Такая игра, как наркотик. Можно просидеть сутки. А если еще и с бокалами…

Мы с Кимушей проводили за этим занятием все двадцать четыре дня, пока не кончалась путевка.

Гости нас посещали разные: Марк Фрадкин, Андрей Петров, Станислав Пожлаков. А однажды забежал Дмитрий Дмитриевич Шостакович:

— Извините, ребята, так сказать! У меня в коттедже случайно все кончилось, так сказать. Поэтому забежал к вам, зная, что у вас, так сказать, всегда есть…

Я и не ожидал такой прыти от великого композитора. Одним махом опрокинув стакан коньяку, он поправил пальцем на носу очки и вежливо попрощался:

— Извините, ребята, так сказать! Спасибо большое!

Однажды приехал Саша Галич с Аллой Ахундовой. Если с Галичем мы дружили, то его спутницу видели впервые. Она много и удачно писала для детей. Стихи, пьески, сценарии мультиков. Высокая, в старомодных круглых очках, она напоминала учительницу начальных классов.

Шахматы были временно отодвинуты.

В ж вечер мы много пели и много пили. “Учительница начальных классов” оказалась весьма одаренной и в этом жанре. Галич привез с собой гитару и перепел нам почти все свои шлягеры.

Но даже в этом шумном застолье мой музыкальный слух уловил посторонний звук. Кто-то явно топтался возле нашего коттеджа, у самого окна.

Я был уверен, что это Фридрих Брук…

К фортепианному дуэту “Брук и Тайманов” он никакого отношения не имеет. Он композитор. Якобы.

Говорят, что киевские евреи самые высокомерные и противные. Противнее только евреи харьковские. Фридрих Брук приехал в Ленинград из Харькова. Его приняли в наш Союз композиторов, потому что членов правления ошеломила политическая направленность его песен. За давностью летя могу немного ошибиться, но только немного. “Заря коммунизма встает над страной!”, “Рабочий класс, тебе моя рука!”, “Красное знамя реет над нами!” — таково было творческое кредо выпускника Харьковской консерватории.

В Соединенные Штаты Америки он рванул первым.

Выехать в те годы с семьей на постоянное место жительства за океан было практически невозможно. Но не для Фридриха!

Может быть, компетентные органы тогда оценили его идеологическую преданность по-своему?.

Приехав в США, Брук сразу же получил фантастическое предложение — написать музыку к кинофильму! В Голливуде!!

Продюсер вручил ему киносценарий и дал время подумать о музыкальном решении будущего фильма. Уже наутро Брук радостно сообщил:

— У меня все готово! Мы привыкли работать стремительно и одухотворенно! Выезжаю на киностудию, чтобы ознакомить вас с материалом!

Брук играл увлеченно и очень громко! Похоже, что он использовал музыку своих патриотических песен. Американские кинодеятели прервали его вдохновенную игру:

— Мистер Брук. Мы настоятельно советуем вам срочно вернуть полученный вчера аванс. Только так вы сможете избежать долговой ямы. Мы тоже умеем работать стремительно и одухотворенно!

Мистер Брук рванул со всем семейством в обратном направлении и обосновался в Финляндии. Он открыл музыкальную школу, и финские граждане, вспоминая Рахманинова и Рубинштейна, Гилельса и Рихтера, потащили в колледж господина Брука своих детей. Детей учат играть громко! Очень громко! Родители довольны.

Сейчас Фридрих снова принят в сомкнутые ряды Союза композиторов Санкт-Петербурга. Фантастика!

…У Брука лисья мордочка и настороженная застывшая улыбочка, выражающая неуемную “любознательность”. Проветривая прокуренный коттедж, я не раз натыкался на эту улыбочку.

— Работаете? Ну-ну…

Именно поэтому в тот вечер посторонний звук не вызвал у меня никаких сомнений. Где-то рядом ходит Фридрих.

Саша Галич с особой нежностью относился к “топтунам под окнами”. Распахнув окно, он поставил на подоконник рюмку коньяка и бутерброд с икрой…

Я часто испытываю чувство неловкости, вспоминая тот пьяный вечер и ту минуту. Под окном стоял Яша Вайсбурд.

— Гран мерси, дорогие мои! — произнес благодарно Яков.

Опрокинул одним махом стопарь, взял бутерброд и еще раз как-то лучезарно произнес:

— Гран мерси! Приятно! Не ожидал…

Нетвердой походкой уходил в темноту мой близкий приятель, безропотный человек и озорной композитор. Возле соседнего коттеджа послышалось:

— Гран мерси! Приятно! Не ожидал…

Хочу напомнить, что помимо названных и не названных популярных песен с Кимом мы написали еще мюзиклы “Свадьба Кречинского” и “Дело”, “Труффальдино из Бергамо” и “Трое в лодке, не считая собаки”, спектакли Большого театра кукол “Ловите миг удачи”, “Неизвестный с хвостом”, “Сказка про Емелю”, зонги к спектаклю “Интервью в Буэнос-Айресе” в театре им. Ленсовета.

Я не собираюсь перечислять все, что мы написали. Я называю основные наши работы с единственной целью — не думайте, что Колкер и Рыжов только развлекались, гуляли, пили водку и сутками сражались в шахматы.

Это неправда! Это ложь! Мы еще играли в преферанс. Играли плохо, но азартно!

В нашей композиторской среде есть виртуозы этой самой умной и интеллектуальной карточной игры. Например, Виктор Лебедев. Профессор и зав. кафедрой эстрадной музыки Петербургской Академии культуры по прозвищу “Пизя”.

Много лет он раздевает догола своих состоятельных партнеров.

Раннее утро. Светает. Только что свели мосты. По улице идет импозантный высокий профессор. Он с трудом тащит какой-нибудь массивный предмет антиквариата: стул, тумбочку, книжную полку или просто картину. Естественно, подлинник. Когда у клиентов кончаются наличные, профессор берет натурой. Счастливчик!

Асом преферанса был и Ян Френкель, наш близкий друг и обаятельнейший человек.

В преферанс он играл не “промышленно”, как некоторые, но обязательно под интерес. А как же иначе? У него был свой московский круг преферансистов, людей известных и добропорядочных. Любимым партнером Яна был дирижер Кирилл Кондрашин.

…Рано утром в моей квартире настырно зазвонил телефон. Слышу, междугородняя. Снимаю трубку — родной голос Янчика.

Этот голос любила и знала вся страна. Звезды любой величины меркли, когда Ян Френкель выходил на сцену.

— Саня! Я звоню из Москвы. Дочь в Италии, а Наташа (жена. — А. К.) на даче. Извини за такую рань — пол восьмого утра. Но пойми меня, пожалуйста. Чего-то так грустно, а небо такое высокое… Короче. Возьми Кимушу. Садитесь в самолет. А я пока накрою стол и нарисую пулечку.

Фантастика! В этом предложении была какая-то авантюра! По нашим совдеповским понятиям, безусловный вызов обществу! Это по мне! Ну просто Ю-ЭС-ЭЙ!

Я прекрасно знаю, что Кимуха так же легок на подъем, как я. Но главное, жены. Им надо было наврать что-то немыслимое, экстраординарное, чтобы в восемь утра в субботу смыться в Москву. Банальная истина — чем невероятнее ложь, тем она правдивей.

— Кто там звонил? — спрашивает сонная Маша.

— Мосфильм. Просят срочно прилететь на студию, познакомиться со сценарием и режиссером. Иностранным. А с воскресенья предлагают начать с Кимом работу над новым потрясным киномюзиклом. Рабочее название “Карточная авантюра”.

Да, чуть не забыл, это совместное производство СССР, Америки, Франции и, кажется, Италии. Не знаю, лететь или нет…

— Идиот! — окончательно просыпается любимая жена. — Он еще сомневается! Ты забыл, что у нас дочь? Я устала от вечного безденежья! Беги к Киму, а я пока соберу тебе вещи.

— Не забудь положить в “дипломат” бритву и носовой платок. Главное, давай побольше денег. Вдруг придется сразу лететь за границу! Положи, пожалуйста, валидол. На всякий случай.

Взлетаю на восьмой этаж. Врываюсь в квартиру к спящим Рыжовым. Всю сцену повторяю перед Галей, женой Кима. Здесь я врал еще убедительнее. Вот оно! Внезапность нападения — залог победы!

Кимуха натягивал трусы, смотрел на меня круглыми встревоженными глазами, всячески подыгрывая мне. Надо же, какая удача! Уж кто-кто, а он с первого моего слова сориентировался на местности.

Спустя считанные минуты, оседлав рыжовскую “Волгу”, мы мчались в аэропорт Пулково. Машину поставили на платную стоянку. Билетов, естественно, не было. Самолет вылетал через двадцать минут. Пришлось применить особый прием.

Я пользовался им редко. Но жизненные обстоятельства иногда делали из меня напористого нахала. Скажем, если Маше нужна была парная вырезка, я входил в мясную лавку с черного хода:

— “Карелию” знаешь? — спрашивал незнакомого и всегда перепуганного в таких случаях директора.

— Не понял. Какую Карелию?

Сообразив, что бедолага мог принять мои слова за некий шифр, я начинал петь:

— “Долго будет Карелия сниться…”

— Понял, — расслаблялся директор, — очень даже понял!

— Это моя песня. Дай парной вырезки!

— Песня хорошая, душевная. Но вырезки не дам.

— Ты, вероятно, не понял кто есть кто? Я — Колкер, личный шофер Марии Пахоменко. Ясно?

— Теперь ясно. Сколько надо вырезки?

В аэропорту Пулково произошло нечто подобное, и командир корабля посадил в самолет Колкера и Рыжова без билетов.

Посадка в Шереметьево. Такси без очереди. Ровно в одиннадцать часов утра мы звонили в дверь Яна Абрамовича. Знаменитые усы, знаменитая улыбка, знаменитое гостеприимство. Карточный марафон прерывался лишь непродолжительным застольем.

К пяти часам утра я проиграл рублей четыреста, а Ким двести пятьдесят.

Нежное прощание. Такси без очереди. Аэропорт Шереметьево. Ленинград. В одиннадцать часов утра мы входили в свои квартиры.

Такое в нашей жизни было один-единственный раз. Но как красиво! Ю-ЭС-ЭЙ!

Совсем забыл. Маше и Гале мы сказали:

— Сценарий очень слабый…

Из Одессы мы с Кимом уезжали в дурном настроении. Безумно болела голова после вчерашнего банкета. Хотя наш “Журавль в небе” не достиг заоблачных высот, порядок есть порядок. После премьеры авторы должны поставить. И мы поставили.