В приподнятом настроении уходил Гумперт из губкома.

А Соколовская продолжала работать. Надо было окончательно просмотреть списки коммунистов, остающихся для борьбы в тылу врага, уточнить явки, пароли, еще раз рассмотреть составы подпольных районных комитетов. Если для возможного перехода в подполье партийная организация готовилась заблаговременно, то сам момент эвакуации был внезапным. В последние часы, когда противник уже пытался прорваться в город, выяснилось, что некоторые работники, уходившие в подполье остались без конспиративных квартир, без документов и паролей. Внезапность эвакуации неизбежно внесла элементы поспешности, растерянности. В губком непрерывно звонили. Спрашивали, как быть с документами и архивами, в каком направлении отходить работникам, за какое время выплачивать заработную плату рабочим и служащим. Вместе с Соколовской в губкоме находились Филипп Александрович, Калистрат Саджая, только что прибывшие из Зафронтового бюро Анастасия Васильева, Иоганн Планцис и некоторые другие работники. Все они были поглощены неожиданно нахлынувшей горой неотложных дел.

К 4 часам дня здание губкома партии опустело. Соколовская отправилась на вокзал, она хотела проводить уезжающих товарищей проститься с ними.

Работники партийных, советских и хозяйственных организаций города выезжали последними, без вещей, кто с небольшим чемоданчиком, кто с солдатским вещевым мешком. Рассаживались они по вагонам последнего железнодорожного состава. Здесь же находилась и Соколовская. Мало кто знал, что она остается в Одессе, все полагали, что она тоже уезжает.

Около 7 часов вечера, за несколько минут до отправления поезда, к Соколовской подошел член губкома партии А. Верхотурский и передал ей записку. А в записке рабочие главных железнодорожных мастерских писали:

«...Мы думали, что Вы останетесь с нами, как это было при французах... А Вы оставляете нас одних... Прощайте...»

Прочитав записку, Соколовская как-то вся внутри собралась, по особому засветились ее прекрасные глаза. Наскоро простившись с товарищами, она пошла в город к тем, кто не хотел с ней расставаться...

В городе уже началось восстание контрреволюционных сил. Один из отрядов заговорщиков арестовал Елену, когда она на Пироговской улице беседовала с заместителем председателя ЧК Калистратом Калениченко (Саджая). Многие видели, как Елена и Саджая были схвачены, усажены на пролетку и увезены. Последний поезд увозил ближайших друзей и товарищей Елены и Калениченко. Притихшие и удрученные горем, они были уверены, что все кончено. Таких работников враг не пощадит.

К. Г. Саджая (Калениченко)

Проходили дни. О судьбе Соколовской не было никаких известий. Об ее аресте поставили в известность ЦК КП (б) У. На заседании Центрального Комитета КП (б) У С. В. Косиор сообщил о гибели Елены. У одного члена ЦК была фотокарточка Елены. Сделали с нее несколько репродукций и раздали на память всем членам ЦК. На заседании Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета по предложению Григория Ивановича Петровского память Соколовской почтили вставанием. Газеты опубликовали некролог [9].

А Елена была жива...

Что же произошло? Как ей удалось вырваться из белогвардейских лап?

Когда пролетка с Соколовской и Саджая, которых сопровождали три вооруженных заговорщика, выехала па Пушкинскую улицу, ее остановил небольшой отряд конников, следовавший по направлению к вокзалу. Это были красноармейцы из караульного полка, отказавшиеся примкнуть к заговорщикам. Узнав Елену Соколовскую и Калистрата Саджая, они освободили их, а у конвоиров отобрали оружие. В сопровождении своих освободителей Саджая и Соколовская проехали по Пушкинской до Успенской (ныне Чичерина), затем по Успенской доехали до Стурдзовского переулка (ныне Купальный). Здесь Соколовская сошла и отправилась на конспиративную квартиру. К. Г. Саджая и три красноармейца проехали в порт, достали шаланду и вышли в море. Но злоключения на этом еще не кончились. Шаланду заметили с белогвардейского миноносца и французского крейсера.

Положение безвыходное: или надо отдаться в руки врага или быть потопленными.

«Сначала у меня мелькнула мысль: не сдаваться, пусть топят,—писал позже в своих воспоминаниях Саджая.—У нас было оружие и живыми мы бы не сдались. Но прежде, чем пойдем мы на морское дно, мы отправим туда несколько беляков. Пока я так думал, от миноносца отошла к нам шлюпка с белогвардейскими матросами. С французского крейсера нам сигналили, к нему было намного ближе, чем к миноносцу. В голове как наяву возник образ: красные флаги полыхают на мачтах кораблей французской эскадры. Вспомнил, как в апреле у берегов Одессы восстала Черноморская эскадра Франции... Из всех сил стали грести к крейсеру. Шлюпка с белыми повернула назад. Через несколько дней французский корабль ушел к Кавказскому побережью. Это был мой второй побег от деникинцев».

Массовые аресты, проведенные белогвардейцами, затронули и коммунистическое подполье. Было арестовано несколько членов районных комитетов, а также ряд коммунистов заводских партийных организаций. Но основные силы подпольщиков сохранились.

Прошла неделя после захвата деникинцами Одессы. 30 августа в доме № 2 по Стурдзовскому переулку (над обрывом у самого моря) собралась небольшая компания молодых людей. Соседи по дому знали, что отмечался день рождения очаровательной барышни Лизы Веселиной, прибывшей из Екатеринодара к своей дальней родственнице. В вечеринке участвовали юрист Павел Миславский, журналист Леонид Тарский, сотрудница одной общественной культурно-просветительной организации Нюра Палич и еще два-три человека. На празднично убранном столе стоял большой букет полевых цветов, бокалы с вином, ваза с фруктами.

Если бы в комнату вошел посторонний, он удивился бы необычной обстановке: нетронутые бокалы, серьезные лица и деловой тон беседы ничем не напоминали веселую встречу друзей. Но посторонних тут не могло быть. Здесь собрались коммунисты-подпольщики, а вечеринка — это для конспирации.

— Пора нам приступить к работе,— говорит Елена Соколовская (теперь по паспорту она — Лиза Веселина),— а то, неровен час, наши люди в самом деле поверят, что белые всех большевиков уничтожили.

Соколовская имеет в виду сообщения одесских газет последних дней. В экстренном выпуске «Одесского листка», посвященном пребыванию в Одессе генерала Деникина, крупным шрифтом было напечатано:

«Наконец-то наш город очистился от большевистской эпидемии. В Одессе с большевиками все покончено. При столь энергично и быстро проведенных арестах не могли уцелеть даже такие видные и опытные вожди местного большевизма, как знаменитая комиссарша Елена Соколовская, Калениченко, Котовский. Выемка и ликвидация второстепенных подпольщиков завершается».

А потом на голову обывателя как из рога изобилия посыпались сообщения из «достоверных» и особо «доверительных» источников. Одна газета перед другой старались уверить своих читателей, что большевизм, если не уничтожен полностью, то в ближайшие дни от него не останется и следа. В утренних и вечерних изданиях газеты утверждали: «Местный большевизм уже не способен на активные выступления», «Большевики если и остались, то в катакомбах, но никакой опасности уже не представляют», «Большевистская агитация нам уже не страшна», «В окрестностях Одессы большевизм исчез», «Катакомбы очищены от коммунистов».

— Самое лучшее средство доказать массам, что коммунисты не сдались и ведут борьбу — издание своей подпольной газеты,— продолжала Соколовская.— Из нашей газеты рабочие будут узнавать правду, она станет ярким маяком во мраке, деникинской ночи.

Не спеша, по деловому рассматривают руководители коммунистического подполья все организационные и технические вопросы, вырабатывают план работы на ближайшее время, намечают темы для первого номера газеты. Решено сохранить то же название, которое имела газета и в легальное время,— «Одесский коммунист».