— Помогите, — сказала Скарлетт, подставляя Билтмору руку.

Он вынул кольцо и надел на безымянный палец левой руки. Потом склонился и поцеловал Скарлетт в запястье.

Она тронула свободной рукой его лоб.

— Это помолвка, — сказала она. — В таких случаях не обязательно целоваться, но я предлагаю нарушить традицию…

Поиск святых

Впрочем, закончилось все для Джона не так уж и мрачно. Он выкупил копию своего фильма у фирмы, а Бьерн организовал несколько просмотров для своих многочисленных друзей.

Теперь уже комплименты в его адрес были более тонкими и профессиональными.

— Я и не думал, что эти серые тени могут претендовать на нечто большее, чем…

— Балаганное развлечение? — продолжал мысль собеседника Джон. — Знаете, месье Клод, я и сам думал так не более полугода назад.

Собеседником Джона был не кто иной, как Клод Моне, тот самый знаменитый художник-импрессионист, которым Джон так восхищался в Нью-Йорке.

— Да-да… Впрочем, я думал об этом, — сказал Моне. — Мне всегда тесно было в застывшей картинке, изображение должно жить, меняться, трансформироваться…

— Мне кажется, это удается вам с блеском, — искренне сказал Джон.

— Не знаю, пытаюсь, — задумался Моне. — Обещайте мне, что обязательно покажете следующую свою работу.

— Обещаю, но не знаю, когда это произойдет.

— Нельзя останавливаться, молодой человек. Если художник останавливается, он все равно движется, но только назад.

А следующая работа Джона действительно была под большим вопросом. Фирма по-прежнему предлагала ему какие-то сценарии, но ставила жесткие условия работы — неделя, и фильм готов. Джон понимал, что так работать не сумеет.

— Надо просто купить эту студию, — сказал Бьерн.

— Нет, это не выход. Это тупик. Скажи, ты станешь заниматься управлением, финансами, всей этой бюрократией?

— Да ни за что!

— Вот и я не хочу. Я хочу снимать кино, а не заниматься кинобизнесом.

— Тогда давай заплатим за фильм и снимем то, что нам нравится.

— Это тоже не годится, Бьерн. Мне хочется, чтобы фильм увидели зрители. А ты предлагаешь создать еще одну семейную тайну.

— Но разве зрители тебя не хвалят?

— Да не об этом речь, Бьерн! Мне очень приятны комплименты, но я хочу работать не ради их.

— А ради чего?

— Мне кажется, я что-то могу сказать миру. Понимаешь, всем людям. А не узкому избранному кругу интеллектуалов.

— Тогда заключай контракт с Тео. Вот он тебе предлагает историю о бедняке…

— Который становится миллионером.

— Но, согласись, что это и твоя история.

— Понимаешь, Бьерн, моя история — исключение, которое только подтверждает правило — на людей не сыплются с неба миллионы, люди зарабатывают свой хлеб насущный в поте лица своего. Я не хочу рассказывать сказки.

— Бат, ты иногда пугаешь меня! Твои цитаты из Библии попахивают таким махровым провинциализмом. Неужели ты, современный человек, веришь во все эти милые легенды? Научно доказано, что Бога нет и быть не может.

— Наукой? А знаешь ли ты, чем занимался величайший ученый всех времен и народов Исаак Ньютон на старости лет? Ньютон, который открыл все основные законы физики и этим, как ты говоришь, доказал, что Бога нет?

— Не знаю. А что?

— Он пытался разгадать Апокалипсис! Все его открытия уже написаны в Библии.

— Перестань!

— Он сам это признавал.

— Но я слышал, что он несколько тронулся умом, — язвительно заметил Бьерн.

— Да, ваша атеистическая братия очень хотела бы представить его сумасшедшим.

— Джон! Что за выражения?!

— Перестань, Бьерн, мы не дети, мы говорим о самом важном, какие еще могут быть реверансы?

— Э-э, а где твое чувство юмора? Или твоя вера запрещает смеяться?

— Я знаю, какой фильм я буду снимать! — вдруг воскликнул Джон. — И знаю, кто мне поможет!

— Не иначе Господь Бог!

— Именно! Бьерн, ты прелесть! Я тебя обожаю, хотя у тебя в голове сплошная каша!

— Нет, Джон туда еще попадают пары алкоголя!

План был таков — Джон и Бьерн добиваются аудиенции у кардинала Франции и предлагают снять фильм по Евангелию.

— Знаешь, почему я согласен с тобой? Потому что это совершенно безумная затея! Мои сумасшедшие идеи просто блекнут перед твоими! — кричал Бьерн. — Ты гений безумства!

Бьерну оказалось не так уж сложно добиться аудиенции у его святейшества. Кардинал Франции был человеком широких взглядов и прекрасно знал литературу и искусство. Он слышал имя Бьерна Люрваля и даже, как впоследствии оказалось, Джона Батлера.

На встречу Бьерн и Джон отправились весьма торжественно. К подъезду дома, где они снимали квартиру, подкатила роскошная карета в сопровождении конных гвардейцев.

— Мне это напоминает времена мушкетеров, — сказал Бьерн, когда они уселись на мягкие пружинные сиденья, обшитые синим бархатом. — Заговоры, дуэли, интриги.

— Вся разница в том, что тогда не было кино, — сказал Джон.

Кардинал оказался сухоньким старичком с острыми глазками и доброй улыбкой.

— Надеюсь, вы не станете просить благословения церкви на гомосексуальный брак, — сказал он сразу же, чем немало шокировал Джона и Бьерна. — Обо все остальном я могу с вами разговаривать.

— Нет-нет, ваше святейшество, мы не так демократичны. Но почему именно эта тема для вас запретна? — тут же спросил Бьерн.

— Просто потому, что я не готов к такому разговору.

— А что, были такие попытки?

— Пока — нет. Но я вас уверяю, будут. Знаете, люди становятся все свободнее. Впрочем, это тема долгого разговора. А у вас, я вижу, дело спешное.

— Не так чтобы уж очень, но можно и поторопиться, — сказал Бьерн.

— Как жаль, что вы атеист, — заметил кардинал. — Из вас получился бы замечательный пастор.

— Почему?

— Вы веселы и общительны. К сожалению, наши священники из всех заповедей блаженства предпочитают только — «блаженны плачущие».

— Я подумаю над вашим предложением, — улыбнулся Бьерн.

— Месье Батлер, — обратился кардинал к Джону, — я думаю, вы главный инициатор визита. Наверное, у вас ко мне какое-то важное дело. Но прежде я хотел бы узнать — вы бросили работать в газете?

— А вы читали мои статьи? — удивился Джон.

— И с превеликим удовольствием. Никогда не был в Америке, но весьма интересуюсь этой страной. Надеюсь, сейчас вы заняты не менее благородным делом?

— Именно об этом мы и хотели поговорить с вашим святейшеством.

— Прошу садиться. Может быть, вы разделите со мной скромную трапезу?

— Это, надеюсь, не сушеная саранча? — спросил Бьерн.

— А вы никогда не пробовали сушеную саранчу? — в свою очередь спросил кардинал. — Знаете, весьма пикантный вкус.

— Тогда понятно, почему отшельники так любят это блюдо.

— Отшельники — святые люди, — очень серьезно сказал кардинал. — Подвижники. Они ощущают хрупкость нашего мира, его обреченность. И пытаются его спасти. Это настоящие герои, хотя я и не люблю этого слова «герой».

— Спасти? Но как?

— Молитвой. Кроткой и непрерывной молитвой. И дай, Господи, им силы не остановиться.

Вошел слуга и доложил, что обед готов.

— Прошу, господа, мы продолжим за столом, — вставая, сказал кардинал.

Стол был просто огромен. Если бы хозяин и гости сели по разные его стороны, им приходилось бы кричать, чтобы услышать друг друга.

Но все сели рядом, и разговор был тихим.

— Видите, жизнь опережает наши помыслы, — сказал кардинал, после того как Джон рассказал о своей идее снять фильм о страстях Господних. — Современность врывается все настойчивее даже в жизнь церкви. Я сказал вам давеча, что не готов обсуждать только одну тему, а теперь выходит, что таких тем может быть намного больше.

— Ваше святейшество хочет сказать, что наше предложение нельзя обсуждать? — спросил Бьерн.

— Ваше святейшество просто в растерянности, — улыбнулся кардинал. — Но, как обыкновенный смертный, я настолько полон самоуверенности, что рискну поговорить даже о синематографе. Вы прекрасно знаете, что в свое время церковь отрицала артиста, как порождение врага человеческого. Слава Богу, это время ушло. Любое дело, свершаемое с чистым помыслом и добрым сердцем, угодно Господу. Но здесь возникает проблема иного свойства, так сказать, этическая. Великие художники на своих полотнах изображали Иисуса Христа, Деву Марию, Святых, хотя, возможно, не видели их никогда. Но, согласитесь, образ Христа, написанного на полотне, воспринимается зрителем не как образ реального лица, именно с такими чертами, таким цветом волос, такой осанкой… Это, если хотите, символ Бога. Живопись предполагает условность. А синематограф…