Истинная пара дракона

Пролог

ОН рядом. Неуловимой тенью за спиной, легким дуновением ветра, отголоском ироничного смешка, едва ощутимым нежным касанием и щекотным поцелуем. Каждый раз, лихорадочно оборачиваясь, я ожидаемо встречалась с пустотой, вновь и вновь находя себя в звонком одиночестве на грани безумия… Лишь тихим эхом звучал за невидимой чертой приглушенный смех. Я слышала шепот над ухом, знакомое до боли, насмешливо-протяжное «Ма-ара, моя Ма-ара». Я кричала, меня почти выворачивало — но он не отступал. Здесь, близко и далеко. Он сводил меня с ума в самом буквальном смысле. Его имя преследовало меня навязчивым звоном, становилось все громче и громче, отчетливее и гневнее с момента, как я сбежала. Он — моя печальная судьба.

Это имя я слышала с самого детства. Обрывками лихорадочных фраз, испуганным шепотом, тихим ругательством и проклинанием. Нет, он не дьявол. И не кто-то из божеств, к которым обращаются жители моего мира. Он хуже любого демона, кошмарнее всяких ужасов ночи. Никакой бабайка не грозил мне во тьме, ведь я знала: тот, кому я принадлежу, запросто свернет шею монстру из шкафа.

Он тот, кто приходит с рассветом. Его пронзительный до мурашек взгляд темнее черного, но не приведите боги увидеть в этой черноте красный оттенок ярости. Я знала одно: он один из НИХ. Тех, кто решает судьбы, кто тайно стоит на вершине мировой иерархии. Крылатые. Бессмертные.

Драконы. Нет на свете силы, что бы их превосходила. Древнейшие из существ, сильнейшие в природе. Последние из погибшей некогда расы, они остались, к счастью, бесплодны, но, к несчастью, злы, практически всемогущи и… вечны. Их фактически невозможно убить, а если возможно, то не моему окружению. Тайна их истребления осталась в далеких темных тысячелетиях прошлого, и любые, если они вообще существовали, сохранившиеся мемуары, раскрывающие слабости этой расы, загадочным образом исчезли. Уяснив свою ошибку и оставшись в печальном и неисправном меньшинстве, драконы стали скрываться. Бессмертие спрятали за масками долгоживущих архимагов, а властолюбивую натуру подкармливали постепенно, перехватывая заочно управление так тихо и незаметно, насколько это было можно. Судя по тому, что мало кто подозревал о реальности ящеров не только в настоящем моменте, но и вообще в истории, это получалось превосходно. Заняв особое место в мире драконов, к своему сожалению, я, как никто другой, хорошо уяснила, кто теперь на самом деле держит власть над Заветным миром в цепких лапах, впившись в нее острыми когтями, как в сказке усевшись на гору своих сокровищ.

Стоит ли говорить об их опасности? Это жуткое, давящее, оцепеняющее влияние магической сущности дракона ощущал любой, даже если он не знал, что именно скрывается за человекоподобной личиной. И всю сознательную жизнь мне твердили о правилах: не противиться воле дракона, не смотреть в его глаза, ни за что не лгать и никогда, никогда не убегать — ведь зверь этого и ждет!

Я нарушала их все.

Часть первая. Дневник

В последние ночи мне часто снились кошмары. Живые, беспокойные, темные, они неизменно приходили после долгих попыток уснуть под грузом давящих мыслей. В них, во снах, горько-сладких, исполнялись мои несбыточные надежды. И в главной роли, конечно же, всегда он.

В надежде оттянуть наплыв жутких видений с неясным и совершенно неразборчивым, но пугающим до криков по пробуждению происходящим, я часто отвлекалась собственными воспоминаниями. Думала о том, как все начиналось. Как могла моя красивая сказка об истинных чувствах и высоких метаниях закончиться так резко, слезами и трауром? Мне казалось, что ошибка где-то далеко в прошлом, там, где история брала свое начало.

Можно ли что-нибудь изменить в памяти? Нет, конечно, нельзя. Но, обдумывая прошлое, можно изменить настоящее. Так он мне сказал однажды. И часто сомневаться в его правоте не приходилось.

Чем больше я размышляла, тем сильнее было желание поделиться переживаниями и воспоминаниями с кем-то. Но мне было не с кем поговорить, некому раскрыться. А что делают люди, когда отчаянно хотят рассказать? Пишут.

Сегодня, в последнюю ночь перед судным днем — днем моей свадьбы, я не смогла спать вовсе. В моем окне одиноко горел свет от настольной лампы, и время от времени раздавался шорох переворачиваемых страниц. Нет, я не читала. Пустые бежевые страницы книги заполнялись моей собственной рукой. Мною завладел безумный азарт, перо рисовало живые символы со скоростью настоящего писаря, фразы мчались вперед, без остановки; перед взором проносились описываемые картины прошлого.

Книга моей жизни брала корни в милом детстве, где перед сном читались хрипловатым голосом престарелой гувернантки сказки о принцах и принцессах, а утро начиналось с церемонии завтрака графской семьи. Моей любимой всегда была история о принцессе, томившейся в плену, и драконе, которого побеждал некий мужчина благородных кровей и намерений. Кто знал, что сказки так жестоко воплощаются в реальность?

Эта сказка началась в морозное утро марта, когда мне исполнялось восемь полных лет. Мой гость продемонстрировал скверную привычку приходить рано-рано утром, причем это было очень холодное утро: меня разбудили неласковые прикосновения упрямо не желающей уходить леди Зимы. Виной тому было открытое настежь окно, но я точно помнила, что плотно закрывала ставни.

Он не скрывался. Сидел на широком подоконнике, спиной без опоры к раме, и задумчиво на меня смотрел. В какое состояние придет ребенок, увидев на подоконнике незнакомца в своей комнате спросонья, видимо, не учитывал. А может, ему было все равно или он и вовсе наслаждался страхом, затопившим в мгновение меня от пальцев ног до макушки, отдавшись душащим комом тошноты у горла. Это был тот х, смешанно-детский, глубоко подсознательный страх: страх темноты, что полумраком в едва проглядывающихся очертаниях комнаты клубилась, слабо разгоняемая только начавшим свой восход солнцем и страх того, кто в ней, в темноте. На самом деле он вовсе не походил внешне на монстра, не имел ни клыков, ни рог, ни даже чешуи, но я, выросшая на жестоко-реалистичных сказках, знала, что самые страшные монстры скрывались за поразительно красивыми лицами. Страх был самый банальный, и стал для меня шоком. Возможно, если бы любой другой сидел так же перед моей кроватью, я бы рассудила, что это вор и убийца, закричала бы, позвала на помощь или бросилась бежать. Но это было не то и не другое — нечто много хуже. В моем горле как будто застрял кусок льда. Тяжесть ауры странного мужчины надавила длинными лапами на плечи, болезненно впиваясь когтями и железно приковывая к постели. Я рассматривала фигуру на подоконнике, закрывающую собой рассветное солнце, что терялось позади него в белом снегу этих нереально длинных волос, и мне казалось, стоит шевельнуться — он бросится…

В перепуганном детском сознании возникали сотни вариантов продолжения. Почему-то лидировали жуткие концовки с пожиранием заживо, хотя нежитью его назвать можно было в последнюю очередь.

Но он не сделал ничего. Пару секунд еще выдерживал мой перепуганный взгляд, прислушивался к, наверное, оглушительному стуку моего обезумевшего сердца, а потом вдруг улыбнулся уголками губ — может, думал, что успокаивающе, но мне лишь стало хуже — и исчез.

Я не решилась никому рассказать ни о самом призраке-мужчине, ни о подарке в виде рубинового кулона, который он оставил, развеяв тем самым хрупкие надежды на то, что все было лишь остаточным сном. Доказав, что более чем реален. Что-то на уровне подсознательного удерживало меня от болтовни, вытесняя отчаянное желание выговориться, спрятаться за спинами своих родных. Мне стало понятно уже тогда, где проходят границы возможностей защиты мамы и папы, и украшение я надевала с дрожью в пальцах, долго провозившись с застежкой, прежде чем вышла из комнаты и начала свой праздничный день. Холодное золото обжигало кожу, но я не посмела, как бы ни хотелось, выкинуть прочь пугающий дар; в голове твердо засела мысль, что носить это теперь надо постоянно, не снимая, иначе случится что-то очень и очень плохое. В мире, где есть магия внушения, и призраки действительно встречаются самые разные, это не было чем-то невозможным, а я предпочла отнести своего «гостя» именно к категории вышеупомянутой нематериальной нежитей, рассудив, что если он живой, то все гораздо, гораздо хуже. К сожалению, таковым, худшим, оно и оказалось.