— Оно и видно! — Сторожиха грохнула чайник на облупленную печку и пошла в угол за своим ведром. А длинный прямо-таки вперился в Андрея: похоже, принял за кого-то другого.

— Здравствуйте…

Он попробовал лежа кивнуть головой.

Андрей улыбнулся — первый раз за утро.

— Вы техник?

Сторожиха в дверях хихикнула, определила:

— В гору пошел музыкант. За человека принимают.

Длинный безразлично хмыкнул, а из другого мешка высунулась аккуратная головка и поспешно рассеяла недоразумение:

— Техник вообще-то я… — Человек явно старался придать своему голосу солидную хрипотцу. — А что стряслось, мальчики?

Музыкант сел в постели. Андрей с улыбкой переводил взгляд с одного на другого.

— Ты что, — сказала аккуратная головка, — наш новенький, что ли? Подселили, выходит?

— А я подумал, что вы Роман Лилявский, начальник съемочного отряда, — сказал музыкант.

Сторожиха, открывая пяткой дверь, не выдержала, хмыкнула:

— Нашел с кем спутать… с Романом!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Уваркин сидел у себя в коттедже за лаково пустым столом и, барабаня пальцами, хмуро поглядывал на беленький телефон.

Только что звонила Протягина — уже из Каменева, с базы экспедиции. Видно, тем же воркутинским, только в другом вагоне, и выехала вчера из Москвы. Ну, выехала — и ладно. Кто ее держит, лимитирует, так сказать, — сама себе хозяйка. Приехала — и славу богу. Могла бы и вовсе не появляться ни на базе, ни в партии, хоть сто лет, — тоже плакать бы никто не стал. Только вот по делу и без дела трезвонить-то зачем? К тому же и рабочий день не начинался — до девяти еще добрых полчаса.

Застарелая досада опять ущипнула за сердце Уваркина. Ведь до конфуза, можно сказать, дошло с этим телефоном. Как-то раз пополудни, во время законом предусмотренного перерыва на обед, сидел Евгений Иванович с кем-то в вокзальном буфете за кружкой пива. Расположились, душевно беседовали о чем-то в углу под фикусом, — может, даже о производстве и шла речь. Скорее всего о нем. А тут как раз базу партии соединяют с Москвой. «Мне — Евгения Ивановича!» Обед не обед — подавайте ей самого начальника партии, и все тут. Ладно еще, что ответить есть кому. Сиднем сидящий в конторе нормировщик Пашка Тихомиров ответствовал честь честью: «А Евгений Иванович только что вышел на территорию!» То есть, мол, хотя время и обеденное, а начальник и не на обеде вовсе, а ходит по хоздвору, хозяйство у партии большенькое, небось с шоферами какое дело прямо на месте решает, а то и к завхозу на склад по какому вопросу заглянул. «А вы, — говорит она ему, — позовите, я на проводе подожду!» Пашка не растерялся: легонько пристроил трубку на зеленый бархат стола и потопал сапожищами по полу, хлопнул для слуховой видимости дверью, замер… а простояв тут же минуты две, зашумел снова, что твой звуковой имитатор за кулисами, и, будто запыхавшись от бега, докладывает опять: «Нигде нету, все видели, что был только что — да куда-то на минутку, видно, и отлучился». Находчиво намекал Пашка на одно деликатное место, куда за человеком пока что бегать не принято, кто бы ни требовал его к себе. Открутился-отбоярился, варнак. Но все же после такого переполоха и у самого Евгения Ивановича, как бы ни завидовали иные его якобы невянущему здоровью буровики, всякое светлое настроение враз отшибает — просто не до пива становится.

Вот и сейчас — ну что путного, директивного сказала Протягина? А ничегошеньки ровным счетом. «Выезжайте в поле. Начинайте съемку». Так это и без главного геолога известно.

Правда, не обошлось без того, чтобы не колупнула она болячку — как бы мимоходом задела вопрос о ручном бурении. «Сняли треногу?» — «Снял, снял, а как же, в соответствии с приказом от тридцатого апреля». Но бурение, дескать, продолжаем — механическим станком ЗАМ-300, а посему нормировщика Тихомирова пришлось перевести с конторской должности на свою специальность дипломированного буровика, что все равно не снимает вопроса о сменных мастерах с повестки дня — кадров нет как нет, хоть матушку репу пой.

Вот этого Протягина просто органически не выносит, не переваривает, так сказать, когда к ней с ножом к горлу пристают — требуют чего-нибудь. «Кадры подбирайте сами, дайте объявление, в конце концов организуйте учебу своими силами, — это вам не на СБУ-150-ЗИВ мастеров подыскать, на колонковое бурение бригаду мы вам уж сами дадим, это другое дело».

Известно, что другое. А вот первое, главное дело решать выпадает всегда одному Евгению Ивановичу. Вот, например, перед самыми Майскими праздниками приключилась канитель: из экспедиции спустили директиву, что всякое ручное бурение, как тяжелый физический труд, в честь пятидесятилетия Советской власти начисто запрещается. Хватит, дескать, поупирались на этих станочках деды и прадеды, пускай же в наш век справедливости и всеобщего прогресса поработает за человека умная, сильная машина.

Кто спорит, сказал тогда себе Евгений Иванович, высокому начальству видней. Только легко сказать: «Снять ручников». А взамен-то что — станок ЗАМ-300, это чудо-юдо с двигателем марки «Андижанец», хуже которого еще ничего не придумали?

Ну, есть у него такой станок, хоть сейчас ставь на профиль. Завезли в Паньшино авральным порядком сразу же, как о приказе насчет ручного бурения узнали по телефону, — официальная бумага по почте еще и дойти не успела. Как же, сориентировались. Правда, стоит он сейчас там в ограде без дела, этот станочек, но все ж не на хоздворе, на глазах у каждого любопытного. А хоть бы и на самый профиль его выперли — что толку-то? Бурить же некому. Ненадежен в эксплуатации и расценки не те, что у «ручников». К примеру, Фролку Чекунова, капитана этого новоявленного, силком на «Андижанец» не поставишь, если бы даже он и смыслил что-нибудь в технике. Фролка только один механизм признает — лбом в патрубок упираться. О Пашке же Тихомирове вопрос особый: из конторы убирать его Евгений Иванович не собирался. Сказать-то главному геологу пришлось, что отправил нормировщика на бурение, но ведь как не сказать было! Уж кто-кто, а Протягина давно на Пашку зуб имеет: нечего, мол, буровика держать в конторе. Где ей понять, для какой такой задумки держит Уваркин в конторе этого человека. И уж нынче она бы моментом воспользовалась — перевела бы Пашку сама, приказом по экспедиции.

Некому бурить и нечем. Вся надежда у Евгения Ивановича и была на ручников, на бригаду Фролки-капитана. Скважин-то по титульному списку ой-ёй-ёй сколько, а план каждый месяц дай!

Снять ручников, умную и сильную машину взамен… Может, колонковый буровой станок СБУ-150-ЗИВ, о котором упоминала сегодня Протягина?

Конечно, чего бы лучше, да только он еще с прошлого года в Каменеве, на базе экспедиции, стоит без всяких признаков жизни — как есть до последнего болтика разобран. И хотя спешно дали приказ о его ремонте и даже сама Протягина за этот станок хлопочет, — а дальше-то что? Природа — она ведь от бога, хоть и в век справедливости и всеобщего прогресса: дорога ж от Каменева до партии пораскисла, повздулась, как тесто в квашне, дороги здешние известные, теперь этот СБУ только летом, по подсохшей колдобинной колее, приколыхается на второй скорости. Опять же если лето выдастся ведренное.

«Дела, как сажа бела, — по привычке вздохнул Уваркин и сейчас. — С такими директивами свыше не только перевыполнения, а и выполнения не дашь, какие уж тут премии. И это перед самой-то пенсией…»

Из труб как бы нехотя сочился наружу реденький дымок. Туман распадался на рваные лохмы, они цеплялись за макушки сосен, сбиваясь в набрякшие низкие тучи, и солнцу сегодня никак не пробиться. Острая потяга, с утра разгулявшаяся было по сиверку, явственно спадала теперь, на смену ей шла тихая, нудная морось. Уваркин какое-то время тоскливо наблюдал за шумными действиями сторожихи, выгонявшей начальниковых кур из своего огорода; снова, в который уж раз, дал себе слово уволить проклятую бабу и, притаив в себе до поры это намерение, опять вернулся к прерванным мыслям. «Снять ручников». Оно только сказать легко. Со стороны да сверху. А ведь именно под Фролкиной треногой ковался, так сказать, трудовой план партии, приводились в соответствии с пунктами ее соцобязательства. Еще с зимы, считай, бригада ручников ковыряла мелкие скважины по створам. И хотя та же Протягина выговорила как-то, что ни одна из скважин не достигла коренных пород, все «висячие», с пустым для геологии результатом, и к тому же выносились в натуру наобум лазаря, факт остается фактом: эта самая трата народных денег, как она по горячности выразилась, лично для них, для их партии, оборачивалась приличной статьей выполнения плана.