Гордясь своей догадливостью, пропустил тот момент, когда включилось зрение и мягкий, рассеянный свет, резанул по глазам, заставляя дернуться, как от удара током.

— Рыжов… Иди сюда, горе луковое, показывай, что у тебя… Охренеть! Ты куда опять руку засунул?! Обе?! — Профессор, судя по голосу, находился в той степени офигевания, после которой маты текут уже сами по себе, ничем не сдерживаемые. — …! Ампутировать и к жопе пришить, вместо ног!…! Дебил! …! И глаза, рядом с руками, на нее, родимую! А ты, Никитос, куда смотрел?

— Да этот… Как с цепи сорвался! Р-р-р-раз! И он уже вплотную стоит, ухи крутит! Толян мне на подмогу, а он его — раз-з-з и в живот, коленом. Ну, я тут и разошелся, как давай его месить…

— Толяна? — Уточнил Профессор и тут я впервые вдохнул. Сам, без этого идиотского аппарата искусственной вентиляции. Коротко вякнул зуммер предупреждения, но Никитос уже разошелся, громко рассказывая, как он месил неведомого противника, оттесняя того от получившего увечья, напарника.

— … А потом я ему, как засвечу под дых и по шее, веслом! — Никитос замер, услышав счастливый смех профессора.

— Никитос-Никитос, какой ты, Плажанов, враль записной! — Сквозь смех выдавливал из себя доктор. — Весло-то откуда взял, в столовой? Небось, у "девочки с веслом", позаимствовал? Как в прошлый раз? Из всего, что я услышал, понятно только то, что "некто" из твоих ушей сделал локаторы, так что пидарку можешь снять, а мазь сам знаешь, где лежит… А ты, Рыжов, сиди и не дергайся… Кого хоть били-то?

Что ответил Толик, я не расслышал, оттого что орать стали сразу все — и Толик, и Никитос, а Доктор Игнатич принялся материться так длинно и заливисто, что у меня и спина враз прошла!

"Здравствуй, Русская действительность!" — Поприветствовал я окружающий мир и вернулся во тьму — отходить от всего этого количества информации, свалившейся на меня, как гром с чистого неба.

Я люблю темноту — она меня успокаивает, смущает звуками, которых, возможно, вовсе и нет. Во тьме водятся твари и монстры, но всем им золотая цена, в базарный день, по пятаку за пучок, ведь стоит явить миру свет, как на охоту выходит самый страшный зверь и монстр — человек, пожирающий себе подобных и всех окружающих просто из страха, банального страха перед тьмой.

Я не воевал со страхом темноты. Я не воевал со страхом высоты или глубины. У меня есть намного более серьезный враг, чем страх.

Я сам!

Перебирая бусины тьмы, нанизывая их на нить времени и оценивая узлами событий, пытался собрать все значимое, воедино.

Не складывалась картинка, собираемая с помощью молотка и зубила — надо было иначе, тоньше и легче!

Прохладная женская рука коснулась спины, втирая в кожу жутко пахучую мазь. Не противно вонючую, а именно — пахучую. Смесь эвкалипта или мяты с яблоком и первой клубникой, что только-только набрала свой цвет под солнечными лучами.

Стало хорошо-хорошо и расслабились мышцы…

Я вновь вынырнул к свету.

— Пришел в себя? Ну… Тогда, с возвращением, морячок! — Доктор Игнатич или профессор, судя по довольной улыбке, вытирал руки белоснежным полотенцем. — Обратно убегать больше не будешь? А то надоел ты уже, из себя подводную лодку изображать — перископ высунешь, а как только на тебя внимание обратили, сразу раз — и на глубину! Лег на дно и не отсвечиваешь!

— Ничего не обещаю… — Честно прошамкал я, сходя с ума от сухости во рту. — Пить хочу…

— Пить он хочет… — Профессор отложил полотенце на столик у моей кровати и взял с него стакан с огненно-красной жидкостью и торчащей из него, коктейльной трубочкой зеленого цвета. — Пей, раз хочешь!

В ответ я попытался перевернуться хотя бы на бок и…

Перевернулся!

Было больно и неудобно, ребра жаловались на внезапно возникающую нагрузку, но мир стал чуточку лучше оттого, что очередное усилие, очередной рывок, принесли хоть моральное, но удовлетворение. А, когда зеленая трубочка нырнула в рот — моральное удовлетворение сменилось едва ли не оргазмом — в стакане был настоящий, самый взаправдашний и всамомделишный, томатный сок!

— Пей, пей! Тебе полезно, "пухленький ты наш"! — Профессор шутил, а меня начали глодать смутные сомнения, злые, с зубами мне от кончиков пальцев ноги, до самого локтя. — Только не увлекайся…

Не так было страшно пить томатный сок, как ждать последствий, в виде "утки", так что, когда профессор отвернулся, я осторожно перекатиться на спину, готовясь дать самый последний и решительный бой слабости.

Перекатился и целую минуту лежал и ждал, как последний идиот, когда станет больно.

И больно не стало, и очень сильно захотелось навестить белого друга, желательно неторопливо и вдумчиво, с размышлениями о былом, настоящем и будущем.

Нет. О прошлом я буду думать потом!

Снова пошевелился и рискнул освободить ноги из путаницы белой, больничной простыни.

Виски предупреждающе сдавило болью, но через минуту отпустило.

Когда, через десять или пятнадцать минут, Игнатич повернулся в мою сторону, то только и смог, что присвистнуть, любуясь моим бедственным положением: я стоял, вцепившись в спинку кровати, на подгибающихся ногах, не в силах ни снова уйти в горизонт, ни сделать шага, отрываясь от спасительной опоры.

Два раза хлопнув в ладоши, этот искренний садист сделал то, чего я и представить себе не мог: Он вновь отвернулся, буркнув себе под нос нечто плохо понятное и занялся своим делом.

Секунду я потратил на мысленные пожелания такому доброму дяде в белом халате, а затем отпустил спинку и сделал шаг.

— Туалет — вторая дверь слева! — Направил мои ноги, Игнатич. — Дверь на себя, защелки нет.

— Спа… Спасибо! — Меня штормило, но по сравнению со страхом, который я пережил, делая первый шаг и отрывая руки от опоры, это было совсем не страшно.

Вторая дверь слева скрывала совмещенный санузел, в котором вместо ванны красовалась стоячая душевая кабина с очень низким, сантиметров пяти, бортиком.

Самое оно то, для больного!

Учитывая, что белый друг долго ждал со мной встречи, то я не торопился, делая все медленно и неторопливо.

Организм пока еще отзывался болью на каждое, слишком быстрое, по его мнению, движение.

Сожалея, что совершенно некому потереть мне спинку, включил в кабинке верхний душ, скинул больничную рубашку длиной мне до колена, с завязками, вместо пуговиц и короткими рукавами, и сделал шаг внутрь, подставляя голову под теплую воду.

"Контрастный душ" — оставьте спортсменам и мазохистам. Нам, обычным сибаритам и просто больным, нужна комфортная, ровная температура, без всякого экстрима!

Наслаждаясь каждой клеточкой своего тела, каждым миллиметром кожи, приходил в себя, смывая в канализацию болезненную усталость, липкий страх и нервозность: мир снова стал ярким и понятным, наполненным запахами и вкусами, цветами разных оттенков и шорохами.

Вода, на вкус, оказалась полное г, кстати говоря. Запаха, как такового не имела, а вот странно-железистый привкус…

Придя в себя, принялся инспектировать собственное тело — не зря же я оказался в больничке-то!

Из воспоминаний — удар по спине, словно веслом приложили! Затем странный мир, похожий на волшебную башню, сплетенную из гигантских и ласковых щупалец, на самой верхушке которой была чудесная смотровая площадка, с которой можно было до конца дней своих любоваться аспириново-белым небом с кобальтово-медными завитушками паралинейных облаков, растянутых на несколько видимых и ясно различимых, измерений.

Все остальное пряталось во тьме, из которой, за мной наблюдали зеленые глаза, явно женские, любопытные и ехидные, до невозможности — стоило только дать понять, что ты их заметил, как они исчезали, чтобы появиться вновь, через некоторое время.

Из реального — слишком длинные ногти на руках — миллиметра три и слишком неровно обрезанные. Волос на голове — тоже не мой привычный "ноль", а вот бородку, ненавистную, кто-то изничтожил, совсем недавно пройдясь по подбородку электробритвой.