Вечером был последний конкурсный концерт. “Гран-при” мы присудили нашей Ирине Понаровской. И по заслугам. А произошло это так.

На сцену вышло само очарование. Юная стройная красавица. Как бы в пику всем нашим “березонькам”, она была одета в легкое прозрачное шифоновое, или крепдешиновое, или крепжоржетовое платье. (Я в этом не разбираюсь.) Самое главное, что эта ткань была прозрачной. Мало того, она плотно обтягивала тело певицы. А тело было (О, Боже!) — голым!

На оркестровом вступлении Ира сделала непринужденный оборот вокруг своей оси, давая рассмотреть себя со всех сторон.

Стол жюри приподнялся…

Пение было явно лишним.

Вечером решили вмазать за нашу победу, сбросившись “на немецкий счет” по сто злотых. Сославшись на больную печень, я отказался и вышел на воздух.

Возле входа в отель стоял, держась двумя руками за стенку, бедолага Бойко.

— Какие суки! — пьяно твердил он. — Какие суки! Обидно, бля!

Год 1978. Байконур.

В космос запускали Джанибекова и Макарова. Перед запуском их привели на наш концерт. Космонавты сидели в отдельной ложе в белых марлевых намордниках. Чтобы избежать инфекции.

В Байконур, вернее в сверхсекретный город Ленинск, мы прилетели спецрейсом. При посадке в самолет московские спецслужбы устроили нам тщательную спецпроверку. Нас просвечивали, простукивали, фотографировали в фас и в профиль. Именно этот последний ракурс вызвал у спецслужб недоумение.

В нашу концертную группу, кроме нас с Машей, входили Павел Кравецкий (баритон) и инструментальное трио под руководством Марка Бека. В Ленконцерте его звали “племенной Бек”. В их паспортах гордо красовалось — “русский”.

Вокруг Ленинска — ковер тюльпанов. Количество тюльпанов могло соперничать лишь с количеством стратегических ракет, зарывшихся в пусковые шахты.

Я никогда не думал, что ракеты заправляют спиртом. Более того! Этот спирт можно пить! Но зрители, приходившие на наши концерты, ничего не замечали.

Стартовая площадка расположена в двадцати шести километрах от Ленинска. Это место и называется Байконур. Сейчас Ленинск переименован. Он теперь тоже Байконур.

Попасть на запуск было практически невозможно. Чтобы увидеть старт своими глазами из бункера командира космодрома, в редчайших случаях выдавался спецпропуск. Оформляли его заранее. Счастливчик становился на десять лет невыездным.

— Как же так? Быть в Ленинске и не увидеть своими глазами запуск?! — возмущался Колкер.

— К фигам! — возмущалась Пахоменко. — Десять лет не выпустят даже в группу войск, а из шубки дочка уже выросла!

Нас с Машей взял в свой личный автомобиль генерал-полковник, командир Байконура. Его машина с зашторенными окнами пролетала мимо охраны без остановки.

Мы увидели старт, и остались выездными.

В Ленинске наша концертная бригада жила в гостинице № 1. На первом этаже была едальня. Местные называли ее рестораном. После концертов всегда хочется есть. Все заказывали по два бифштекса. Натуральных. Один бифштекс помещался во рту сразу, целиком, без единого кусательного движения.

К нашему столу подошел пьяный рыжий майор.

В Ленинске “майор” был большой редкостью. По улицам сновали исключительно полковники.

Пьяный рыжий майор захотел пригласить жующую Машу на танец. Маша отказалась.

— Что, вы обожаете только евреев? — отрыгнул пьяный рыжий майор.

На следующий день нас пригласили в кабинет к командующему. Мы уезжали. Всем подарили памятные подарки. Передо мной и сейчас стоит макет ракеты из нержавеющей стали с дарственной надписью и фотография — Королев и Гагарин. Даже такие бесценные сувениры не могли погасить вчерашнюю обиду. Перед прощанием наш администратор, женщина решительная и опытная (про таких говорят — “баба с яйцами”), задержалась на минуту и рассказала начальству щ) выходку пьяного рыжего майора.

У трапа самолета к жене подошел наш обидчик. Он положил к Машиным ногам необъятный букет красных тюльпанов. На его плечах горели новенькие погоны старшего лейтенанта…

Год 1995. Круиз по Средиземному морю.

Евреи обожают русских певиц. Я это утверждаю со знанием дела!

В Израиле на гастролях были все и не по одному разу: Зыкина, Толкунова, Стрельченко, Шаврина. А Пахоменко не была. Ни разу. Я тоже не был ни разу и честно признаюсь, уже не рассчитывал побывать в местах обетованных. Почему-то стало совсем туго с деньгами.

Помните афоризм Рябкина — “ничего не известно!”?

Когда нет уверенности в завтрашнем дне, это прекрасно. Я вот совершенно не был уверен, что зазвонит телефон и наша любимая подружка Эра Куденко, передачи которой “С добрым утром” сорок лет слушает вся страна, скажет своим удивленным голосом:

— Саня! Ты хочешь с Маней и внучкой прокатиться по Средиземному морю? Моя приятельница работает в турфирме “Леотон-круиз”. Я все устрою. Ты хочешь, Саня?

Есть такой анекдот.

Одесский хор старых большевиков поет песню Соловьева-Седого “Где ж ты мой сад”. Солист задушевно выводит:

Хор отвечает синхронно, показывая большим пальцем назад, через плечо:

(Попробуйте повторить прочитанное с описанным жестом и еврейским акцентом, а лучше спеть — получится смешно.)

Он знает! Конечно, он знает! О таком круизе мы мечтали давно! Да еще с внучкой! Любимой Марией Пахоменко младшей! Фантастика!

Маршрут: Москва — Бургас (самолетом), Бургас — Варна (автобусом). В Варне загружаемся в белоснежный лайнер “Астра” и далее: Стамбул, Аланья, Родос, Кипр, Хайфа, Тель-Авив, Вифлеем, Иерусалим, Крит, Анталья, Москва!

За всю поездку один сольный концерт “Колкер-Пахоменко”. Остальное треп. То вечер знакомств “Под звездами”. То танцы на верхней палубе под жареного барана и оркестр. То “пиратский вечер”. То выборы “мисс круиз”. Главный заводила — обаятельный весельчак из Одессы. Александр Александрович, заслуженный артист. После круиза за мастерство и талаИт я ему присвоил народного!

Больше всего нам понравился “пиратский вечер”. Особенно внучке. На ужин в ресторан не пускали. Стоял кордон. Придирчиво следили, чтобы все были в пиратском прикиде. Фантазия не ограничивалась.

Кто экзотично одевался, кто экзотично раздевался — это ваше личное дело! Для строптивых отступников штраф. Пять “баксов”.

Я застебал всех.

У меня есть коронный номер (еще в школе научился у Сергея Беликова).

Делаю страшные вставные зубы. Рот деформируется. Лицо члена Союза композиторов Санкт-Петербурга превращается в рожу. Но какую!

Этого мне показалось мало. Я перевернул джинсы задом наперед. Спереди образовался пузырь, который минутой раньше обтягивал задницу. В этот пузырь я вставил банку кока-колы и обрел особую мужскую привлекательность. Аполлон Бельведерский! Нет, бери круче! Сам Зевс!

На корабле путешествовали два духовных лица. Высоченные, в сутанах и крестах, но с девушками. Я незаметно подсел в ресторане к их столику и нежно обнял одного из них. Раздался отчаянный крик. Батюшки стали истово креститься. Сгинь, сатана!

Кругом слышались женские возгласы:

— Нет! Вы посмотрите, что у него спереди! А потрогать можно?

— Очень даже! — отвечал я, оголяя при этом плечо, на котором красовался женский поцелуй алого цвета.

Когда корабль причаливал в очередном порту, многие устремлялись по лавкам, преследуя какие-то высшие стратегические цели.

Я же с двумя Машами действовал однообразно: на пляж, на море, откупать внучку и жену, а потом пешком на корабль.

Так было и в Хайфе.

Таксисты уткнулись носами своих “мерседесов” прямо в борт нашей “Астрочки”. Ждали клиентов. Выбираю самого приличного. Лет шестьдесят, очки в золотой оправе. Говорит по-русски тихо, доверительно. Видно, что не жлоб.

Спрашиваю:

— Можете довезти нас до пляжа?

— А то! — слышу родной оборот речи.

— Ехать далеко?

— Очень.

— Во что это нам обойдется?

— Я знаю? Он спрашивает, во что это им обойдется. А ни во что! Пятнадцать долларов…

Жара. Внучка. Решение принято. Заталкиваю своих Марусь на заднее сиденье. Сам сажусь с “водилой”.

— Кондиционер отдельно, — несмело пробует меня на зуб шофер.

— Тогда мы вылезаем! — решительно парирую я, открывая дверцу.

— Что вылезаю? Что вылезаю? Что, вы будете выпрыгивать на ходу? Я уже мчусь! Странный вы человек. Вы, наверное, новый русский?

Проехали мы метров пятьсот. Не больше.

— Все. Прибыли! — говорит мой интеллигент. — Когда за вами приехать?

Пятнадцать “баксов” как и не бывало!

Море в Хайфе сказочное. Температура воздуха — 30, воды — 32. Слышна исключительно русская речь. Мы разделись в тени под грибком и сразу же в море. Есть такая дурацкая фраза — народу больше, чем людей! Это про пляж в Хайфе. Куча детей, куча пап и мам, куча бабушек и дедушек и нас трое. И все в море!

Вдруг одна пожилая еврейка втыкает в Машино лицо пронзительный взгляд и, преодолев секундное сомнение, орет на весь пляж:

— Все сюда! Все сюда! Вы не поверите, но это наша Маша!

— Ой, и правда! — поддерживает ее что-то плывущее рядом.

Весь пляж в одно мгновенье окружает нашу троицу:

— Ой, и правда! Это наша Маша! Вы ведь Мария Пархоменко?

— Серость! Не Пархоменко, а Пахоменко! Пархоменко — это как раз герой гражданской войны, о котором ты плачешь по ночам! — слышу я откуда-то сверху.

— А вы, вероятно, Колькер?

— Нет, нет! Я не Колькер. Вы ошиблись! — говорю я, протискиваясь к берегу.

— Посмотрите на него! Он не Колькер!

— Слушайте, не морочьте всем голову! Конечно вы Колькер. Дайте я вас поцелую!

— Нет! Ни за что! — отталкиваю я какую-то пышногрудую даму, бюстгальтер которой напоминает чехол от танка. — Я серьезно болен!

— Ой! А как вы сюда попали?

— На такси, уважаемая, на такси! — отбрыкиваюсь я.

— А сколько он взял с вас от порта до пляжа?