Так рассудив, Махосадха, одевшись в красное, расставил своих людей у семи ворот, а сам возлёг на ложе. Кеватта, подойдя к первым воротам, спросил о пандите. Слуги ему сказали:

"Брахман, не поднимай шума. Если ты хочешь войти, ступай тихонько — пандит сегодня выпил очищенного масла и не выносит шума". И у каждой из следующих дверей ему повторяли то же. Наконец он миновал седьмые ворота и вошёл к мудрецу. Тот сделал вид, что собирается заговорить с ним, но слуги сказали:

"Не разговаривай, государь, ты же принял крепкого очищенного масла. К чему тебе толковать с этим зловредным брахманом!"

Так они его остановили. А Кеватта, войдя к мудрецу, не мог найти ни куда ему сесть, ни где ему стать. Он прошёл по сырому навозу и остановился. Тогда один из слуг, глядя на него, потёр глаза, другой поднял брови, третий почесал локоть. Видя это, Кеватта сказал, обиженный:

"Я ухожу, пандит". Слуга сказал:

"Эй, зловредный брахман, не подымай шума! Если будешь шуметь, я переломаю тебе кости". Кеватта, устрашённый, стал озираться, но тут один слуга вытянул его по спине бамбуковой палкой, другой схватил за горло и отшвырнул, третий хлопнул его по спине ладонью, и он бежал в страхе, словно лань, вырвавшаяся из когтей пантеры, и вернулся во дворец. Царь Ведеха между тем думал: "То-то обрадуется мой сын, когда увидит, как обернулось дело. Между двумя такими мудрецами какова-то будет беседа о толковании Закона! Сегодня они помирятся, а в выигрыше буду я". И когда он увидел Кеватту, он спросил его:

"Ну, как прошла беседа? Расскажи, Кеватта, как вы с Махосадхой теперь потолковали? Ты помирился с ним? Махосадха доволен?" На это Кеватта отвечал ему: "Махараджа, ты его считаешь мудрецом, а между тем хуже него нет человека.

Он — человек неблагодарный, царь,

Пренеприятный, грубый и упрямый;

Мне показалось глух и нем он.

Он вообще со мною слова не промолвил".

Речи эти пришлись царю не по нраву, но спорить он не стал. Он распорядился, чтобы послу и его свите отвели жильё и дали всё, что нужно. Потом он отпустил его: "Ступай, учитель, отдохни", а сам подумал: "Сын мой мудр и знает вежливое обхождение. Если он не захотел быть обходительным с этим человеком и не выказал радости при виде его, у него на то должны быть причины — видно, чего-то он опасается". И царь произнёс:

"Поистине, решение его постигнуть трудно, хотя суть дела сам он ясно видит. Меня же дрожь берёт при мысли: кому здесь суждено всё потерять, стать жертвою врага? Сын мой, должно быть, подумал, что не с добром пришёл к нам этот брахман. Не ради мира и дружбы прибыл он сюда. Видно, он решил соблазном заманить меня в свой город, чтобы там взять в плен". И он понял: "Мудрец прозрел грядущую опасность".

Между тем как царь, испуганный и озабоченный, размышлял об этом, вошли четыре мудреца. Царь обратился к Сенаке с вопросом:

"Одобряешь ли ты, Сенака, решение моё отправиться в город Уттарапанчалу и взять в жёны дочь царя Чулани?" –

"О чём ты говоришь, махараджа! — отвечал тот. — Кто же станет гнать от себя счастье, когда оно само идёт в руки? Если ты туда отправишься и женишься на ней, тебе не будет равных во всей Джамбудвипе, исключая Чулани-Брахмадатту. Ведь женитьба на дочери верховного владыки поставит тебя над другими. Все прочие цари для него слуги, только Ведеху он почитает равным себе, потому и выдаёт за него свою несравненную красавицу дочь. Сделай, как он желает, дай нам тоже поживиться богатыми нарядами и украшениями".

Царь спросил других, и все трое сказали то же самое. Той порой из дома, что ему был отведён, пришёл проститься с царём брахман Кеватта. "Мне больше нельзя медлить, махараджа, — сказал он. — Мы отбываем, повелитель!" Царь с почётом отпустил его. Когда Махосадха узнал, что Кеватта уехал, он совершил омовение, надел богатое платье и в положенное время явился к царю. Поклонившись, он сел близ трона. Царь подумал: "Сын мой, пандит Махосадха, — великий мудрец, нет ему равных по глубине замыслов, ему ведомо прошлое, настоящее и будущее, он-то знает, следует мне туда ехать или нет". Ослеплённый страстью, он забыл о своём прежнем решении и обратился к мудрецу с таким вопросом:

"Шестеро премудростью известны, и они во мнении своём едины.

Ехать мне, не ехать ли, остаться? Ты, Махосадха, что думаешь об этом?"

Мудрец подумал: "Царя снедает страсть, и в ослеплении своём он внимает речам тех четверых. Я должен объяснить ему губительность его намерения и удержать его". И он произнёс:

"Знай, о царь, Брахмадатта могуч непомерно, одолеет легко тебя Чулани грозный.

Он погубит тебя, как оленя охотник, в западню заманивший коварно добычу.

И как рыба, крючка не заметив в приманке, своей смерти не чует по жадности глупой,

Так же ты, ослеплённый безумною страстью, в той красавице смерти своей не предвидишь.

Коль в Панчалу пойдёшь, там убьют тебя так же, как оленя в лесу на тропе к водопою".

Эта отповедь разгневала царя. "Да что он, рабом своим меня считает? — подумал он. — Он не видит во мне своего государя. Ему ведомо, что могущественный владыка предлагает мне свою дочь в жёны, но, вместо того чтобы благословить меня, он сравнивает меня с глупым оленем и предрекает мне смерть, как рыбе, попавшейся на крючок, или оленю на тропе к водопою". И, разгневанный, он тут же произнёс:

"Был я глуп, был, поистине, глух я и нем,

Когда вздумал совета просить у тебя.

Тебе ли судить о высоких делах,

Возросшему у рукояти сохи?"

Предав его так хуле и поношению, царь воскликнул: "Этот сын простолюдина хочет воспрепятствовать моему счастью! Долой его!" — и повелел его изгнать:

"За шиворот его и из моих владений прочь

Того, кто счастью моему задумал помешать!"

Видя гнев царя, мудрец подумал: "Если кто-нибудь, подчиняясь приказу царя, схватит меня за руку или за шею, если кто-нибудь тронет меня, я буду опозорен до конца моих дней. Лучше я уйду сам". И, поклонившись царю, он вышел и возвратился в свой дом. Царь, однако, говорил так лишь в приступе ярости, на деле же он из уважения к бодхисаттве никому сделать подобное не позволил бы. Великий же думал: "Глуп этот царь. Он не понимает, что ему во благо, что во вред. Он ослеплён страстью и мечтает о дочери Брахмадатты, не понимая, какой опасности себя подвергает. Ведь он погубит себя. Я не должен принимать его слова близко к сердцу. Он — мой благодетель, он даровал мне великое богатство. В нём я должен найти опору. Прежде всего мне надо послать моего маленького попугая, чтобы он всё разузнал, а потом я отправлюсь и сам". И, вернувшись из дворца Ведехи, он послал мудрого попугая Матхару, сказав ему:

"Ступай, дружок зелёнокрылый, сослужи мне службу.

Есть у царя Панчалы птица майна,

Ложе стережёт его та птица,

И ведомы, конечно, ей все тайны

И царя, и брахмана Кеватты.

Её ты расспроси о замыслах врагов подробно".

Всё обещав исполнить, в путь пустился мудрый попугай, и к птице майне Матхара зелёнокрылый прилетел. У майны сладкогласной, в клетке заключённой, он спросил:

"Как, Весса, поживаешь ты в прекрасной этой клетке? Дают тебе здесь вволю жареные зёрна с мёдом?" –

"Неплохо я живу, дружок, всё у меня в порядке, и жареные зёрна с мёдом мне дают, о мудрый попугай. А ты зачем пожаловал и кто тебя послал? Я о тебе не слышала, и в первый раз тебя я вижу". Услышав эти слова, он подумал:

"Если я скажу, что прилетел из Митхилы, она нипочём мне не доверится. По пути сюда я видел город Ариштапур в царстве Шиби, скажу-ка ей, будто меня послал сюда царь Шиби". И попугай сказал:

"Во дворце у Шиби-государя ложе я стерёг. Узникам свободу праведный властитель этот дал". Майна угостила его жареными зёрнами в мёду со своего золотого блюда, дала ему сладкого питья и молвила: