Мне всё больше и больше хотелось посмотреть художественную самодеятельность, и всё более странным казалось мне, как это смеют меня не пускать в лагерь и даже выгонять, когда на плечах моего друга, можно сказать, лежит вся тяжесть художественной самодеятельности.
- Единственное, чего я не л ю б л ю, - сказал С а н ь к а, - это «спасительный монтаж». В этом деле я никогда не уча ствую - отказываюсь наотрез!
- А что это такое? - спросил я.
- Ты что, Барто не читал? Об этом у Барто очень хорошо сказано: «Спасительная вещь». Ну, это когда все вы страиваются и первый говорит: «Нам песня строить и жить помогает». А второй говорит: «Она нас в бой и зовёт и ведёт».
А третий говорит: «И тот, кто с песней по жизни шагает…»
А четвёртый говорит: «Тот никогда и нигде не пропадёт!»
Потом пятый, шестой и так далее, пока всю песню не прочтут.
Это когда выступать некому. Но раз я есть…
- А я? - спросил я.
- Что ты?
- Как же я?
- Вот фрукт! Да кто же тебя в воскресенье не пустит в лагерь, когда в воскресенье всех родителей пускают! Ходи себе по лагерю, гуляй, в песке сиди, под деревьями сиди, художественную самодеятельность смотри. И что это тебе в голову пришло, что в наш пионерский лагерь ходить нельзя?
Кто это тебе мог сказать такое, прямо смешно! Да приходи ты в лагерь, приходи!
Он ушёл на ужин, а я рассуждал про себя о том, что ни кто не имеет права в воскресенье не пускать меня в лагерь в родительский день. Потому что я, может быть, чей-то брат или дядя, может быть, я вместе с родителями пришёл к своему брату или к сестре, и никто не может меня выгнать в такой день!
Не имеют права!
Концерт
«Если ты ещё раз явишься на лагерную территорию, мы будем вынуждены обратиться в милицию…»
Эти слова у меня всё-таки вертелись в голове, когда я с многочисленными родителями вошёл в лагерь и стал ходить по лагерной территории.
Длинноносый теперь не будет меня за рубашку хватать.
Санька его как следует предупредил, что если он меня будет хватать за рубашку, то Санька от его рубашки ничего не оставит.
На художественную самодеятельность все родители при шли. Народу было! Тьма!
Открылся занавес, и на сцене стоял Санька.
- Дорогие товарищи! Дорогие родители и ребята! Позвольте мне от лица… позвольте мне начать самодеятельность в своём лице… - сказал Санька и запел:
Он изо всех сил старался, и лицо у него было совершен но красное.
- орал он.
Когда он кончил, все захлопали, и Санька радостно спросил:
- Ещё выступить?
- Ещё! - закричали зрители. - Давай!
- Сейчас, сейчас! - Он поднял кверху голову, а руку выставил вперёд. Видно было, что любит он выступать.
- «Я памятник себе воздвиг нерукотворный!» - за орал он.
На сцену выбежал вожатый, взял Саню за руку и увёл.
Вожатый сейчас же вернулся и сказал:
- Дорогие гости, наш конферансье несколько превысил свои полномочия, вместо того чтобы объявить номер «Танец матрёшек» в исполнении сестёр Трендафиловых, он спел песню…
Но тут зрители закричали, засмеялись, не дали вожатому говорить, требуя на сцену Саньку.
- Пусть прочтёт! - кричали зрители.
Вожатый ушёл, и опять вышел Санька.
- «Я памятник себе воздвиг нерукотворный! - заорал он сразу. - К нему не зарастёт народная тропа!..»
Он прочёл всё стихотворение с вытаращенными глазами, и все остались довольны. Все просили ещё что-нибудь исполнить, а когда появился вожатый, некоторые зрители даже за свистели. Они ни за что не хотели Саньку отпускать, и он рас сказал сказку писателя Козлова в своём изложении. Опять все захлопали и не хотели его отпускать. Но тут опять на сцене появился вожатый и, не обращая внимания на недовольство зрителей, всё-таки Саньку увёл.
На сцену выбежали девчонки в костюмах матрёшек.
Сзади шмыгали носом. Я обернулся и увидел того самого мальчишку-рыболова. Он меня тоже узнал и к губам палец приложил, чтоб тише. А рыбой от него пахло - жуть! Он ведь её всё время за пазуху пихал. Может, и сейчас у него там кой-какая рыба есть…
Матрёшки подняли клубы пыли, но, несмотря на это, ещё сильнее застучали ногами, как будто хотели всю пыль выбить окончательно.
После номера матрёшек зрители опять стали вызывать Саньку, а матрёшки думали, их вызывают, радостные, выбежали на сцену и ещё раз сплясали. Третий раз они уже не стали плясать, наверное, поняли, что это не им аплодируют.
Видно было из-за занавеса в глубине сцены, как вожатый упрашивает Саньку выступить, а он ломается. Наверное, обиделся, что ему вначале не дали выступить. Но в конце концов Санька вышел, оглядел всех, подмигнул кому-то (на верное, мне) и крикнул:
- Концерт пляски!
И стал плясать так, что первые ряды встали со своих мест и отошли в стороны к стенам, - он поднял столько пыли, что даже двадцать сестёр Трендафиловых не смогли бы этого сделать. Некоторые стали чихать и кашлять. Способный всё-таки Санька человек, ничего не скажешь! Кончив плясать, он сразу, даже не отдышавшись, запел новую песню. Он, видимо, боялся, что ему не дадут ещё раз спеть. Песня была о том, как любимая провожала на войну солдата, и когда доходило до слов «руку жала, провожала…» - Санька под бегал к самому краю сцены, даже казалось, он может сва литься вниз, и протягивал зрителям обе руки в крепком пожатии. В этом месте некоторые почему-то смеялись, но Санька на таких людей никакого внимания не обращал (не такой он был человек!) и спел до конца всю песню.
Когда он кончил, раздался прямо гром аплодисментов, Санька подождал, когда все успокоятся, и сказал:
- А сейчас я вам прочту стихи собственного сочинения, которые называются «Да здравствует лето».
В этом месте Санька остановился и сказал:
- Тут у меня как бы обрывается…
Все засмеялись, захлопали, а Санька сказал:
- Я вам могу прочесть другое своё стихотворение, если вы не устали…
Зрители опять захлопали, давая этим понять, что они ни сколько не устали, и Санька сказал:
- Тогда - пожалуйста! Только названия у меня пока нету, и я буду без названия, если можно…
- Можно! Можно! Мы не устали! - закричали зрители.
- Тогда я начну:
Санька вдруг тяжело вздохнул и сказал:
- В этом месте у меня тоже обрывается…
К нему шёл вожатый.
А Санька вытащил из кармана два платка и стал ими махать в воздухе. Я сразу понял, что он собирается фокус показать, но другие, наверное, не поняли и продолжали хлопать. Вожатый подскочил к Саньке и стал ему что-то на ухо говорить. А Санька махал платками и не хотел слушать.