Наша публика металась между концертными залами, чтобы увидеть и услышать своих любимцев, своих кумиров.

…Маша пела в закрытом Зимнем театре. Зал — битком. Дышать нечем. Распахнутые входные двери не спасали. Концерт был “безразмерный”.

— Пожалуйста, “Подсолнухи”!

— Давай “Признание”!

— Нет, лучше “Любовь останется”!

— Мария! Мы весь концерт простояли в боковом проходе. Спойте для нас “Стоят девчонки”!

Концерт закончился. Толпа, разгоряченная зноем и песнями, сгрудилась возле артистического выхода. Маша очень устала. С разбега мы прыгнули в ожидавшую нас машину. Щелкнули дверные кнопки, но отъехать не удавалось. Любопытные поклонники облепили автомобиль, чтобы вблизи рассмотреть любимую певицу.

Один улегся на капот и уткнулся носом в лобовое стекло.

Вдоволь насмотревшись, он громко сообщил окружающим:

— Ничего особенного! Обыкновенная баба!

Он сидел на тополе против окна нашей квартиры и рассматривал Пахоменко.

Одно окно у нас выходит на пустырь. Мы никогда не задергиваем на нем шторы — домов напротив нет. А тут еще зима. Поздний час. Темень.

После концерта Маша позволяет себе расслабиться. Приятно скинуть все “доспехи”. Тело дышит, усталость проходит.

Мы живем на пятом этаже, а Ким Рыжов над нами, на восьмом. (Потом он переехал.) Кимуха каким-то чудом разглядел внизу на дереве здоровенного мужика. Удобно устроившись на толстой ветке тополя, мужик неотрывно смотрел в нашу квартиру.

— Саня! Вцгляни в окошко! К вам пришли! — ехидно сообщил мне по телефону соавтор.

Маша кидается в другую комнату. Я вглядываюсь в темноту. Двухметровый “медведь”, слегка раскачиваясь, приветствует меня, вежливо приподняв кепочку.

Телефон в нашем отделении милиции не отвечает. Звоню дежурному по городу. В тот вечер дежурил полковник Юрий Надсон. Он был приемным сыном композитора И. Дзержинского, поэтому мы были знакомы.

Обращаюсь к нему, не соблюдая субординации:

— Юра! Против моего окна на дереве сидит какой-то мужик. Он пристально рассматривает Машу.

— Задерни шторы, — отвечает полковник, озабоченный более серьезными происшествиями.

— Я опасаюсь, что этим не кончится! Пришли наряд милиции.

— Саша! Я не могу поставить по наряду милиции возле каждой артистической семьи. Кстати, рассмотри-ка получше своего воздушного визитера. Может быть, это Шура Броневицкий? Ты ведь в курсе, что они развелись с Эдитой. Не исключено, что он ищет себе новую солистку.

— Тебе смешочки, а мне тревожно за семью! Пришли наряд!

— Ладно. Успокой Машу. Черная речка, 61? Высылаю.

Спускаюсь вниз и становлюсь под деревом. Чтобы унять волнение и страх напеваю тихонечко, под нос: “Стою под тополем, грызу травиночку…” Сейчас примчатся мои спасители и я проучу наглеца. Не прошло и минуты, вижу, к моему дому движутся “анютины глазки” — милицейский “козел” с мигалкой. Мысленно благодарю Надсона за оперативность и кричу наверх “медведю”:

— Эй, ты! Дерьмо любопытное! Вали вниз! Сейчас ты у меня схлопочешь!

Любопытное дерьмо стало быстро скользить по стволу. Еще секунда, и он просто раздавил бы меня.

— Товарищи, сюда! Да вот же он! Вот! Товарищи! Задержите его скорее! Видите, он убегает! Куда же вы, товарищи?.

“Анютины глазки”, насмешливо подмигивая мне, удалились в сторону Комендантского аэродрома. Оказалось, что это были не те “анютины глазки”.

Пока я призывно кричал “Товарищи!”, верзила куда-то исчез. Смылся.

Прошло минут десять. На бешеной скорости подлетает к моей парадной наряд милиции. Пять человек во главе с майором!

— Где? Кто? Вы, надо думать, Колкер? А где же нарушитель? — наперебой кричали прибывшие стражи порядка. — Мы по команде самого товарища Надсона!

Я извинился за беспокойство.

— Значит, так! — говорит старший наряда. — Мы будем за углом! В засаде! Если появится, кричите! Или звоните 02! У нас рация. Будем через минуту! Шутка сказать, сам полковник Надсон!

“Козел” отправился в засаду. Я поднялся домой.

Против окна на тополе сидел тот же верзила и, слегка раскачиваясь, приветствовал меня, вежливо приподняв кепочку…

Я задернул штору и лег спать.