Тут будущая теща могла зайти во фланг и ударить кинжальным огоньком: а почему, дескать, мил женишок, не пожить бы вам первое время у меня? — изба просторная, две комнатки и кухня с сенцами — чего еще для троих-то надо?

Вот этого вопроса опасался он пуще всего, — убедительного ответа на него ни для будущей тещи, ни для будущей жены у него не было. Затем и ходил к ней, к Ульке, вчерашним поздним вечером, чтобы еще и еще раз объяснить, что не может он бросить ребят и уйти от них в самый разгар полевых работ, — и без того каждый человек на учете, а тут на тебе! Да и кто, скажут, подвел: рабочий четвертого разряда Илья Данилов! Постоянный кадр и член компартии к тому же. А жить на два дома — об этом лучше и не думать.

Словом, соображения на этот счет у него были крепкие, и поэтому шуточки мастера и ребят насчет невесты он принял, как само собой положенное: шутят — и ладно, и хорошо, что шутят, значит, не сон все это — есть у него Улька! И никуда не денется, пока он сам тут живехонек-здоровехонек и месит каждодневно эти чоусминские болота.

Пополудни они пересекли правобережную долину Чоусмы в четвертый раз. Двигались по спирали, перемещаясь вниз по течению реки. Несмотря на перепадавшие в эти дни дожди, в пойме воды заметно убавилось. Паводок шел на убыль.

Закопушки и зондировку буром Андрей делал чаще, чем было предусмотрено методикой крупномасштабной съемки. Расчет был простой: чем больше будет у него с самого начала сведений о поверхностных отложениях — в пределах двух, а иногда и трех метров, — тем увереннее он будет себя чувствовать. Надежды на какие-то литературные источники не было пока что никакой. Отчет по итогам мелкомасштабной инженерно-геологической съемки прежних лет, на основе которой и был составлен проект нынешних детальных исследований, в единственном экземпляре хранился в сейфе Уваркина. Взглянуть на него удалось только мельком — баба Женя так и не выпустил отчет из рук под предлогом каких-то срочных выписок, которые он якобы делал из него. Боялся человек, что подчиненные его не геологическими данными интересуются, а штатным расписанием партии, размером ставок и процентами разных надбавок. Чуяла кошка, чье мясо съела: за счет штатных единиц итээров и сменных буровых мастеров Уваркин принял на работу завхоза, механика и шофера на персональный ЗИЛ-157.

Шут с ним, с бабой Женей, мысленно махнул на него рукой Званцев. В конце концов перед ним лучший, достовернейший источник — сама матушка земля. Только приложи ум да умение. Да и удача выпала вон какая — Фролка с Ильей вертят ему эти зондировочные мелкие скважинки, успевай только описывать! А залесенность, по поводу которой плакал Роман Лилявский, не такая уж таежная, густая — даже на глаз, без нивелира, Андрею удалось составить несколько геоморфологических профилей. И в двух местах — вот уж и впрямь пророчество Славки — они подсекли уступы. Правда, пока что было неясно, уступы каких именно в своей последовательности террас, но как раз на этот вопрос должно было ответить стационарное бурение. Это уж Фролкина задача — дать литологическую колонку на разных геоморфологических типах поверхности.

— Я понял, понял! — готовно закивал мастер, когда Андрей, не говоря ни слова, вбил колышки ниже и выше некрутого двухметрового уступа. — Все так и надо, — подмигнул он Илье, — сравнить породы террас.

— Но сюда же сэ-сс-станок не подвезем, — усомнился Илья. — В одном только «Андижанце» центнера тэ-тт-три, поди, будет…

Фролка взорвался:

— Да забудь ты про свой «Андижанец»! Хватит мне капать на мозги! — Он чувствовал теперь полную свою правоту, а потому и власть над Ильей, и отыгрывался за утреннее поражение. — Во-первых, на механическом нужны не самоучки вроде тебя, а мастера, с допуском по всей форме. Там и я не смогу. А во-вторых, даже легонький ЗАМ-300 сюда надо тащить на санях, трактором.

— Он прав, — остановил Илью инженер.

Но тот не сдавался — столько разговоров об этом ручном бурении, а они вот теперь сами цепляются за него.

— Есть же п-п-приказ о снятии тэ-тт-треноги! А трактор с тележкой для «Андижанца» — это не п-проблема. Одна отговорка. Я сам в кэ-к-колхозе добуду.

— Вот ведь дуб-то… Это же сколько времени на это уйдет?!

— Мне быстро надо, Илья, — подтвердил инженер. — Я думаю, что здесь, — указал он на колышки, — мы вскроем не только цоколь, но еще и водоносный горизонт. Это очень важно. Это и есть то самое, ради чего все мы здесь.

— Пробурим дэ-дд-две скважины — и дело в шляпе, что ли? — удивился Илья.

Фролка безнадежно махнул рукой: нашел, мол, с кем беседовать, что об стенку горох.

— Да меня-то что агитировать, мне-то что… — заговорил Илья. — Просто я чувствую, что не к до-до-до… это… не к добру все это. Мы-то бурить будем. Раз надо для нэ-нн-науки, значит, сделаем. Но просто сердце болит что-то. Со вчерашнего дня болит. Раз п-п-приказ был, то потом, в случае чего, по гэ-гг-головке не погладят. Спрашивать не будут — знали о приказе или нет.

— И чего городит? — покачал головой Фролка, закидывая на плечо бур и пристраиваясь вслед Андрею. — Это, я так скажу, только от безделья. Катаешься, понимаешь, на казенной машине — то в Юхломск, то обратно опять… — тихо засмеялся Фролка, маскируя искреннюю горечь своих слов. — Оттого-то и помитинговать вздумал. А надо дело делать. Молчком, молчком. Чтобы дыхание не сорвать. Понял?

Илья хлюпал сзади, сосредоточенно сопел, будто не слышал обращенных к нему слов мастера.

— Зря топор не захватили, — сказал он как бы самому себе, — я бы эти пни от вэ-вв-валежника посрубал, пока время есть. А то потом, когда перенесем все сюда, — ухайдакаемся не на шутку, некогда будет и место под т-т-треногой подчистить.

С машинальной безошибочностью ступая меж кочек, Илья старался думать о чем-то другом, а не об этой стычке с Фролкой. Вот, например, солнце. Он запоздало заметил, что сегодня уж было вёдро так вёдро — настоящее, без подвоха, не то что всю прошлую неделю. Небушко полное, глубокое, и нету ему конца и края. Только солнцу под силу такое пространство. И тепла хватает на всех. Все вокруг, можно сказать, только им и живет. Не будет солнца — что останется?

Илья не знал точно, что останется, а что погибнет. Люди, решил он, должно быть, погибнут. А болот небось разведется еще больше, видимо-невидимо их станет. И некому будет проводить на них геологические работы с целью мелиорации. Чудно!

Но солнце никуда не денется. Это ж ерунда, рассудил он, чтобы его вдруг не стало. Астрономию он знал так себе, в бога не верил, руководствовался своими житейскими представлениями: ну как это возможно, чтобы исчезло солнце? Нет, оно будет. А вот люди один за другим уходят. Это уже факт, это и дети знают. Солнце останется, а тебя не будет. И болот на земле — кто знает, — может быть, тоже не будет. Другие люди станут сымать с торфяников урожаи капусты, кочаны в добрый обхват, как утверждает геолог-музыкант Костя, и капусты будет завались, — а, к примеру, про того же Костю, кормившего комаров и клещей в болотах ради этой капусты, поди, никто и не вспомнит.

Эта горькая мысль напомнила ему о том, что в мира еще много несправедливости. Да что далеко ходить за примерами — впереди него хлюпал своей щелястой кирзой как раз один из тех, кто уже пострадал в своей жизни, как говорится, ни за понюшку табаку. «А у Павла-нормировщика и у бабы Жени, — подумал Илья невпопад, — сапожки-то яловые, почти неношеные. — И тут же как бы взял себе на заметку: — Постановим отдать съемщикам. Павлу на буровой они будут ни к чему».

Но какой-то второй голос со своим возражением уже был тут как тут, поспел вовремя: «Кто это, интересно, постановит? Скажи, какой комитет выискался… Ты сам-то, товарищ Данилов, сержант в запасе и бывший комсорг роты, как тут работал, на этой мелиорации?»

Справедливый вопрос — с глубоким намеком. И нечего ответить, и за чужие спины не спрячешься, потому как сам кругом виноват. Виноват! Ведь так он и работал всю весну: делал кто чего ни скажет. Начальству верил, как майору, бывало, командиру роты. А начальства-то над ним ой сколько оказалось — нормировщик и тот понукал.