Мало-мальски разумный человек на это не пошел бы.

…Значит, Левшин в этом деле лицо случайное, на его месте мог при известных обстоятельствах оказаться любой другой студент, к которому ИКС обратился с подобной просьбой. Самохина он не опознал, стало быть, надо искать дальше. Неужели Николай прав и Самохин не причастен к взрыву?»

— Скажите, Левшин, а не кажется ли вам странным, что незнакомец обратился к вам, — продолжил допрос Туйчиев. — Разве он сам не мог передать адресату свой подарок?

— Конечно, — согласился Левшин. — Только, знаете, он очень спешил. Билет мне показывал на самолет, и машина его ждала…

— Какая машина? — перебил его Туйчиев, потому что о машине Левшин упомянул впервые.

— Такси… Номер вот не запомнил… Собственно, я и не собирался запоминать его: мне ни к чему это было. Он страшно торопился, — зачем-то опять повторил Левшин. — А я шел в институт… Вот так и вышло…

Туйчиев внимательно следил за выражением лица Левшина, но, казалось, каждая его черточка излучает правдивость.

«Чертовщина! — ругнулся про себя Арслан. — С него можно ваять скульптуру «Искренность». Но где же правда? Как добраться до нее?»

На допросе у Туйчиева ребята рассказали…

…Вырвав у Лялина магнитофон, Димка почувствовал себя настоящим героем. Подойдя к ребятам, он снисходительно посмотрел на Славку и Кольку, которые опешили и растерянно таращили на него глаза, оценивающе похлопал по крышке и поднял указательный палец.

Первым пришел в себя Колька. Он внимательно стал рассматривать магнитофон.

— Хорошая машинка, — прицокнул он языком.

Димка горделиво выпрямился: «Знай наших!»

— Зачем это ты?.. — отчужденно спросил его Славка. — Не знаешь, что за это бывает? Мало тебе было скандала с классным журналом, так еще и это!

— А что? — задиристо ответил Димка.

— А то, что это уже не школьные шалости, а знаешь чем пахнет?!

Но Димку уже несло, он не мог остановиться и упивался тем, что сумел ошеломить ребят своим поступком, еще раз доказать свою значимость. Никто из них не осмелился бы на такой шаг, а вот он, Димка, «Шкилет», открыто продемонстрировал свою смелость. И хотя на душе было не совсем хорошо, особенно от Славкиного вопроса, но Димка решил не поддаваться этому чувству.

— Мы тоже любим хорошие магнитофончики, — процедил он сквозь зубы, давая понять, что ему все трын-трава. — Может, съездим к Саше, он сегодня дома? — предложил он и, видя, что Славка продолжает молчать, вызывающе спросил: — Или, может, в милицию сообщить хотите. Тогда валяйте…

— Я товарищей не выдаю, — зло оборвал его Славка. — Поехали к Сашке!

Ребята быстро перебежали через дорогу к остановке и вскочили в троллейбус.

Они не ошиблись: Рянский был дома. Поздно ночью он прилетел из туристической поездки в Ленинград, куда ездил в качестве сопровождающего, и поэтому сегодня на работу не пошел.

— Ну, племя молодое и знакомое, не искрошились ли ваши уже не молочные зубы о гранит науки? — встретил он ребят.

— Новые записи есть? — деловито осведомился Димка.

— Чего, чего? — удивился Рянский.

— Записи хорошие, говорю, есть? А то надо проверить один аппарат.

С этими словами Димка торжественно поставил на стол магнитофон, который до этого держал за спиной. Саша удивленно посмотрел на ребят и отрывисто спросил:

— Это чей «Филлипс»?

— Наш, — небрежно бросил Димка.

— То есть чей это ваш? — не понял Саша.

— Да Димкин он, — поспешно вставил Колька.

— А-а, — понимающе протянул Рянский, — тетя из Америки прислала любимому племяннику.

— Какая тетя? — не понял Колька. — Димка сейчас одного теленка-ребенка в телефонной будке зажал… И он ему…

— И он на память оставил мне магнитофон, — стараясь сохранить невозмутимость, закончил Димка.

Рянский на мгновение онемел и вопросительно уставился на Славку. Тот кивнул, подтверждая…

Зло сощурив глаза, Рянский подошел к Димке и, схватив его за подбородок, запрокинул ему голову назад, процедил сквозь зубы:

— Ты давно был на приеме у психиатра, ребенок?

Колька хихикнул.

— Кретин! — тихо, но жестко сказал Рянский. — Любишь хорошие вещички, грабишь средь бела дня и с награбленным прешься ко мне? Подвести меня под монастырь хочешь? Ну-ка, бери свой магнитофон и убирайся! А когда за тобой придет милиция…

— Зачем милиция? — испуганно забормотал совсем растерявшийся Димка.

— Это они тебе сами объяснят, а пока — гуд бай, мой бесстрашный грабитель. Кстати, попробуй сообразить, хотя это, вероятно, очень трудно для тебя, что пользоваться этим магнитофоном, а тем более прийти с ним домой в ближайшие десять лет не совсем безопасно… — С этими словами он подтолкнул Димку к двери.

Страх обуял Димку, зажал его в клещи так, что подогнулись колени. Он с мольбой и надеждой смотрел на Рянского.

— Саша, Саша… — только и бормотал он.

— Иди, иди, — властно приказал тот.

— Что же мне делать? — взмолился Димка. — Помоги, пожалуйста, я же не знал, не подумал… Больше никогда… Поверь…

— Я, кажется, ясно сказал, — отмахнулся от него Рянский. — Бери магнитофон и топай домой, не заставляй ждать представителей власти.

Димка был опустошен и раздавлен. Поступок, смелостью и дерзостью которого он только что гордился и кичился перед ребятами, показал, оказывается, еще большую его никчемность. Страх перед наказанием надвинулся на него черной тучей. Слезы отчаяния брызнули из его глаз, он с мольбой и надеждой смотрел на Славку и Кольку.

Славка за все это время не проронил ни одного слова. Глупый, по его мнению, поступок Димки удивил его, но Димку, такого беспомощного, плачущего, ему было сейчас искренне жаль.

— Ему надо помочь, Саша, — глухо проговорил он.

— Ладно уж, — смилостивился вдруг Рянский. — Только в силу моих добрых чувств к вам! Оставьте аппарат. И забудьте вообще, что он существовал…

— …И вы оставили его у Рянского. А потом, потом видели вы когда-нибудь этот магнитофон у него? — выслушав Димкину «исповедь», спросил Туйчиев.

— Никогда! — в один голос ответили ребята.

Свойственная Рянскому двойственность ярко проявлялась в ходе допроса. Временами он становился наивно-простодушен, прикидывался эдаким рубахой-парнем. Охотно, с ненужными подробностями рассказывал о знакомых девушках, чувствовалось, что он гордится своим успехом у них. На эту сторону его жизни Туйчиев и Соснин обратили внимание во время обыска.

Один из углов комнаты Рянского оказался завешанным цветными фотографиями женщин. И в этом углу, среди десятка женских лиц, в центре, улыбалась с фотографии Жанна. На свою необыкновенную любовь к ней он делал особый упор и даже сетовал на то, что свадьбу приходится отложить до окончания ею школы.

Но по мере углубления задаваемых ему вопросов, он становился все более внимательным и хитрым, старался предугадать каждый следующий ход следователя.

— Вы забыли, Рянский, рассказать еще об одной вашей знакомой, — прервал его любовные излияния к Жанне Туйчиев.

— Вполне возможно, — широко улыбнулся Рянский, — ведь их было немало. — Он вздохнул и скромно потупил взор.

— Да, но эта знакомая совсем недавняя. Как же вы могли о ней забыть? Странно…

— Недавняя, говорите? — переспросил он и, задумчиво сощурив лоб, сделал вид, что старается вспомнить. Потом развел руками: — Простите, не знаю, о ком речь.

— А Калетдинова? — быстро спросил Соснин.

Легкая тень испуга, не ускользнувшая от Арслана и Николая, пробежала по лицу Рянского, но он тотчас же небрежно бросил:

— О, это ничтожный эпизод в моей жизни. Так, мимолетное знакомство.

— Так ли? — спросил Туйчиев, и под его пристальным взглядом Рянскому стало не по себе.

Когда же Соснин, обращаясь вовсе не к нему, а к Туйчиеву, высказал твердую уверенность, что он сейчас все вспомнит и напоминать ему не придется, Рянский понял, что связь с Калетдиновой скрыть не удастся. Он лихорадочно стал обдумывать, как ее лучше преподнести, но в это время Туйчиев положил перед ним фотографию Калетдиновой, повернув ее обратной стороной, где ее рукой было написано: