Где находился ран Альрон, я не знала и выяснять не собиралась, поднявшись на нетвёрдых ногах, направилась к панели.

Оказавшись в собственной комнате, я собиралась лечь, но не успела сделать и двух шагов, как услышала позади:

- И как это расценивать?

Ран Альрон оказался прямо за моей спиной. Он вышел вперёд, встал передо мной, складывая руки, по обыкновению затянутые в чёрные перчатки, на груди и посмотрел так, как смотрят на напакостившего в доме домашнего питомца.

- Восстание на моем корабле? - Кажется, его слегка забавляла моя выходка. Признаться, я рассчитывала на другую реакцию: недовольство, раздражение, угрозы.

Мой план, родившийся накануне вечером благодаря словам ран Альрона, а может быть, просто потому что у всего есть предел, был стар как мир: я хотела довести ран Альрона или любого другого ратенмарца настолько, чтобы кто-нибудь из них отнял мою никчёмную жизнь, оставив каплю гордости и чести. В конце концов, у меня был длинный счёт к ратенмарцам и потому они вполне могли помочь осуществить задуманное.

Более того, я уверена, что убийство доставит удовольствие любому из них. Они звери, Джен был ярким тому подтверждением. Но сейчас передо мной оказался не он.

Если с Синим всё выглядело проще - довести такого, как Джен, было раз плюнуть, то ран Альрон казался крепким орешком, и я была уверена, что в его силах заставить меня пожалеть о своем решении.

Выпрямившись под взглядом ратенмарца, я мысленно подстегнула себя. Да, я боюсь, но чем скорее дойду до точки невозврата, тем быстрее этот кошмар закончится. И я навсегда позабуду, что такое страх.

Ран Альрон всё ещё продолжал сверлить меня любопытным взглядом, ожидая ответа.

- Да, мой капитан, - исковеркала я фразу младших по званию. - Вы, как всегда правы, бунт! - кивнула я, продолжая издеваться.

Ни у кого из моих соплеменников не повернулся бы язык назвать меня подарком. С детства я была беспокойным ребёнком, который едва ли мог усидеть на месте дольше уты, чтобы не найти куда засунуть нос, руки и другие части тела. По мере того как я становилась старше, мои проделки "взрослели" вместе со мной. Больше я не била мамину посуду и не прятала папины инструменты, но не стеснялась говорить старшим что думаю, и не всегда моя правда подходила остальным.

Соседи и знакомые недовольно щурились и старались меня попросту игнорировать. Родители не раз пытались объяснить, что так вести себя девочке не полагается, однако все их попытки вбить в меня немного рассудительности пошли прахом.

Возможно, всё дело было в том, что меня никогда не наказывали. Не запирали дома, не лишали редких радостей, будь то прогулки или танцы по вечерам, не корили за то, какая я уродилась и, тем более, не поднимали руку. Я знала, что не все воспитывают детей так, как мои мама с папой и это меня искренне возмущало, слыша от друзей, что кому-то крепко досталось за непослушание, выпучивала глаза и предлагала немедленно восстановить справедливость. Но надо мной только посмеивались и называли "принцессой", зная, в какой неге воспитывают меня родители.

Думаю, те, кто знал меня с детства, жалели о тех временах, когда я воровала плоды с чужих деревьев и выпускала редкую домашнюю птицу бродить по окрестностям. К своим семнадцати дюжинам я стала настоящей занозой, отпускавшей замечания, на которые не решились бы и взрослые. Не говоря уже о том, что я любила совать свой нос уже не только в мамин шкаф с платьями, но и в чужое грязное бельё.

Было забавно наблюдать над тем, как трясётся Родот Кер, зная, что вчера я видела его у обрыва с любовницей. Или, скажем, было приятно улыбаться ангельской улыбкой Синтри Агт, укравшей вчера из лавки головку лука и жутко боявшейся, что я выдам её. Для такой крошечной общины, как наша, поступок был вопиющим и достойным порицания соседей.

На меня смотрели с ожиданием очередной гадости, зная, что мне ничего не стоит устроить представление средь бела круга. Но, как ни удивительно, мне всё всегда сходило с рук.

Я думаю, что страх перед ужасными ратенмарцами родился во многом благодаря тому, что я ни разу не несла ответственности за свои выходки, не испытывая ни физического, ни морального наказания. И вот когда какие-то чужаки не оставили от нашей деревни камня на камне, окрасив землю алой кровью, я будто бы наконец прозрела и поняла, насколько хрупка жизнь и сколько в ней боли. Но я не была готова с ней расстаться и не была готова наконец узнать значение слов "крепко досталось".

Ратенмарцы церемониться не стали, обращаясь со мной как со скотом, и тогда я впервые почувствовала толстые скользкие щупальца страха глубоко внутри. Страх взял полный контроль над моим разумом и телом, и как только я поняла, что мне не сбежать, то засунула своё мнение, желания, гордость, самоуважение и все остальные достоинства, которыми всегда кичилась, подальше и стала послушной марионеткой в чужих руках.

Моя выходка в столовой была скорее ребячеством, но важен был не размах, а сам факт неповиновения. Я собиралась продемонстрировать ран Альрону, что больше не собираюсь строить из себя Хранящую, делая вид, что происходящее в порядке вещей, во чтобы там ни верили ратенмарцы. Я - тейанка, и если то, что говорит ран Альрон хотя бы отчасти правда, мне невыносимо стыдно жить дальше. Нужно наконец взглянуть страху в глаза - пусть издевательство будет издевательством, насилие станет насилием.

Мой враг продолжал разглядывать меня с нескрываемым интересом.

- А ты таишь множество сюрпризов, Сто семидесятая, - вдруг припомнил он опостылевший номер.

- Надеюсь, то, что вы ратенмарец, убийца, мутант и сумасшедший, это полный список. Не хотелось бы узнать, что и вы раскрыли не все свои лучшие стороны.

Похоже, мне всё же удалось перегнуть палку. Лицо ратенмарца слегка дёрнулось, темнея на глазах... или мне это только казалось?

- Не слишком ли быстро ты позабыла, в чьих руках твоя жизнь? - низко прошипел он, тараща на меня свои сумасшедшие глаза.

Я ощутила смертельную угрозу, волнами исходящую от него. Не знаю, что именно в моих словах задело его за живое, но это был мой шанс.

От опасности кровь вскипела в единый миг, заставляя внутренности гореть. Если сейчас мне не откажет недавно проснувшаяся храбрость, я смогу завершить всё немедленно. Главное, не думать об этом, главное - действовать, пока осознание, что эти уты станут самыми последними снова не сделало меня трясущимся червяком.

Но этого бы не случилось, я сгорала от ненависти, словно кто-то невидимый убрал наконец заслонку, сдерживавшую пламя.

- А что ты можешь сделать? - зашипела я в ответ, брызгая слюной и, наверное, напоминая умалишённую, совсем как сам Альрон в эту уту. - Что, ратенмарец? Убьёшь меня? - презрительно выплюнула я в чужое лицо.

Время между нами словно остановилось на целую долю вечности. Мы оба провалились в странный вакуум, оставшись наедине, и я почувствовала себя на равных. Словно мы оба замерли на одной плоскости и не было этого жуткого перевеса сил.