В ту пору нам было предписано нести охрану переправ на Сиваше, не допускать появления над ними вражеских самолётов. Я получил один из новых приборов. Он был установлен на командном пункте аэродрома, и я проводил возле него всё время между боевыми вылетами.

Операторы неотлучно следили за показаниями радиолокатора. Едва только в секторе наблюдения, где-то ещё очень далеко за линией фронта, в воздухе появлялись неприятельские самолёты, — экран локатора оживал. Зеленоватые, чуть подрагивающие линии говорили нам о примерной численности засечённой группы машин, её удалённости, высоте и курсе полёта. Этих данных хватало, чтобы быстро решить задачу перехвата вражеских самолётов, рассчитать место встречи, направить туда своих истребителей. Идя к цели, они уже в воздухе могли получить по радио дальнейшие уточнённые сведения о противнике.

Разумеется, чтобы хорошо использовать новый прибор, уметь видеть его глазами, нужна была определённая тренировка. Помнится, в первые дни, когда нам была поставлена задача охраны переправ, общевойсковые командиры беспокоились: почему над переправами не патрулируют истребители? Их беспокойство, конечно, было оправданным — переправы находились в так называемой «зоне внезапности», то есть на таком удалении от линии фронта, которое предоставляло противнику возможность неожиданно появиться над целью.

Всё это, конечно, было так. Но запас горючего у истребителя ограничен. Непрерывно патрулируя над переправами, можно сжечь без всякой пользы колоссальное количество бензина и всё же не обеспечить переправы от нападения вражеских бомбардировщиков.

«Радиоглаза», появившиеся на нашем аэродроме, позволяли нести службу охраны переправ иным и более надёжным порядком. Были, конечно, скептики, которых смущала новизна задуманных нами форм использования радиолокации. Мы, подкрепив свою уверенность расчётами и тренировкой, твёрдо стояли на своём.

…Хорошо помнится то осеннее утро, когда, ещё с вечера расставив самолёты в определённом порядке, мы пришли на аэродром. Машины были поставлены так, чтобы по первому же сигналу восемь лётчиков могли одновременно пойти на взлёт, в считаные секунды оказаться в воздухе и лечь на курс. Вслед за первой восьмёркой так же быстро могли взлететь другие группы истребителей.

Поёживаясь от утреннего холодка и надев парашюты, лётчики заняли свои места в кабинах самолётов, проверили оружие, прогрели моторы. Началось ожидание. Вместе с ними ждал и я, неотлучно дежуря возле радиолокатора. «Радиоглаза» внимательно прощупывали всю опасную зону, посылая свои импульсы на много километров за линию фронта. Но пока что экран локатора был чист — противник не показывался. Шло время, а вместе с ним закрадывалось некоторое сомнение: исход дела почти целиком зависел от того, сумеем ли мы вовремя, находясь здесь, на аэродроме, обнаружить поднявшихся со своих баз немцев.

Наш локатор помещался в палатке. Выйдя из неё на минутку, чтобы взглянуть на погоду, бросить взгляд на дежурную восьмёрку истребителей, я тотчас же возвращался обратно. Наконец-то на экране прибора стали вспыхивать небольшие зеленоватые волнистые линии. Противник? Да, но не тот, которого мы ожидали. Это всего-навсего редкие, одиночные самолёты, летавшие, как мы определили расчётами, внутри вражеской аэродромной сети. Немцы проснулись, закончили, видимо, свой утренний кофе и теперь готовятся к боевым полётам. Так подсказывало замеченное нами некоторое оживление в воздухе за линией фронта.

Начали переговариваться и немецкие авиационные рации. С нашей рации перехвата радиопереговоров сообщали: «Немецкие авианаводчики передают, что в воздухе над линией фронта советских истребителей нет».

Хороший симптом! Значит, неприятеля надо ждать с минуты на минуту.

И вот они появились…

«Радиоглаз» засёк немцев, как только они легли на курс, направляясь в район наших переправ. Дежурная восьмёрка истребителей взлетела даже на несколько секунд быстрее, чем мы рассчитывали. От успешного перехвата вражеских самолётов зависела целость переправ, которые было поручено нам охранять, зависело доброе имя всего коллектива лётчиков. Первое, что от них требовалось, — немедленный взлёт — дежурные лётчики сделали хорошо. Теперь следовало точно направить полёт восьмёрки в нужное место, навести истребителей на цель.

С микрофоном в руках я следил за показаниями радиолокатора, быстро производя нужные подсчёты.

— Разворот влево, пятнадцать градусов, — скомандовал я вылетевшим лётчикам.

Их опытный ведущий тотчас исполнил команду, сообщил своё местонахождение. Вот от него пришло желанное сообщение:

— Вижу немцев. Иду в атаку…

Истребители настигли врага ещё по ту сторону линии фронта. Они не допустили немцев к переправе. Наш новый метод оправдался и получил все права на дальнейшее существование.

Пользуясь «радиоглазами», мы в течение длительного времени надёжно охраняли переправы — в наше дежурство на них не упало ни одной бомбы, зато сбитые немецкие бомбардировщики падали в этом районе довольно часто.

Глубокой осенью и в начале зимы на нашем участке фронта часто висела низкая облачность, стояли туманы. Такая погода обрекала авиацию обеих сторон на снижение интенсивности действий. Мы возобновили практику «свободной охоты». Пригодились те комплекты запасных бачков, которые я возил с собой ещё с Кубани. Между прочим, из-за них у нас порою возникали товарищеские споры с ветераном нашей части Речкаловым. Пользуясь каждым удобным поводом, он старался заполучить их в свою эскадрилью и не возвращал до тех пор, пока я самым настоятельным образом не требовал обратно «захваченное имущество». Дело обычно завершалось полюбовно — летали на дальнюю охоту оба.

Однажды, когда я вернулся из свободного полёта, Дзусов вручил мне предписание ехать за новыми машинами. Очень не хотелось уезжать из части даже на короткое время. Особенно в дни, когда чувствовалось, что вот-вот и наш фронт включится в общее наступление.

Но приказ есть приказ. Кроме того, конечно, хотелось ознакомиться с нашими новыми самолётами.

Мне довелось драться с врагом на машинах различных марок, в том числе на иностранных. И надо сказать, что они во многом уступали нашим. Это касалось целого ряда таких деталей, которые могут быть заметны только лётчику. Даже если иной раз лётные характеристики какой-нибудь советской и иностранной машины почти совпадали, то оказывалось, что последняя либо менее живуча в бою, либо не приспособлена к полевым условиям. Что же касается простоты управления, удобства работы с различными агрегатами, то отечественные самолёты всегда были на голову выше зарубежных. Это одна сторона дела.

Другая, ещё, пожалуй, более существенная, — то, что из-за океана по так называемому «ленд-лизу» нам доставлялись самолёты отнюдь не последних, наиболее усовершенствованных типов. О той же американской «кобре», на которой мне одно время пришлось летать и драться, в зарубежных журналах можно было встретить далеко не лестные отзывы американских лётчиков. В частности, на тихоокеанском театре войны бывали случаи отказа лететь на ней в бой.

Наши советские конструкторы в годы войны, несмотря на многие трудности, создали прекрасные самолёты, отвечающие всем требованиям воздушной обстановки. По классу истребителей особенно выделялись «яковлевы» и «лавочкины».

Каждая из этих двух моделей оригинальна по конструкции и может самостоятельно вести бой с любым вражеским самолётом. В своём последнем варианте скоростной «яковлев» имел самый малый полётный вес в сравнении со всеми существующими машинами подобного класса. Прекрасными качествами отличался и другой новый советский истребитель — «лавочкин». Хотя его полётный вес был и тяжелее «яковлева», это отнюдь не снижало его манёвренности и других боевых свойств. «Лавочкин» отлично вёл бои с «мессершмиттами» и «фокке-вульфами» всех модификаций, превосходя их как по огню, так и боевому пилотажу.

Оба эти и другие новые советские самолёты — штурмовики и бомбардировщики — я увидел, ещё не долетев до авиационного завода, на который мне была выписана командировка. Чтобы заправиться горючим, по дороге с фронта мы приземлились на обычном трассовом аэродроме. Меня поразило обилие самолётов. Вокруг огромного лётного поля в несколько рядов стояли самые различные машины. Здесь были сотни новеньких штурмовиков, бомбардировщиков, истребителей. Лётчики, перелетавшие на этих самолётах на фронт, спорили, кому следует раньше дать старт. Машины явно нравились им, и каждый хвалил качества именно своего самолёта.