— Лично я и сам толком не знаю, как это все получилось, — со вздохом признался он.

Ему пришлось рассказать Бондарю про Торпедного Катера. Хотя о чем тут особо-то распространяться? Так себе история — одно душевное несогласие, и никаких пока что фактов.

Бондарь притомился сидеть на корточках и, к немалому изумлению Веньки, не жалея свою новую болонью — а может, просто не думая о ней в такую минуту, — плюхнулся на цементный пол и тоже вытянул ноги.

— Ломай тут голову как знаешь, — сокрушенно сказал Венька.

Ему было приятно, что Бондарь принял близко к сердцу этот трагический случай. Не то что Саня Ивлев. А ведь это хуже нет, когда посоветоваться не с кем, душу излить некому. И Бондарь, похоже, уловил это его настроение.

— А ты поменьше-то не мог выбрать заготовку? — с укоризной заметил он Веньке.

— А что, маленькая, по-твоему?

— А по-твоему, большая? Надо, чтобы звезду было видно издали.

Венька с благодарностью посмотрел на Бондаря.

— Правильно!

— А со временем и новый памятник инспектору сделаем!

В голосе Бондаря появились знакомые каждому рабочему начальственные нотки, и Венька, сам того не сознавая, вмиг подобрался и был уже полон внимания и какой-то внутренней, как бы исподволь копившейся в нем потребности что-то делать.

— А я еще хочу барвинок достать, — сказал он. — Травка такая с голубенькими цветочками. Пускай растет на могилке. Чтобы приятно ему было.

— Кому приятно-то? — удивился Бондарь. — Уж не Симагину ли?

— Кому-кому… Может, и ему. Почем мы знаем.

Бондарь посмотрел на него внимательно — и смолчал.

В два счета они заново перекроили чертеж, обрезали лишнее и, прежде чем отнести заготовки на сварку, решили отшлифовать их пастой.

В маленькой запущенной слесарке, отделявшейся от цеха дощатой дверью, Венька ловко надраил пластины на шлифовальном круге, и Бондарь, неотрывно наблюдавший за его работой, вдруг предложил ему перейти в их пятый цех. Слесарем-наладчиком.

— Это бочки-то делать? — засмеялся Венька. — Тут же одни бабы! Педальная деятельность. Веселая была бы комедия…

— А ты подумай, подумай! — не отступал Бондарь. — Во-первых, здесь чистый воздух, — он шумно принюхался, как бы от удовольствия закрывая глаза. — Никакого тебе газа. Разве что духами в цехе пахнет… — подмигнул он. — Во-вторых, сам себе хозяин. Вернее, во-вторых — это вот что будет: седьмой разряд и те же самые деньги, что ты и в хлораторном получаешь! Ну как, все о’кэй?

Венька хмыкнул с улыбкой и покачал головой.

— Нет, Боб, ни за какие коврижки. — Но, глянув на сникшего Бондаря, вдруг смилостивился и вывел уклончиво: — Вот если бы эту вашу педальную деятельность заменить конвейером… ведь можно же что-нибудь смороковать — подумаешь, какие сложности, спутники, сказал бы, делать, а уж эту-то бочкотару…

Он скривился, как бы показывая, что тут и говорить им не о чем, но Бондарь, живо смекнув, что к чему, встрепенулся.

— Так в том-то и фокус, что мы как раз и намечаем полную модернизацию цеха! Не век же нам кустарями быть, сам посуди. Бочек-то сколько надо, знаешь? А ты бы с самого начала принял участие в наладке нового современного оборудования. А может, кое-что изобрел бы по ходу дела, усовершенствовал бы, так сказать… Даю гарантию!

Вот тут-то Венька и смешался — не то чтобы сразу же соблазнился, но просто как бы невольно прикинул про себя: «А не худо бы, совсем не худо. Одно дело — титан. Там химия сплошная. Дундук дундуком ходишь возле хлораторов. А тут работа с механизмами, все на виду, валики, шестереночки… Уж смикитил бы не хуже других. И опять вроде как равновесие у нас с Ивлевым: точно не скажешь, кто впереди оказался».

— Давай, Боб, так, — напоследок сказал он Бондарю, — ты пока получай новое оборудование, а я тем временем подумаю…

Хороший был мужик этот Бондарь, и обижать его Веньке не хотелось.

Венька растерялся, когда увидел на пороге Саню Ивлева.

— Можно? — смущенно улыбался тот.

— Входи, конечно! Еще спрашиваешь…

Раньше Саня не спрашивал, а порой и вообще не звонил — открывал дверь запросто, шел как к себе домой. Даже Зинаида одно время до того привыкла к нему, что шлындала при нем по комнате в халате нараспашку.

Мало ли что было раньше.

— Ты как это надумал? — Радуясь в душе приходу Ивлева, Венька все же не мог обойтись без язвительности.

— Чего надумал? — вроде как не понял Ивлев.

— Да зайти-то ко мне.

— Скажешь тоже… Как будто я не захожу, — Ивлев неуверенно присел на краешек тахты, оглядывая комнату. — О, да у вас новый телевизор!.. Какая модель-то?

Венька, стоя посреди комнаты, выжидающе глядел на Ивлева, скрестив на груди руки.

— Чего ты?.. — выдержал Ивлев его взгляд.

— Да так… Телевизор, модель… — Венька хмыкнул. — Ты зачем пришел-то?

— Ты спятил, что ли?! — Ивлев округлил глаза.

— Я же вижу, что не так просто, а по делу.

— С чего ты взял?

— Сидишь плохо. Бочком. На краешке.

Ивлев огляделся — как же это он сидит-то? И впрямь как бедный родственник. Или того хуже — со скандальным делом заявился.

— Во психи стали! — хохотнул он. — Все не по уму делаем, разную ерунду замечаем за другими и все на себя переносим!

Ивлев передвинулся к середине тахты, откинулся на спинку:

— Так сойдет?

— Так другое дело!

У Веньки будто гора с плеч свалилась. Эта раскованная интонация Ивлева напомнила ему то счастливое время, когда, бывало, собравшись под вечер с женами, они дурачились от души кто как умел, и всем им было хорошо. Саня мастак рассказывать анекдоты. Это сейчас от него только и слышишь: «Цех… четыреххлористый титан… царги… план… график…» Как молитва — каждый день одно и то же. Вот и было ему тягостно думать, что Ивлев пришел не по старой дружбе, а по какому-то делу, касающемуся их цеха.

— Чудак ты! — сказал Ивлев уже на кухне, разливая по стаканам принесенное вино. — По делу, так я бы позвонил тебе, и вся недолга! Да и нельзя же только про этот чертов цех думать! Так и чокнуться можно. Скажешь, нет? — тут же и засмеялся он, как бы подчеркивая этим поспешным смехом, что говорит он все это просто так, момента ради.

Венька тотчас уловил эту неискренность Ивлева, но придираться к ней не стал — спасибо, мол, и за то, что хоть так-то сказал. Он ответно улыбнулся, торопливо выпил и, не закусывая, замер на секунду-другую, закрыв глаза и словно прислушиваясь к себе, а потом взглянул на Ивлева.

— Молоток, Саня, что зашел! Жизнь стала какая-то… — глаза его лихорадочно заблестели. — Даже выпить неохота. Правда! — пожал Венька плечами, будто и сам удивлялся этому странному обстоятельству. — Хотя другой бы на моем месте… Представляешь, Саня, такую картину, — оживился он, как бы нащупывая самый верный тон их разговора, хорошо знакомый по прошлым временам. — Повадились к нам шастать в подъезд разные забулдыги. Тут же рядом гастроном, сам знаешь, а наш подъезд ближе всех. Стучат как к себе домой. Моя же квартира самая первая на пути.

— Да ну?! — подыграл Ивлев, выпучив свои черные глазищи.

— Чего… «да ну»? — не понял Венька. Он слегка ошалел от этой негаданной сегодняшней радости.

— Да что первая на пути. Я как-то не заметил.

Венька моргнул и засмеялся долгим счастливым смехом:

— Даешь ты, Саня!..

— Нет, это ты даешь.

— Чего я даю? — Венька замер с улыбающимся открытым ртом, заранее готовясь к тому, чтобы после Сашкиных слов раскатиться еще пуще.

— Стаканы, конечно. Они же и стучат к тебе, чтобы стакан выпросить. Забулдыги-то, а?

— Ну! — в азарте хлопнул Венька ладонью по столу. — Стучат, хмыри такие: дай стакан! А мне давать надоело, только и знаешь, что открывать да закрывать дверь. Я уж на звонок сразу со стаканом стал ходить. Короче чтобы. Открою дверь, суну не глядя — и всех делов.

— Рацпредложение оформи.

— Можно. Пропадите, думаю, вы пропадом вместе со стаканом. Зинаиде сказал, чтобы десятка два купила. Половины уже нету.