Она полезла к нему целоваться, и он великодушно дал себя помусолить прекрасным, но холодным губам надоевшей ему куклы.

— Ты проследил, отдал ли Себас деньги Кики? — спросил Блас вышибалу Диди.

— Твой конверт запечатанный он ему в штаны точно сунул, — ответил Диди.

— А сверх того?

— Больше ничего. Только твой конверт из бокового кармана вынул и отдал Бето. Он и это едва успел, Бето его чуть бутылкой не угрохал!

— Гляди, какой боевой…

Блас задумался. Как он и предполагал, Себастьян все деньги не отдал.

Он велел Диди как можно скорее разыскать его и прислать к нему.

— Почему ты не отдал Бето весь долг?

Себастьян внимательно посмотрел на Бласа и понял, что финтить бесполезно.

— Не успел… Он чуть мне бутылкой не двинул…

— Вот это похоже на правду, — одобрительно сказал Блас, давая понять пройдохе, что ему все известно и что хотя он суров, но справедлив, когда ему не лгут. — Так что изволь вернуть ему деньги как можно быстрей! Мы улетаем на Кубу. Сроку у тебя пять дней!

Блас заранее знал, что ответит ему на это Себастьян: это и была ловушка.

— Где я за такое время столько денег раздобуду! Я ведь деньги раздал по карточным долгам!

— Тогда придется отработать.

— А что нужно делать?

— Придет время, объясню…

Пора было заняться похищением Бегонии.

Итак, под видом специалиста по борьбе с грызунами Диди в присутствии домовладелицы заглянет во все квартиры дома, в том числе и в квартиру Виктории.

Конечно, сделать это надо, когда та будет на репетиции, Блас проследит за этим. Диди должен разыграть добряка и понравиться Бегонии.

В день похищения Диди без ведома домохозяйки постучится к Бегонии и назовется и, когда та откроет ему, усыпит ее хлороформом. По черной лестнице перенесет ее в мансарду. Себастьян и Кики, которые ничего не будут знать о задаче Диди, будут стоять на стреме у входа в дом, чтобы отвлечь внимание домохозяйки или жильцов, если вдруг они появятся.

В мансарде уже будет находиться врач, которого в тюрьме, где сидел Блас, товарищи по отсидке звали Скальпелем. Он должен обеспечить тщательнейший уход за больной девушкой, чтобы Блас — в роли спасителя мог «вручить» ее в «полной кондиции» Виктории, разумеется, после получения выкупа.

Блас немедленно оповестит Викторию о похищении Бегонии и определит размер выкупа, а та непременно бросится к Луису Альберто.

В том, что он тут же отреагирует на трагическое происшествие, Блас ни минуты не сомневался: подслушанная им интимная беседа в ресторане между Луисом Альберто и Викторией, когда она попросила его об опеке Бегонии на время ее отсутствия, и его дружеская озабоченность судьбой сестры танцовщицы полностью гарантировали успех криминального умысла.

Себастьян догадывался, что Блас затевает нечто неординарное и что ему в этом уготована всего-навсего вспомогательная роль.

Это его раздражало. Ему не нравилось ходить в упряжке.

Он всегда мечтал действовать самостоятельно, но человек предполагает, а Бог располагает: не стал он крупным воротилой. Под началом у него только придурок Кики.

На нем он и вымещал зло.

В последнее время Кики обтяпывал делишки на стороне, не посвящая в них Себастьяна, и это его настораживало. Не только потому, что Кики утаивал от него свои барыши, — попадись он в лапы полиции, не миновать и Себастьяну каталажки. Он знает Кики как облупленного: двинут ему разок по шее, он и мать родную продаст!

Особенно беспокоило Себастьяна то, что Кики сбывает наркотики в школах, — за это власти карают сурово!

Кроме того, в последнее время он начал приторговывать также порнографическими открытками собственного производства.

Две недели назад Кики показал несколько таких открыток Себастьяну, нагло предложив купить их: довольно гнусные сюжеты, крупные планы промежностей, конечно, без лиц волосатого участника и совсем юной участницы примитивной фотографической оргии.

Себастьян послал Кики к дьяволу, сказав, что если вдруг захочет полюбоваться на голых девочек, то купит лучше «Плейбой» или «Пентхауз», а не эту дрянь.

Себастьяна больше всего насторожило то, что на следующий день Кики, указав на проходящую мимо скромную школьницу, глумливо похвастался, что на порноснимках снята именно она. На вопрос Себастьяна, кто исполнил роль соблазнителя, Кики загадочно устремил глаза к небу…

Нет, не нравилось все это Себастьяну. Он не был моралистом, но «загреметь» из-за идиота, который наверняка попадется и выложит в участке помимо своих также и совместные дела и аферы Себастьяна, — такая перспектива его никак не устраивала.

Глава 88

Луис Альберто избавил Бето от объяснений. Он обнял сына и рассказал ему о состоянии Чоле.

— Отец, я хочу как можно скорее ее увидеть!

— Врач сказал, что это сейчас может только усугубить ее состояние.

— Но хотя бы что-то купить ей!

— Она ни в чем не нуждается, — Луис Альберто улыбнулся. — И есть ангел-хранитель, который навещает ее. Вернее, ангелица…

— Не понимаю.

— Я же рассказал тебе о том, что на ее ненормальное состояние обратила внимание одна девушка. Это студентка-психолог Клаудия Сеа. У нее добрая душа, она навещает Чоле, приносит ей фрукты и цветы.

— Я хотел бы сделать то же самое…

— Видишь ли, только ее Чоле не боится. Доктор считает, что визиты Клаудии благотворно воздействуют на Чоле… И наше присутствие пока не обязательно.

— Неужели она мне не обрадуется?

— Каждый из нас напомнит ей о случившемся. Я ли это, ты или мама, в ее теперешнем состоянии мы являемся только раздражителями, а это для нее самое опасное.

— Ты видел эту девушку?

— Нет. Но я разговаривал с нею по телефону и пригласил ее к нам. — Луис Альберто расхохотался, назидательно подняв указательный палец. — Она проведет у нас анкетирование!

— Уж не «гуманистка» ли она?

— Вроде бы не «гуманистка». Она занимается проблемами народонаселения…

Луис Альберто оценил шутку Бето.

В последнее время на улицах не стало прохода от юнцов и девиц, пристающих к прохожим с требованием заполнить анкету с вопросами одного аргентинского, с позволения сказать, философа-«гуманиста» с явными замашками фюрера.

Его шумные появления на телеэкранах в окружении холеных полуграмотных соратников, пустопорожние рассуждения о гуманности и сами идеи, похожие на силос из различных философских работ, резко контрастировали с понятием человечности, требующей не словопрений, а реальной помощи голодным и униженным людям, которых немало в разных уголках земли. Этот словесный «силос» был явно рассчитан на приобретение голосов избирателей, которые продвинут еще одного демагога к власти. Жажда ее была написана у него на лице.

Увидев его как-то на экране в шумной толпе подобострастных почитателей, Луис Альберто вспомнил изречение его соотечественника, аргентинского поэта Антонио Поркья: «Сто человек — одна сотая часть человека…»

— Нет, она не «гуманистка»! — рассмеялся Луис Альберто. — Разве «гуманистка» проявила бы такое внимание к незнакомой старой женщине, сидящей в подземном переходе с ребенком на руках…

Две мысли не давали Бето покоя: Вивиан с ее угрозой сообщить отцу о его «грехе с Викторией» и шнурок от четок, которые Себастьян то ли забыл ему отдать, то ли умышленно оставил у себя.

Он позвонил Себастьяну.

— Себас, что за деньги ты мне подсунул?

— Не подсунул, а вернул. Хотел и остальные отдать, да ты за бутылку схватился… Я отдам…

Эта мысль понравилась Бето: вот и будет денежный запас на случай, если Вивиан станет тянуть из него новые деньги.

— Хорошо, — сказал он как можно более «мафиозным» голосом. — Ловлю тебя на слове! И вот что еще! Немедленно отдай шнурок от четок!

— Что орешь! Приходи в восемь к «Габриэле», я вынесу…