Санька (здорово он всё-таки умеет разговаривать с людьми!) спокойно ей отвечает:
- По-моему, ничего такого в этом нет. Тем более его дразнили.
- А может быть, у него инфекция? - говорит во жатая,
- Нету у него и н ф е к ц и и, - говорит Санька.
- Откуда ты можешь знать, есть у него инфекция или нет?
- Я в и ж у, - говорит Санька.
- Ты ничего не в и д и ш ь, - говорит вожатая, - у любого постороннего может быть инфекция!
Тогда я сказал:
- У меня нет никакой инфекции!
- Это ещё неизвестно!
- А ты, - сказала вожатая Саньке, - всего лишь только отдыхающий пионер, а ведёшь себя так, как будто ты начальник лагеря.
И тут Санька, так здорово умеющий разговаривать с людьми, вдруг заплакал.
Появился начальник лагеря. Он посмотрел на мой вид, взял меня за руку и, ни слова не говоря, только хмурясь, вы вел меня за ворота.
- Не пускайте сюда посторонних! - сказал он часовым.
На брёвнах
Матвей Савельич увидел, что у меня такое неважное на строение, предложил мне на брёвна сесть, И сам тоже сел на брёвна, закурил и говорит:
- Место у нас хорошее… природа… воздух… озеро под боком…
- У вас в лагерь никого не пускают, что ли? - спрашиваю.
- Кого пускают, а кого н е т, - говорит.
- Никого не п у с к а ю т, - сказал я.
Он, видимо, плохо слышал, часто переспрашивал. А тут он совсем не услышал.
- Лодка у меня б ы л а, - говорит, - так я её продал… всё думаю новую лодку сделать, да время никак не найду для этой лодки…
- Чего ж у вас лодки-то нет? У всех лодки есть, а у вас нет…
Я думал, у него лодка есть, думал, он меня на лодке по катает, рыбу, думал, половим, а у него нет…
- Так была же лодка, однажды её ребятишки у меня украли, так я её по всему озеру искал…
- И нашли?
- Нашёл, да ну её к лешему…
- Значит, вы рыбу теперь не ловите?
- Да ну её к лешему…
- А раньше ловили?
- Раньше ловил.
- А теперь почему не ловите?
- А на кой леший рыба нужна, кто её чистить-то будет, коли хозяйки нет?
- Почему нет?
- Не женат.
- Почему?
- А войны?
- Чего войны?
- Чудак! Всё ж войны: первая немецкая, столыпинская, так? Революционная - два? А после финская, а после Отечественная…
- На войне убили?
- Кого?
- Жену.
- Фу-ты! Как же её убить-то могли, коли её сроду не было. Поскольку войны были.
- А перерывы-то были?
- Перерывы-то? Ну, были. А можно сказать, и не было.
Не перерывы это, скажу я тебе, чтобы человек спокойно, обстоятельно жениться мог. Это, может, по книжкам там вашим были перерывы. А на самом-то деле не было.
- А как же другие женились?
- Кто другие?
- Отец мой, например, соседи…
- Соседи-то? А бог их знает…
- Да и не только они, - сказал я.
- Да много больно ты знаешь! - сказал он.
- Как же мне не знать! - сказал я.
- Умные все больно стали…
Он замолчал, всё курил.
Наверх мне не хотелось подниматься. Есть тоже не хоте лось. Я сидел. - начал я себе помещение строить. Лес-то надо ру бить? А рядом-то рубить не разрешалось? Сам рубил. Сaм возил. А пни ломом корчевал… А потом, значит, ягоды: крыжовник, сморода, а теперь, значит, яблоки собираю… смороду собираю… крыжовник собираю…
- А вас в лагерь не пускают? - спросил я. -… если участок в культуру привести, в божеский вид привести, можно тебе всё что угодно посадить, ведь так?
- Отчего же вы в то время не женились?
- Когда?
- Войны-то ведь не было.
- А участок-то надо было в божеский вид приводить?
А был лес. Ничего и не было. А лес-то, он шишки одни даёт.
Вот теперь сколько я крыжовника снимаю? А? Много снимаю!
А смороды сколько снимаю? Много! И яблоки, сам понимаешь, с каждого дерева снимаю… Мамаша-то твоя небось собирается у меня яблочек купить?
- А чего же вы сейчас не женитесь?
Он не слышал меня. -…некоторые сами не садят, придёт в сад колхозный, сучья обломает, аж до ульев доберётся, это ж куда годится!
Это кража, это хулиганство… это баловство! Почему каждому сад не посадить? Можно. А сучья ломать? Нет. Хулиганство! Дяденька посадил, а он знай - ломай, бей! В культуру ведь надо приводить хозяйство своё! А он - нет, не надо.
Нет, надо! Всё надо! - Он хлопнул кулаком по брёвнам.
Я сказал ему про пионерский лагерь, почему всё-таки так строго, туда никого не пускают, и насчёт инфекции сказал, как меня вожатая обидела.
Он всё головой кивал, да только про своё думал, потому что опять своё стал говорить:
- Я тебе вот что открою… я бы, конечно, сейчас, может быть, и женился, да только помирать мне уже пора.
- Да что в ы, - говорю, - что вы!
- Сколько мне лет-то, знаешь? - спросил он.
- Не з н а ю, - сказал я,
- Больно все умные с т а л и, - сказал он, встал, пошёл в сад проверять свои яблоки. … Ни лодки у него нет, ни жены… одни только яблоки да ягоды. Скучно ему, наверно, одному в таком большом саду… А у Саньки отца нет и матери… Взять бы сейчас пробраться в лагерь, Саньку встретить - вот он обрадуется!
Смелый всё-таки поступок будет: человека выгнали, а он не заметно пробрался, как разведчик, своего друга навестил.
А дальше что будет? Поймают меня и больше ничего! Скандал будет - вот и всё… Опять, скажут, этот инфекционный пришёл. Какое они всё-таки имеют право мне такие вещи говорить?! Вот сейчас возьму и пойду…
Но я никуда не пошёл.
О коровах
В этот день я возле лагеря даже не появлялся.
Оскорбили человека, так нечего туда и ходить!
После обеда опять к озеру пошёл.
Смотрю, тот же мальчишка в камышах стоит как ни в чём не бывало. Неужели с тех пор стоит?
Он сворачивал удочку, собирался уходить.
Когда он повернулся, я увидел, сколько у него за пазухой рыбы набито. Как будто огромный такой живот, он еле-еле шёл. Одной рукой он майку возле трусов поддерживал, а в другой руке у него удочки были.
Когда он на берег вышел, тут он и споткнулся. Вся рыба у него из майки выскочила и на траве прыгает. Я сразу бросился эту рыбу ловить.
Собрали рыбу, он майку снял, и мы всю рыбу в эту майку положили, как в мешок.
Я его спросил, неужели он так всё время стоял, никуда не уходил?
- Так и с т о я л, - сказал он,
- И обедать не ходил?
- Чего ж я без рыбы обедать пойду?
- Неужели нельзя без рыбы обедать идти? - уди вился я.
- Разве же это рыбак, который обедать ходит, а рыбу не приносит? Это-ж ушехлоп получается!
- Кто получается?
- Ушехлоп - сказано тебе? Ушами знай хлопает, а рыба от него топает.
- Где это ты такое слово только выкопал? - говорю.
- А чего его копать, если тот человек, который ушами хлопает, ушехлопом и называется. Как же его ещё назовёшь?
- Х л о п о у х о м, - говорю, - ещё можно назвать. Ухохлопом можно…
- Да ты что, мне учитель, что ли, какой? Чего это ты меня учишь?
Очень уж он серьёзный человек был, я таких серьёзных ещё не видел.
- Поймал ты много! - сказал я.
- То всё коровы.
- Чего коровы?
- Коровы их шугают,
- Кого шугают?
- Рыб.
- Как?
- Вон в плёсе пасутся…
- Ну?
- И рыбу ко мне шугают. Куда коровы идут, туда и я иду. Они, значит, ходят и рыбу ко мне гонят. Ты только знай удочку закидывай да вытягивать успевай. Своим собственным соображением до этого дошёл! - Он тряхнул мешок. - Ишь сколько нашугали!
- Здорово нашугали, - сказал я, поражённый.
- Вот так-то!
Неужели коровы ему столько рыбы нашугали?
Кто бы мог подумать!
Нахимовцы
На другой день я сразу как встал, к лагерному забору отправился. Ждал, когда у них завтрак кончится, возле за бора прогуливался. Никто не имеет права мне запретить возле забора прогуливаться! Я руки за спину заложил и так ходил, поглядывая на лагерную территорию.