А я стояла, круглыми глазами пялясь на дракона, и толпа по дуге оббегала нас, так и оставшихся почему-то совершенно сухими и неподвижными. Я — скованная дичайшим ужасом, и он, стремительно теряющий человеческий образ. Черная чешуя случайной омерзительной россыпью возникала то тут, то там, а черты лица неотвратимо менялись в нечто промежуточное от ящера. И клыки… Черт подери, у него из-под челюсти выпирали клыки!

— А теперь как? — прорычало внезапно чудовище, заставляя меня вздрогнуть всем телом.

— К-как? — В шоке переспросила я. И в том же состоянии добавила бредовое: — П-плохо. Погода у-ужасная…

— Теперь самосохранение появилось? — Ничего человеческого в этом чудовищном басе схожего с родными, привычными обволакивающе вкрадчивыми нотками уже не было.

Пребывая в прострации, я качнула неопределенно головой, а затем как в худшем кошмаре наблюдала, как ко мне потянулась лапа. Именно лапа — когтистая, с перепонками между пальцев. Всегда боялась ящериц, а тут смесь с человеком уродская стоит, рычит и явно не погладить конечность свою ко мне тянет. И все, занавес.

Я заорала.

Часть седьмая. О новых впечатлениях и антагонистах

Нередко бывало, злорадно усмехаясь, старшие собратья и преподаватели нам говорили, что когда со второго семестра начнется практическая часть обучения, мы, счастливые заучки, все разом узнаем, как изнутри выглядит главный академический лазарет. Снаружи-то все видели, кто хоть немного гулял по городу — это была огромная лечебница с несколькими корпусами. Но вот побывать там начинающим, «зеленым» адептам ни разу не удалось. Непроизвольных травм никто не получал, а легкие недомогания решались в маленьком медпункте, где вместе с лекаршей дежурили пятикурсники с целительского факультета. Честно говоря, угроза если не пугала, то настораживала: это что нас, калечить собираются? В общем, наслаждались мы теоретическим материалом, пока могли.

И, пожалуй, я в этом году единственная с подготовительного курса, кто попал сюда так рано.

Первое, что бросается в глаза — невероятная белизна потолка. Никогда такого белого оттенка не видела, белее девственного снега. Идеально, ни пятнышка, гладкий матовый потолок из неизвестного материала. Красота.

Я далеко не сразу поняла, где нахожусь. Сначала трусливо предположила даже, — во многом вина в белизне перед очами — что смерть уже меня постигла, мир мне прахом. Кто бы обвинил меня в пессимизме, учитывая, какое кошмарное зрелище мелькнуло последним воспоминанием в памяти? Но не успела я толком испугаться и пожалеть себя, такую молодую, ничего толком не повидавшую в бренном своем бытии, как обрывки чужого разговора коснулись ушей:

— Я в жизни не видела мужчины красивее в своей жизни. — Голос рассказчицы был полон эмоций и ощутимо дрожал. — И, знаете, в жизни мне никогда не было так страшно.

Раздался странный звук, похожий на смесь всхлипа и истерического смешка.

— Ох, Натка, это ты еще молодая. А я… Знаешь, девка эта его по здоровью меня обгонит! — Поддерживая ее, продолжила неизвестная собеседница. — Шок у нее просто, только в медпункте нашатырь понюхать и все нормально. Так вот я когда пыталась ему сказать, он на меня как зыркнет — я ж пожилая женщина, сердце-то подводит уже, чуть ноги не вытянула там же на месте.

Последовал уже отчетливый слаженный вздох, полный печального взаимопонимания.

— Слава небесам, что каникулы наступили, свободных палат хоть отбавляй. А то блуждали бы тут больные, еще бы кто увидел этого сгоряча и пиши пропало, одни некроманты бы радовались.

Вот так и сложилась картинка. Видимо, дракон все ж вспомнил, что я его обожаемая половинка и передумал жрать. Принес сюда, испугался, что умираю. Небезосновательно, между прочим, ведь мы, люди, существа хрупкие, на моем месте мог бы кто действительно разрыв сердца схватить. Единственное, что меня волновало — ушел ли он уже или поджидает где-нибудь еще? Нет, точно не поблизости, иначе бы так громко обсуждать бы страшились, но уехал ли он в свою Эстуарию или когда узнает, что я пришла в себя, забирать вернется?

От этой мысли я вздрогнула и тем самым выдала себя.

— Глядите, госпожа Кастарая, проснулась уже, — шепотом произнесла та самая Ната, и надо мной появилось лицо. Посмею предположить, что, судя по едва заметным хмурым морщинкам вокруг глаз, вцепившихся в меня опытным взглядом врача, это была старшая из говоривших, госпожа Кастаная.

— Вы как, адептка? — Тон ее разительно поменялся, стал жестче, строже. Возникший было по тем ее репликам образ добродушной пожилой дамы разбился о портрет властной и сильной женщины.

— Хорошо, — честно ответила я, чуть растерявшись. В следующую секунду я вспомнила наконец о подвластных мне опорно-двигательных функциях тела и села.

Моя палата оказалась удивительно просторной, с огромным панорамным окном, в бело-голубых тонах и с большим количеством растений в горшках, расставленных на полках, на полу у стен, повешенных на стенах. Ничего особенного в том, как выглядел «главный академический лазарет» (а вернее главная больница уж, если так посудить), не было, из чего я сделала вывод, что угроза попадания сюда заключалась исключительно в обстоятельствах такового.

На мне было все то же простое бежевое платье, плащ только сняли, так что было ясно: побыла я тут совсем недолго, и шанс, что дракон никуда не делся из городка, неутешительно велик.

— Раз ты в порядке, вставай и будь свободна, — осмотрев бегло мой растерянный вид, ровно сказала лекарша.

После того, что пережили, мне, принесенной злым чудовищем, здесь были явно не рады. Пришлось спешно собираться с силами и, кивнув, я откинула с ног одеяло и встала с кровати окончательно, заметив свои туфли, аккуратно поставленные рядом.

— Тебя там ждут в коридоре, — любезно сообщили мне, чем окончательно разрушили надежду и подавили дух. На этом посчитав долг передо мной завершенным, женщина и, судя по всему, ее помощница ушли.

А я, тоскливо проводив их глазами, честно тянула время. Обувшись, все сидела и пыталась решить, что делать. Теперь я, несомненно, опасалась дракона гораздо больше, чем до этого ненавидела. В следующий раз может и сожрать, не подумать. Вновь с ним находиться рядом вовсе не хотелось.

И вот в момент, когда я уже готова была выйти через окно и скрыться переждать, например, у Арины, раздался короткий стук и дверь скрипнула, после чего в мою, пусть и ненадолго, палату вошли.

— Я не хочу ехать с вами! — отчаянно выпалила я, бросая судорожный взгляд через плечо. И осеклась.

Папа стоял с букетом моих любимых цветов — розовых акриэнов, особенных своей формой, сильно напоминающей бабочек — в руке, улыбаясь. Так мудро, по-родительски снисходительно и ужасно понимающе улыбаясь.

В следующий миг я уже обнимала его так крепко, как могла, словив в какое-то мгновение себя на том, что незаметно для себя почему-то плачу, и горькие на вкус слезы впитываются в темный камзол папы, пахнувший его одеколоном — с нотками чего-то не менее горького, как незаваренный чай.

Более-менее взяла себя в руки лишь когда наблюдала, сидя на мягких подушках поверх сиденья, из заднего окна автокара, как удаляются стены академического городка. Вскоре и вовсе на горизонте виднелись одни только горящие пики башен. И те медленно, но верно пропадали из поля зрения.

— А где мама? — неловкий вопрос звучал хрипловато, и, смутившись, я тихонько кашлянула, прикрывшись тем же платком, которым вытирала горькие слезы с совершенно мокрого лица. Неизбежные последствия истинной безосновательной женской истерики, которую отец, умудренный опытом (восемнадцать лет в браке с мамой, еще бы), выдержал с достоинством. Подталкивая в ожидаемом направлении, сопровождая это нужными утешительными словами, довел меня от больницы к транспорту, усадил и, когда мы ехали, стоически помалкивал и периодически кивал, поддерживая мои жалобы на дракона. А таковых за столько времени (я прошлась по обидам последней декады лет) накопилось немало.