Следующая ссора вспыхнула из-за архива Троцкого. После Левиной смерти он остался в руках Жанны и, следовательно, косвенно в руках группы Молинье. Троцкий просил вернуть ему этот архив через одного из своих «ортодоксальных» французских сторонников. Жанна ответила на просьбу отказом. Отношения между ней и родителями Левы резко охладели, даже стали враждебными. Архив Троцкий в конце концов получил, но только тогда, когда послал за ним в Париж одного из своих американских приверженцев.
Несмотря на все настойчивые приглашения, Жанна отказывалась ехать в Мексику или отправлять туда ребенка. Жанна была невротиком; теперь ее психика была уже окончательно расстроена, и расставаться с подопечным ребенком даже на время она не соглашалась. Соперничающие фракции сцепились также и по этому поводу; они сделали невозможным любое соглашение, как ни старался Троцкий умиротворить невестку. То ли потому, что, потеряв всех детей, Троцкий жаждал забрать к себе внука — единственного, которого он мог к себе забрать, то ли потому, что боялся оставить сироту на попечении, как он выразился, «недоверчивого и неуравновешенного человека», то ли по обеим причинам сразу, он решил апеллировать к закону. Последовала непристойная судебная тяжба, затянувшаяся на год и лившая воду на мельницу бульварных газет и сектантских листков.
Придя в отчаяние при мысли о возможной разлуке с ребенком, Жанна решила нейтрализовать иск Троцкого заявлением, что он не регистрировал формально ни первый, ни второй свои браки; Троцкому пришлось это заявление опровергать. Но даже несмотря на поступок Жанны, он выразил (в письме суду) понимание ее затруднений и чувств, признавал ее моральное, хотя и не юридическое, право на ребенка и возобновил приглашение, предлагая оплатить стоимость ее проезда в Мексику. Троцкий даже изъявил готовность рассмотреть возможность возвращения ей Севы, но не ранее чем повидается с ним. Суд дважды решил дело в пользу Троцкого и назначал доверенных лиц, которым надлежало проследить за возвращением внука деду, но Жанна отказалась выполнять решение суда, увезла мальчика из Парижа и спрятала его. Лишь в результате долгих поисков и «зимней экспедиции» в Вогезы Маргарита Розмер сумела найти ребенка и вырвать его из рук тетки. Но и на этом дело не кончилось, ибо друзья Жанны предприняли попытку похитить мальчика, и лишь в октябре 1939 года Розмеры доставили его наконец в Койоакан.
В патетическом письме Троцкий пытался объяснить Севе, почему он настаивал на его переезде в Мексику. Избегая каких-либо обидных для Жанны замечаний, он не мог объяснить ребенку истинной причины, поэтому объяснение вышло неуклюжим и неубедительным.
В конце концов Сева прибыл в Мексику к деду. Нельзя сказать, что опасения Жанны Молинье были совсем безосновательны. Она опасалась за жизнь мальчика. Кстати говоря, Сева пострадал во время первого покушения на Троцкого. Тогда пули убийц пробили матрац в спальне Троцкого и ранили внука. Троцкий пришел в ужас от пронзительного детского крика, звавшего на помощь деда.
Все родные и близкие Троцкого постоянно находились в смертельной опасности. Погибли дети и соратники… А после ранения внука Троцкий серьезно начал готовиться к собственной смерти. 27 февраля 1940 года Троцкий написал завещание, чтобы Наталья могла унаследовать доходы от публикации его книг.
Документ был его настоящей последней волей. Каждая строка здесь пронизана ощущением приближающегося конца: «Я сохраняю активность и работоспособность. Но конец, очевидно, близок».
Завершил завещание Троцкий следующими словами: «Жизнь прекрасна. Пусть грядущие поколения очистят ее от всего зла, угнетения и насилия и наслаждаются ею сполна».
В дополнение он завещал Наталье права на свои литературные произведения. Следующий абзац начинался такими словами: «Если умрем мы оба…». Но не дописал и оставил прочерк.
Родительская клетка
Мертвые живы воспоминаниями… Только воспоминания способны оживить давно погасшие чувства умерших людей.
Вспоминая людей, которые давно умерли, мы стремимся воскресить свое утраченное прошлое.
И приходят к нам из прошлого поразительные истории.
Воскресают чувства, которые многим из нас уже не дано понять.
Потрясающей, поразительной и трагической была любовная история между профессиональным убийцей-чекистом Агабековым и англичанкой Изабел Стритер. Страсть эта привела Агабекова к решению порвать с ОГПУ, а тем самым — и со своей родиной.
За свою любовь Агабеков боролся со всей ожесточенностью, на которую способен профессиональный киллер.
В этой борьбе Агабеков более всего опасался не своих чекистов, готовивших ему страшную смерть, а своей тещи, которая стремилась всеми силами разлучить его с Изабел.
Агабеков был одним из самых известных перебежчиков, который, занимая высокое положение (возглавлял действовавшую в Стамбуле сеть ОГПУ), как это ни покажется невероятным, бежал на Запад, так как, подобно мальчишке, влюбился в совсем еще юную англичанку. В свою очередь и она, несмотря на значительную разницу в возрасте, происхождение и политические взгляды, столь же безумно влюбилась в советского резидента. Еще более удивительно, что внешность резидента была столь же непривлекательна, как и его профессия.
Изабел, происходившая из семьи английского чиновника, работавшего в Стамбуле, до своего знакомства со своим возлюбленным производила впечатление приятной, скромной девушки. Встреча с Агабековым круто изменила ее характер. Когда родители пытались разрушить эту связь, она проявила удивительную стойкость. Роман, начинавшийся как легкий флирт между учительницей и учеником (Изабел учила Агабекова английскому языку), вскоре сделался единственным смыслом жизни.
Фрэнсис Бэкон считал: «Нельзя представить себе лучшего состояния души, чем то, когда она находится во власти какой-нибудь великой страсти. Пусть всякий разумный человек ищет себе предмет любви, ибо, если человек не стремится к чему-то всеми силами, все представляется ему простым и скучным».
Вскоре резидент обращается к английским властям в Стамбуле с просьбой предоставить ему политическое убежище, ведь он обещал Изабел, что, если она останется с ним, он уедет на Запад, женится на ней и, порвав с Москвой, начнет новую жизнь.
Достоверные и многочисленные свидетельства этого необыкновенного романа сохранились не где-нибудь, а в государственных архивах ряда стран. «По причинам личного характера я не намерен возвращаться в Россию. Обращаясь к вам, я снова подтверждаю, что готов выехать в Лондон или в любое другое место, которое вы установите, для окончательных переговоров. Если же в конечном счете выяснится, что вы не заинтересованы в моих услугах, я буду просить только оплатить мне расходы по переезду. Остаюсь в ожидании ответа.
Н. Овсепян» (фамилия, под которой в Стамбуле он был зарегистрирован; настоящая — Арутюнов; в Персии он жил под фамилией Агабеков).
Хотя Агабеков в своем письме сотруднику английского консульства в Стамбуле даже не упомянул имени Изабел Стритер, англичане узнали об этой связи и сделали поверхностный, а значит, ложный вывод. Исключая заранее всякую возможность действительной любви, они решили, что Агабеков ухаживает за Изабел лишь для того, чтобы получить доступ к секретным документам, с которыми она и ее сестра ежедневно имели дело в английском посольстве.
Миновали зима и весна, наступило лето. Лондон не проявлял к Агабекову ни малейшего интереса, и тот оказался в весьма затруднительном положении. Задуманный влюбленными план явно шел насмарку. Едва ли Агабеков мог начать новую жизнь с Изабел, если его самого Англия не принимала всерьез. Что до самой Изабел, то семья начала охранять ее с той тщательностью, с какой могли охраняться лишь драгоценности короны. Ее даже запирали иногда в квартире, никуда не выпускали — вообще делалось все, чтобы разрушить эту странную связь. Пока что Изабел держалась стойко, но можно ли было положиться на молодую неопытную девушку? Можно ли было рассчитывать, что она выдержит все это и впредь? В отчаянии Агабеков решил попытаться бежать не на Запад, а… на Дальний Восток. Он задумал отправиться в это опасное путешествие с фальшивым персидским паспортом, прихватив с собой свою возлюбленную.