“Этот птицелов наносит нам, братья, страшный урон, но я придумал средство, благодаря которому он не сможет нас более ловить. Вот это средство: как только птицелов накинет на вас свою сеть, пусть каждый просунет голову в ближайшую к нему ячейку сети. И затем вы все разом поднимайтесь и летите подальше. Опустясь на какой-нибудь терновый куст, вылезайте из своих ячеек и разлетайтесь”.
“Да будет так!” — откликнулись все перепелы на призыв своего вожака.
На другой день, когда птицелов набросил на стаю перепелов свою сеть, птицы в точности последовали совету Бодхисатты: улетев вместе с сетью, они опустились с нею на терновый куст, вылезли из своих ячеек и разлетелись. Пока птицелов выпутывал свою сеть из колючего кустарника, наступил вечер, и пришлось ему вернуться домой с пустыми руками.
На третий день и в последующие дни перепелы поступали точно так же; птицелов до самого захода солнца занимался выпутыванием сети и, не поймав ни одного перепела, с пустыми руками возвращался домой.
И вот как-то жена птицелова стала в гневе ему выговаривать:
“Изо дня в день ты возвращаешься с пустыми руками. Уж нет ли у тебя другого места, куда ты относишь всю свою добычу?” Птицелов отвечал ей:
“Нет у меня, милая, никакого иного места. Беда в том, что перепелы теперь действуют заодно. Лишь только я накидываю на них сеть, как они взвиваются вместе с нею, а потом запутывают сеть в терновом кусте. Но ведь не всегда же они будут жить в согласии. Не тревожься: в конце концов они все перессорятся и окажутся у меня в руках. Тогда-то я сумею вызвать радостную улыбку на твоём лице”. И птицелов спел жене стих:
Согласно действуя, уносят птицы сеть,
Но лишь рассорятся — все будут в ней висеть!
Прошло совсем немного времени, и вот как-то раз один перепел, опускаясь на пастбище, нечаянно задел на лету голову своего товарища. Тот разъярился и закричал:
“Как ты посмел задеть мою голову?” Как ни успокаивал его первый, говоря:
“Я задел тебя неумышленно, не сердись”,— второй продолжал гневаться. Оба они принялись ссориться, дразня друг друга:
“Уж не кто иной, как ты, верно, и поднимал сеть”. Слушая их перебранку, Бодхисатта помыслил:
“Там, где завёлся разлад, не жди никакого спокойствия: оба перепела теперь не станут поднимать сеть, а от этого грядёт нам великий урон, ибо птицелов начеку. Не могу я здесь больше находиться”. И вместе со своей свитой Бодхисатта перебрался в другое место.
Прошло ещё немного времени, и птицелов снова явился в тот лес, где жили перепелы. Подманив их манком, он дождался момента, когда все они соберутся в одно место, и накинул на них сеть. И тогда обиженный перепел принялся дразнить другого:
“У тебя, говорят, когда поднимали сеть, от натуги все перья выпали, ну-ка, подними сейчас сеть”. И, покуда они пререкались:
“Ты подними!” —
“Нет, лучше уж ты!” — птицелов затянул сеть, сбил перепелов в середину, побросал их в корзину и отправился домой. Лицо его жены, когда она увидела его с добычей, вновь расцвело улыбкой”.
Эту историю Учитель заключил такими словами: “О великосильные, вы видите теперь, что свары между близкими недопустимы, ибо в ссоре — источник гибели для всех ссорящихся”. И, наставив своих слушателей в дхамме. Учитель истолковал джатаку и так связал перерождения: “Глупым перепелом был Девадатта, мудрым же перепелом был я сам”.
Джатака о сотворении лжи
"Как ты с дхармой поступаешь..." — это произнёс Учитель, пребывая в роще Джеты, когда Девадатта провалился сквозь землю. В тот самый день в зале для слушания дхармы зашёл об этом разговор:
"Почтенные! Девадатта солгал и, провалившись сквозь землю, очутился в страшном аду Незыби". Учитель пришёл и спросил:
"О чём это вы беседуете, монахи?" Те ответили.
"Не только теперь, о монахи, но и в прошлом он провалился сквозь землю", — и Учитель рассказал о былом.
"Некогда, в первой эре от начала мира, жил царь по имени Махасаммата, что значит "вельми чтимый", и срок жизни у него был безмерный. Сына его звали Роджа, у Роджи сын был Варароджа — Лучший Роджа, у того сын — Кальяна, Благой; у Кальяны — Варакальяна, Лучший-из-Благих; у Варакальяны — Упосатха, Пост; у Упосатхи — Мандхатар; у Мандхатара — Варамандхатар, Лучший Мандхатар; у того сына звали Чара — Долг. А у Чары сын был Упачара — Младший Долг. Но звали его ещё и Апачара — Отпавший-от-долга. Правил он в царстве Чайтья — Храмовом, во граде Свастивати — Благословенном, и было у него четыре необыкновенных, чудесных свойства: он умел парить в воздухе над землёю, день и ночь стерегли его со всех четырёх сторон небожители с мечами в руках, кожа его благоухала сандалом, а уста — расцвётшим лотосом.
Придворного жреца его звали брахман Капила. А младший брат Капилы по имени Коракаламба учился в юности у того же учителя, что и царь, и был с ним накоротке. Царь ему ещё в молодости пообещал: "Когда взойду на престол, возведу тебя в сан придворного жреца". Но вот он стал царём, а брахмана Капилу, бывшего придворным жрецом ещё у его отца, сместить никак не решался. Капила бывал у царя на приёмах, и тот старался выказывать к нему уважение, но относилось-то оно к сану, а не к человеку. Почувствовав это, брахман решил: "Лучше, когда у власти в государстве стоят люди одного поколения. А я, пожалуй, распрощаюсь с царской службой и уйду в отшельники". И он попросил у царя отставки: "Государь, я уже немолод, у меня и сын дома подрос. Пусть он станет твоим жрецом, я же хочу уйти в отшельники". Царь отпустил его и сделал жрецом его сына. А Капила стал по древнему обычаю отшельником и поселился в царском парке. Еду ему носили из дома сына. Со временем он обрёл навык в созерцании, а жил по-прежнему в парке.
Коракаламба же был зол на брата за то, что тот обошёл его и не сделал своим преемником. Сидел он как-то раз с царём и болтал о том о сём. Царь и говорит:
"Ну что, Коракаламба, так ты и не стал моим придворным жрецом!" –
"Да, государь, не удалось. Ведь сан жреца — в роду у моего старшего брата". –
"Разве твой брат не ушёл в отшельники?" –
"Так-то оно так, но ведь сан свой он передал не мне, а сыну". –
"А всё же не сделать ли жрецом тебя?" –
"Напрасная затея, государь. Брату сан достался по наследству, его нам не обойти". –
"Что с того? Возьму и сделаю тебя старшим братом, а его младшим". –
"Но как, государь?" –
"Сотворю заведомую ложь!" –
"Разве ты не знаешь, государь, что брат мой — ведун и он умеет творить чудеса. Он опутает тебя небылицами; и увидишь ты, что четыре твоих стража-небожителя при тебе не удержатся, и благоухание твоей кожи и уст твоих обратится в зловоние, и он спустит тебя из воздушного пространства на землю. Он даже так устроит, что и земля тебя держать перестанет. Не сумеешь ты настоять на своём". –
"Напрасно тебе это кажется. Я на своём настою". –
"Когда же ты это сделаешь, сударь?" –
"Через неделю".
Об их разговоре стало известно всему городу:
"Говорят, что царь собрался сотворить заведомую ложь. Младшего из двух братьев он превратит в старшего и по старшинству возведёт его в сан придворного жреца. Любо знать, что же это за штука — заведомая ложь? Какова она из себя — синяя, или жёлтая, иль другого какого цвета?"
Народ терялся в догадках. Ведь тогда на земле царила правда, о лжи никто и слыхом не слыхивал. Дошли эти слухи до молодого жреца, и он пошёл за советом к отцу:
"Батюшка, говорят, что наш царь собирается сотворить заведомую ложь. Тебя он превратит в младшего брата, а наследный наш сан придворных жрецов отдаст дяде". –
"Что ж, сынок, пусть себе устраивает царь свою заведомую ложь, наследного сана ему у нас всё равно не отнять. А что, и срок уж назначен?" –