской зоне немцы сосредоточили почти полторы тысячи боевых самолётов, входивших в резервный шестой воздушный флот, такие отборные соединения, как корпуса противовоздушной обороны Берлина и Центральной Германии, специализированные эскадры немецких асов — «Удет», «Геринг», «Гинденбург» и т. д. Кроме того, здесь были части, вооружённые новинками авиационной техники: истребители «Ме-109 г-10» и «Фв-190 а-8», самолёты с реактивными двигателями, бомбардировщики, оснащённые ракетными приспособлениями для повышения скорости полёта. Борьбу с реактивными самолётами наши лётчики строили с таким расчётом, чтобы каждая неприятельская машина тотчас по её обнаружении попадала под огонь нескольких советских истребителей.
Вот, к примеру, хотя бы один такой бой «яковлевых» с соседнего аэродрома. Он протекал так. Командир звена, барражировавшего вдоль линии фронта, получил предупреждение от рации наведения и усилил наблюдение за воздухом. Вскоре наши лётчики заметили реактивный «мессершмитт-262». Он летел встречно-пересекающимся курсом на одной высоте с «яковлевыми». Полагаясь на свою повышенную скорость, немец, видимо, рассчитывал пройти мимо наших истребителей. Сблизившись с противником до ста метров, командир звена дал очередь из всех огневых точек своей машины. Уходя из-под удара, «мессершмитт-262» развернулся вправо и попал под огонь другого нашего самолёта. Точно выпущенная очередь дала прямые попадания. Вслед за тем немец подвергся третьей атаке замыкающего звено самолёта. На этот раз огонь был открыт по хвосту. Вражеская машина с реактивными двигателями загорелась и, пикируя, врезалась в землю.
В ходе этой и других воздушных схваток отчётливо выявились уязвимые места немецких самолётов с реактивными двигателями. Обладая повышенной скоростью, они вместе с тем были очень неуклюжи в манёвре. Радиус виража у них велик. Полёт на повышенных скоростях ограничивался по времени малым запасом горючего, и они не выдерживали длительного боя.
О другой авиационной «новинке» немцев — самолётах-бомбах, или «спарках» — я уже говорил. В одних случаях, как это имело место на нашем участке фронта, роль бомбы играл бомбардировщик; в других, преимущественно на 1-м Белорусском фронте, в качестве бомбы применялся истребитель. Произведя в момент расцепления «спарки» грубую наводку на цель, лётчик корректировал по радио движение «самолёта-бомбы», на котором была смонтирована небольшая радиоустановка, связанная с рулевым управлением.
Многое из того, чем располагали немцы в сражении под Берлином и в самом Берлине, было известно нашей разведке. Иное было выявлено только в самом ходе битвы. Советские воины уверенно шли к цели, поставленной перед ними Верховным Главнокомандующим.