— Я верю в тебя, ты еще многого добьешься, — сказала она.

Милая, простодушная Диманка, растрогался Стоил. Она не подозревает о мужских амбициях и кипении страстей, она верит в возможности благородного одиночки.

— А помнишь, как мы ходили в тот лесной ресторан?

Удивительно: и она сейчас подумала об этом. С тех пор столько воды утекло, а на самом деле прошло всего несколько месяцев… Она услышала первые ноты литургии, что была у нее на пластинке, голоса зазвучали плотно, окружающий шум таял, и она уже слышала только музыку: вот мягкие женские голоса призывают к любви и доброте, а мужские то дерзко раскаиваются на низких регистрах, то угрожают. Голоса чередовались, сливались воедино, и в их благодатных водах время от времени купался голос солиста — то торжественный, то страждущий.

— Я все помню, — продолжал Стоил. — Такие вещи не забываются. Я тогда хватил лишку, наговорил тебе глупостей… А как играл тот цыган! Помнишь?

— Помню, Стоил.

— Мы должны снова там побывать, может быть, весной, и вернуться тем же маршрутом. В общем, заходи к нам, когда пожелаешь, мы с Евой будем рады.

— Ты забываешь, каково теперь мне.

— Молва тебя тревожит? От этого мы никогда не застрахованы, не обращай внимания. Ты будешь приходить, правда же?

В его словах было что-то детское, этот вопрос-мольба действовал подкупающе. Ты, Стоил, действительно романтик, но жизнь — она совсем другая, мысленно возразила она и сказала:

— Скрывать не стану, я бы охотно приходила, но это станет возможным только после того, как я освобожусь от замужества.

— Ты решилась? — обрадовался Стоил.

— Да.

— Значит, препятствий никаких, — с удовлетворением заключил он. — Теперь ты можешь быть вполне спокойна.

— Да, — сказала она.

На город продолжала струиться водяная пыль, неоново-голубоглазая в центре и желтоокая на окраинах. Они бесцельно брели но пустым улицам, мимо поблескивающих изморосью деревьев и перешептывающихся водосточных труб. В этом городе их ждали два пустых дома, и хотя погода была явно не для прогулок, они не были готовы переступить вместе порог ни того, ни другого дома.

— Я тебя провожу, — произнес Стоил, глядя на ее осыпанное брильянтами пальто.

Они вошли в уже спящую улочку, остановились друг перед другом возле ее дома, бывшего караджовского. Стоил взял ее за локти, притянул к себе и поцеловал в мокрые губы.

— Не пропадай, — сказал он и быстро ушел.

11

Караджов сделал ремонт в освободившейся в Лозенце квартире, стены гостиной оклеил импортными обоями, привез новую мебель, дополнив ее несколькими предметами сельского быта — единственное, что он взял с собой из прежней квартиры, — купил проигрыватель и телевизор. Комната обрела жилой вид, а модный палас придал ей уют. Недоставало картин и каких-нибудь изящных безделушек: вазы, чеканки, подсвечника — такие вещи нравились Христо. Он оборудовал и ванную в своем вкусе. Кухня была почти пуста. Во второй комнате он повесил плотные шторы, положил прямо на пол два матраца, застлал их родопскими покрывалами. Матрацы были новые, они просто искушали хозяина, и, повалявшись на них несколько ночей, Караджов не вытерпел: воспользовавшись кратким отсутствием Калоянова — последнее время Цвятко не совершал длительных поездок, поэтому встречи с его женой прекратились, — позвонил и пригласил Стефку к себе.

— На осмотр, — добавил он с откровенной двусмысленностью.

Стефка в карман за словом не лезла. Она сказала, что с удовольствием внесет беспорядок в убранство его дома, особенно в некоторые детали. Эти слова распалили его — ну и ну, бездетные женщины знают себе цену.

Стефка приехала сразу после работы. Они поцеловались в прихожей, он схватил ее на руки и понес по комнатам, тут же зазвеневшим от ее смеха.

— Цвятко скрючился бы, если бы попытался меня поднять! — ликовала она, дрыгая своими толстенькими ногами и щипля Караджова за ухо. — Но ты, я вижу, тоже запыхался…

Осмотреть обстановку как следует они не успели, Стефка из любопытства окинула взглядом холл и ванную, но, поскольку Караджов преследовал ее, как молодожен, она шепнула:

— Потом будем смотреть, когда выдохнемся…

Позднее, когда и впрямь выдохлись, они пили коньяк, закусывали импортным шоколадом, запасенным специально для такого случая, и казалось, в этот вечер их блаженству не будет конца, но вдруг Стефка сказала такое, что Христо оцепенел.

— А теперь, дорогой мой, — прервала она его на полуслове, — слушай внимательно. Я забеременела… от Цвятко, разумеется. Нынче мы с тобой развлекались в последний раз, начиная с сегодняшнего дня мы просто хорошие знакомые. Прошу помнить это, и не вздумай пытаться… А теперь мне пора, Цвятко может вернуться с минуты на минуту. Если он случайно начнет спрашивать, ты ничего не знаешь, где я и что я. — Стефка безо всякого стеснения привела в порядок свой туалет и порывисто встала, протянув ему свою маленькую руку. — Желаю здоровья, пусть этот дом дарует тебе любовь! Когда пригласишь, мы с Цвятко проведаем тебя.

Караджов проводил ее в полном молчании: ребенок, у Стефки от него будет ребенок?.. Уму непостижимо! В холле ему стало душно, он вышел на балкон. Далеко на юге светился примостившийся на склоне Витоши ресторан, напоминая губную гармонику. Или пасть хищной рыбы…

Оглушенный, потрясенный, Караджов не ощущал холода. Бездетная Стефка… Значит, все было рассчитано, она сознательно пошла на риск. Ай да Стефка, ну и молодчина!

Но тут он вздрогнул: а вдруг Калоянов усомнится? Тревога змеей поползла по спине. Что, если ребенок окажется похожим на отца?

Христо залпом выпил коньяку. Глупости все это, она могла понести от Цвятко, да мало ли от кого! Но этот ее взгляд, эти сказанные с форсом слова…

Постепенно Караджов успокоился. В конце концов Стефка наверняка все взвесила заранее, женщины предусмотрительны. Он уже бывал во всяких передрягах, увернется и теперь от удара судьбы, раз природа так зло пошутила с ним. Глядя в потолок, он сотворил короткую немую молитву, всего из нескольких слов.

С этой ночи началась странная болезнь Караджова. Странная, потому что на первый взгляд вроде бы ничего не изменилось: с работой у него все шло, в общем, неплохо, он чувствовал, как растет его авторитет в глазах сотрудников объединения. Он постепенно обнаруживал качества руководителя, на него больше не смотрели как на чьего-то ставленника и уже не шушукались за спиной. На оперативках его слушали с подобающим вниманием, появились даже первые льстецы, молодые женщины с интересом окидывали его взглядом. Ему удалось установить деловой контакт с влиятельными людьми из министерства, с ними он был в меру откровенен и в меру сговорчив. Караджов по опыту знал, что вышестоящие не любят, когда вылезаешь за рамки собственного поста, воспринимают это как угрозу. Кроме того, он быстро сообразил, что столица отличается от провинции еще в одном отношении: тут откровенничают не так простодушно, а понятие иерархии более весомое, ее коды сложней. Главное — не торопись, Караджа, держи ухо востро и не ступай на зыбкую почву, любил повторять он, особенно после какого-нибудь упущения, опрометчивого шага. Проваландался столько времени на проклятом чердаке, да и на оборудование квартиры много сил ушло, потом со Стефкой целая история получилась, а ты все еще надеешься, что жена и сын проглотят обиду и приедут к тебе…

Известие о том, что Диманка затеяла бракоразводное дело, основательно выбило его из колеи. В тот же вечер он связался с женой по телефону, но она отказалась обсуждать свое решение, дав понять, что это уже ни к чему. Он спросил, все ли она обдумала как следует. Из ее ответа следовало, что думать больше не о чем.

— А Константин? — впервые за многие годы назвал он сына полным именем.

— Это наше совместное решение, — обожгли его слова Диманки.

Тут Караджов решил пустить в ход свой последний козырь — угрозы: напомнил, что он не какая-нибудь пешка, намекнул на свои связи, которые он не хотел бы использовать против самых близких ему людей — Диманка откровенно рассмеялась, — но которые, в конце концов, могут испортить им всю обедню, уж кому-кому, а ей-то следовало бы знать его нрав.