— Конечно, видел!

— Вот на вершине той горы есть круглое озеро. А в озере нет рыбы.

— Почему? Озеро без рыбы не бывает!

— Бывает, оказывается. Наша группа, под названием «Таганок», решила развести там рыбу. Присоединишься к нам третьим? Вожак отряда — я!

Якуп растерянно захлопал глазами и даже засмеялся от удовольствия.

Вожак повторил свой вопрос:

— Присоединишься?

— Спрошу у мамы…

— Мямля ты, Якуп! Это тайна. Так и знай: если даже будут тебя вешать, будут резать — об этом никому ни слова! Даже маме. Понял?

Габдулла толково и подробно разъяснил задачу:

— Сначала выловим много-много икряной рыбы, соберем ее в садок. Потом в ведрах понесем на Кирамет. Нужно будет менять воду — по дороге на каждом шагу родни-ки, Коль боишься, скажи сразу!

— Не поругают ли за это?

— Кто?

— Да мама…

— Обязательно будет ругать. Поругает и перестанет. Людей, которые начинали новые важные дела, и в старину недопонимали.

Конечно, и Якуп тоже недопонял всю Еажность предстоящего дела. Его увлекло другое. Мальчику, отвергнутому товарищами, страстно захотелось стать равным со своими сверстниками. Поэтому, не раздумывая, он дал торжественную клятву быть верным общему делу и, не спросившись никого, сам, по собственному желанию вошел в «Таганок».

При этом вожак поставил перед ним еще одно, дополнительное условие:

— В течение трех дней чтобы* все было кончено с примерностью! Научись метко стрелять из рогатки, взбираться на деревья, прыгать, хорошо грести! Все это пригодится. И еще, не подавай руки Вазиру, строго добавил Габдулла.

— А почему?

— Об этом тебе пока не обязательно знать… Ну, согласен со всеми условиями? Если согласен — поклянись!

— Согласен! Клянусь! — сказал новая подпорка «Таганка».

После короткого молчания вожак «Таганка» счел нужным сделать еще одно заявление:

— Не думай, что мы дожили до того, что вынуждены приглашать тебя. Мы просто желаем сделать из тебя человека. Знай это.

— Ладно, — склонил голову Якуп.

С этого часа началась хлопотливая подготовка к большому путешествию. По общему решению, Габдулла с Ай даром должны были отправиться плести садок на другой конец озера Кылыс. А Якуп, чтоб покончить со своей «при- ' мерностью», оставался пока в ауле.

Из отведенных ему трех дней первый день давно уже начался.

Айдар остался на улице, а Габдулла забежал к себе домой. Схватив горбушку хлеба и бабушкин нож, которым она пользовалась только для резки лапши, он уже вышел на крыльцо, как вдруг появилась бабушка Нагима. Габдулла мгновенно спрятал нож за спину. Кажется, бабушка и не заметила этого, зато она сразу заметила медаль на груди внука. Сердце ее больно сжалось, морщинки на лице будто стали глубже, и глаза стали очень грустными. Но бабушка не закричала и не упрекнула мальчика. Нежно погладив его по плечу, она тихо сказала:

— Пойдем-ка, внучек, со мной в дом.

— Мы, бабушка, с Айдаром собрались на озеро.

— Ну что же, пойдете. Айдар немного подождет. Когда вошли в дом, бабушка Нагима еще раз погладила внука по плечу.

— Медаль-то как идет тебе.

— Правда, бабушка? — обрадовался Габдулла.

— Твоя бабушка не станет говорить пустое. А вот ты, который проучился пять зим, объясни бабушке; медаль за что дается?

— За отвагу, геройство! Здесь так и написано, бабушка, по-русски! — живо пояснил Габдулла.

Бабушка ласково кивнула головой.

— Ладно, спасибо, что ты сумел это прочитать и объяснить. А кому их дают, эти медали-то?

— Как — кому? Героям, батырам, смелым людям!

Бабушка Нагима легким движением подбородка указала на грудь мальчика. (В наших краях на то, что почитается священным, не указывают пальцем.)

— А эту медаль кому дали?

— Ты же знаешь, бабушка, — отцу! — удивился ее вопросу внук.

— А раз так, то кто же должен носить ее?

— Отец, конечно… но ведь отец не вернулся… А я-то буду носить ее, бабушка, как память об отце.

Бабушка Нагима долго молчала. Габдулла, не решаясь уйти, робко присел на нары. Бабушка, тяжело вздыхая, думала о чем-то своем. Быть может, она вспоминала своего сына, вот так же сидевшего когда-то, свесив ноги с нар. Габдулла был похож на отца. Его повадки, его сдержанная улыбка и голос напоминали ей сына Мухаммеда, который рос в этом же доме. И часто, глядя на внука, бабушка Нагима то радуется, то предается глубокой грусти. Габдулла понимает это. В таких случаях он старается быть поласковей с бабушкой. Он понимал это и сейчас.

Но вот бабушка Нагима еще раз глубоко вздохнула и не спеша возобновила прерванный разговор:

— Раз так, слушай меня, внук… Когда погибает батыр, сыну остается меч; когда погибает меткий стрелок, сыну остаются его лук и стрелы… Когда было нужно, оружие отцов брали их сыновья. Плугом, оставленным отцом, сыновья пашут поле, его лопатой копают землю, его молотом куют железо… Шапку, оставленную отцом, могут носить его дети… Вот и на твоей голове шапка отца. Но оставшаяся после отца слава — это не шапка! Ее не могут посить по очереди его дети. Как дым, выходящий из трубы, не греет воздух, так и слава отца не переходит к сыновьям. Вот если бы твои собственные дела были достойны твоего отца, если б делами этими восхищались люди, тогда было бы по-иному…

— Мы совершим, бабушка, такие дела. Вот увидишь сама и удивишься! — горячо заговорил Габдулла.

— Пусть будет так! — сказала бабушка Нагима и тихо добавила: — Если самому тебе нравится, носи на здоровье… Я говорю о медали. Я не запрещаю…

Но Габдулла молча снял со своей груди медаль и повесил ее на прежнее место под портретом.

На улице пронзительно засвистел Айдар. Видно, даже и у него иссякло терпение.

— Иди уж… — сказала бабушка Габдулле. — Только не потеряй нож.

В другое время она ни за что не разрешила бы внуку вынести из дома ее нож, но сегодня она больше ничего не сказала ему, наверное, не хотелось ей за один день выговаривать ему дважды.

— Ладно, бабушка! — крикнул Габдулла, соскакивая с крыльца.

Когда внук ушел, бабушка Нагима взяла в руки медаль и долго-долго глядела на нее. Потом вытерла краешком рукава и повесила на прежнее место.

Придя домой, Якуп долго ломал голову над тем, как скорее покончить со своей «примерностью». С чего начать? Он привык с самых малых лет обдумывать каждый свой шаг. Якуп всегда чувствовал себя идущим по узкому, шаткому мостику… Казалось, вот-вот он оступится и упадет.

Оберегая своего единственного сына, мать воспитывала в нем боязливую осторожность в отношении к окружающему миру. Для маленького Якупа первое знакомство с жизнью началось со сплошного «нельзя». Карабкаться на плетень — нельзя, бросать камни — нельзя, трогать собаку соседа Сабира — нельзя. Обо всем этом мать напоминала ему ежеминутно, и с ростом мальчика росли эти «запрещенные зоны». Нельзя пойти с товарищами в лес — заблудишься, нельзя купаться в озере утонешь, нельзя подняться на гору — упадешь. Летом нельзя снимать тюбетейку, потому что может быть солнечный удар, весной нельзя снимать шубу — простудишься. Казалось, не было конца-краю всем этим «нельзя». А ведь когда-то всему приходит конец.

Мать очень заботилась и о том, чтобы ее сын не перенял дурные привычки своих озорных сверстников. Она то и дело предупреждала Якупа: с тем не играй, с этим не дружи, того не води в дом, а к тому не ходи сам. Якуп во всем слушался мать и, выполняя ее требования, постепенно отдалялся от товарищей. Сначала ребят это раздражало, они осыпали Якупа насмешками, а нередко награждали и тумаками, потом это им надоело, и они совсем перестали обращать внимание на мальчика. Никого из них теперь не интересовало, живет Якуп на свете или нет. Только матери и бабушки продолжали ставить его в пример своим сыновьям и внукам. Однако упрямые мальчишки смотрели на вещи по-своему и считали ниже своего достоинства брать пример с Якупа.