Звонок в дверь.
— Вы меня не поняли. Я сейчас ее хочу…
— Сейчас я спущу тебя с лестницы! — храбро кричу я через закрытую дверь, мысленно соизмеряя свою щуплость с его спортивной фигурой.
Звонок в дверь.
— Я очень хочу…
Забыв, что у меня семья, что я могу ее никогда больше не увидеть, выскакиваю на лестничную площадку. Мои очки оказываются на уровне живота страдателя:
— Во-первых, Пахоменко нет дома. Во-вторых, хромай отсюда! Донжуан сраный! Постыдился бы! Мария Леонидовна тебе в матери годится!
— Нет! Нет! Это ложь! В какие матери? Мария совсем молодая! Молодая и безумно красивая! Я люблю ее! Я целую ее… когда она поет в телевизор.
Завязывается потасовка. От неминуемых увечий меня спасают соседи.
Страдалец кубарем скатывается по лестнице вниз. У меня в руках остается его шапка.
Звоню в милицию.
— Так, мол, и так. Приходил один… Говорит, что любит.
— Александр Наумович! — посмеивается дежурный райотдела. — Вы успокойтесь. Если вернется за шапкой, вы позвоните нам. Мы сразу.
На другой день Маша с дочкой уехала к родственникам. Я один.
Звонок в дверь.
— Извините меня! Ради всего святого! Вы никогда меня больше не увидите! Мне стыдно за вчерашнее. Как дурно я поступил!
Этот высокий литературный “штиль” растопил мое сердце. Выхожу на лестницу. Отдаю шапку.
— Давай поговорим как мужчина с мужчиной, — говорю тихо и ласково. — Мария Леонидовна воспитывает дочь. У нее сложная и напряженная жизнь. Хочешь проявить к ней свои чувства? Приходи на концерт. Принеси цветы. Ей будет приятно. И тебе тоже.
— Я очень вам признателен. Еще раз извините! Я исчезаю!
Взял шапку и ушел.
Дочь, окончив Ленинградский институт театра, музыки и кино, стала работать на эстраде. Иногда на концертах мы выступаем всем семейством — Маша, Наташа и я. А теперь, когда подросла внучка (ей уже восемь лет!), — две Маши, Наташа и я.
Если мы выступаем втроем, “доброжелатели” ленконцертовского помола шипят в спину: “Сообразили на троих!”.
Было часов одиннадцать вечера, когда, “сообразив на троих”, мы подъехали к дому.
Высадив из машины своих дам, я подхватил мешок с концертными платьями и проводил их до дверей квартиры. Так спокойнее.
Гараж у меня рядом с домом. Загнал свою рабочую лошадь “в стойло”. Из темноты ко мне подходит… Нет! Это не тот! Тот был совсем молодой. Я запомнил его на всю жизнь! А этот — усы, бородка. На носу пенсне.
— Я люблю Марию! Я хочу! — услышал я родной голос.
Милиция обнаружила у временно не работающего гражданина Шутко, кроме усов, бородки и пенсне, список предметов, необходимых ему для полного счастья: золотые запонки, кольцо с бриллиантом, автомобиль “Волга” черного цвета и Мария Пахоменко.
Чтобы покинуть город, ему дали 24 часа. Яичными визитами он нас больше не тревожил. Он писал письма. Кажется, из Ростова-на-Дону. Нашим соседям.
Несколько достоверных цитат из писем других “поклонников”. (Умные, уважительные письма я отложил в сторону.)
“Дорогая Мария! Мне больше по душе, когда поешь ты, а не эта Пьеха. Или Пиеха. Точно не знаю, как она пишется. У нее голос, как будто она не смазывает его прополизатом — продукт пчеловодства. Я бы посоветовал ей смазывать. И регулярно. А у тебя голос, как ручеек. Я постоянно хожу к тебе на концерты. Но это тайна, которую ты не должна даже догадываться!”
“Мария! Выхожу замуж за капитана. Говорят, ты очень добрая. Пришли мне к свадьбе белую кофточку с рюшками. 52-й размер. И черную юбку. 48-й размер. Хочу, чтобы была в обтяжку. Мой капитан любит, когда это в обтяжку. Ты женщина, должна догадаться, на что я намекаю. Жду. Мой адрес спиши с конверта…”
“Муж моей любимой женщины!!!
Сейчас я служу в рядах советской армии. Но когда я выйду на свободу, сразу приеду в Ленинград и отрежу тебе шнобель. Я прослышал, что ты лупишь Марию, сука поганая. Смотри у меня!
Высылаю тебе свою фотографию. Здесь я с братом. Я в шапке, а брат без шапки. Ему повезло больше. Он уже вышел на свободу…”
“12. 06. 1978
Дорогая Мария Леонидовна!
Я восхищен Вашим неповторимым талантом. Вчера решил купить катер с мотором. Думаю, что певица с Вашей внешностью не может быть жадной. Прошу выслать мне переводом две тысячи рублей. (Указан адрес.)
Если не можете сразу выслать две тысячи, вышлите одну. А одну будете должны.
Ваш почитатель. Дорохов.”
В 1971 году мы гастролировали в городах промышленного Урала.
В Челябинске нас поселили в лучшую гостиницу “Интурист”. Любопытно, зачем Челябинску, в те времена наглухо закрытому для иностранцев, гостиница с таким названием?
В день приезда было два концерта. На ужин сил уже не хватило, и мы отправились спать.
В середине ночи телефонный звонок:
— Это говорит дежурная по этажу.
— Чем обязан?
— У нас в городе ЧП.
— Не понял. А при чем здесь мы?
— Да вы-то, я почти уверена, ни при чем.
— Милейшая, не морочьте голову! У нас завтра два концерта! Дайте отдохнуть!
— А вы не грубите! Берите паспорта и выходите из номера. Вас будет проверять уголрозыск!
Спросонья, а может сдуру, бужу Машу. Она в халате, я в пижаме — выходим.
Высокий мужчина с вузовским ромбиком в петлице просит предъявить документы.
— Вы извините нас, — говорит он, слегка заикаясь, — ищем опасных преступников.
— Какого черта?! — вскипаю я.
— Спокойно! — повышает голос работник угро. — Так. Пахоменко Мария Леонидовна. Паспорт вроде бы в порядке. Только непонятно, что это у вас за печати наляпаны на последних страницах?
Я насторожился.
— Ну а вы, стало быть, Колкер Александр Наумович. Ее супруг?
— Да, супруг. Как вы догадались?
— Значит, так. Вы, супруг, идите досыпать. Вот ваш паспорт. А Пахоменко придется пройти с нами.
Здесь надо было действовать.
Многочисленные пересечения границы оставляют в наших паспортах разноцветную мозаику: кружочки, ромбики, овалы, треугольники. Работник милиции, который не знает, что означают эти штампы?!
Вырываю у него из рук Машин паспорт и кричу, как зарезанный:
— А ну-ка, предъяви свои документы!
— Да что вы нервничаете? — подбегает ко мне дежурная по этажу. — Я этого товарища знаю. Он из уголрозыска. Товарищ Хайруллин.
— Предъяви документы! Сейчас подниму на ноги всю гостиницу!
И вдруг товарищ Хайруллин кидается к лестнице и бежит вниз, перескакивая через три ступеньки. Я за ним. Маша за мной.
Издали кричу швейцару:
— Задержи его! А то смоется!
— Что вы нервничаете, товарищ артист? — улыбается швейцар. — Это товарищ Хайруллин, работник нашего уголрозыска. Я лично проверил у него документы!
Товарищ Хайруллин бежит через площадь. Я за ним. Маша за мной.
— Вернись сейчас же! — кричит перепуганная Пахоменко. — Или хочешь, чтобы он тебя размазал по стенке?
Тем временем товарищ Хайруллин, перекинувшись с таксистом парой фраз, нырнул в темный проем подворотни. Я за ним. Маша за мной.
— Остановись! Идиот! — кричит жена, хватая меня за пижаму.
Запыхавшись, подбегаю к таксисту:
— Что хотел этот тип? Его надо задержать!
— Да он просил свезти его в аэропорт, а у меня смена кончается, — зевает таксист. — А ты что? С бабы соскочил? В исподнем бегаешь по ночному городу!
Вернулись в гостиницу. Звоню 02. Излагаю дежурному ГУВД всю историю.
— Минуточку, сейчас все выясним, — говорит дежурный. — Вы в каком номере? Понятно. Я вам перезвоню минут через десять. Вы не спите!
Через десять минут он сообщил нам, что, действительно, в уголовном розыске Челябинска работает майор Хайруллин. Работник серьезный, имеет награды. Раньше за ним такого не замечалось. Правда, со вчерашнего дня он в отпуске и должен был отбыть в санаторий, в Сочи.
— На всякий случай с утра приставим к вам охрану, — успокоил нас дежурный.
До отъезда из Челябинска нас неотступно сопровождал милейший подполковник в штатском…
Уже в Ленинграде я получил из Челябинска письмо.
“Уважаемый Александр Хаимович! (?)
Сообщаю вам, что во время пребывания на гастролях в нашем городе вы чуть не стали жертвой матерого бандита. Дело в том, что работник нашего уголовного розыска майор Хайруллин перед вылетом на лечение в город Сочи напился… Этим воспользовался злоумышленник, завладев его служебным удостоверением и авиабилетом. Сейчас бандит задержан. Он трижды судился за кражи и изнасилования. Выношу вам благодарность за проявленную бдительность и личное мужество. Вы предотвратили трагическое развитие событий. Сердечный привет Марии Леонидовне.
Начальник ГУВД города Челябинска, полковник Рождественский. Майор Хайруллин из органов уволен.”
Приезжающая на отдых в Сочи публика делилась на две части.
Одни режутся на пляжных лежаках в преферанс, забравшись под спасительный навес. Время для них останавливается. Они не отсчитывают быстро бегущие дни. Они любят посещать этот наш самый дорогой и модный курорт весной и осенью, в бархатный сезон. Среди этой публики профессиональные карточные шулера “кидалы”, торговцы валютными проститутками, пожилые холеные денежные тузы и молодые ненасытные сердцееды, пускающие на ветер состояние своих именитых родителей.
“Великие труженицы” отсыпаются в это время после ночных перенапряжений. Вечером они воссоединяются со своими обожателями и отправляются в рестораны. Гудеть!
Другие, их явное большинство, ловят каждую минуту, чтобы насладиться морем и солнцем. Их совершенно не смущает, что прибрежная полоса “самого синего в мире” становится желтой от несметного количества купающихся и отсутствия пляжных туалетов.
На Ахун они карабкаются пешком — активный отдых. Они с ужасом считают оставшиеся до конца отпуска дни и деньги.
Это наша публика. Этим подавай вечером культурную программу.
В прошлые годы эстрадные звезды первой величины редко бывали где-нибудь на “краешке земли” — в Инте, Ухте, Воркуте, Норильске, Талнахе. Разве что за солидное вознаграждение. Зато в курортный сезон сочинская филармония могла заполучить одновременно Пьеху и Кобзона, Зыкину и Гуляева, Пахоменко и Хиля, Пахмутову и Фельцмана.