Крускоп смотрит в глаза Робису. Его узкие, свинцово-серые зрачки постепенно, как бы оплавляются и раздаются вширь. Порезанный при бритье кадык беспокойно движется, и костлявая рука ударяет по столу.

— Почему ты мне раньше не сказал об этом?

— О чем тут рассказывать?.. Все равно ты ничем не смог бы помочь.

— Помочь, наверно, и не сумел бы. Но я не позволил бы вам жениться. Вы с Ией просто спятили. Извиняюсь за выражение, но другого слова у меня нет! Большего легкомыслия я в своей жизни не видывал!

Подошедшая Ия слышала только последнюю фразу мастера. Она взяла Робиса за руку и расхохоталась. Это окончательно взбесило Крускопа. Мастер схватил пальто, нахлобучил шляпу и опрометью выбежал из комнаты.

Самого Крускопа больше нет, но отголосок его изречений, казалось, еще долго слышался из всех углов.

— Ну и характер, — задумчиво проворчал Липст. — Хоть вместо бороны за трактором прицепляй.

— Музыку, давайте музыку! — крикнула Вия. — Теперь в самый раз потанцевать!

— Какую тебе еще музыку? Только что прослушали соло на барабане, — сострила Клара…

Первой попрощалась Циекуринь. Вместе с ней к двери направился Крамкулан. Старания Клары найти подходящего Лачплесиса увенчались успехом.

Вскоре и Вия заговорила о том, что пора домой. В течение часа ее робкий призыв раздавался не менее пяти раз. Наконец Вия набралась решимости и встала.

— Ну, пока, — сказала она. — Ия, ты не придешь?

Ия обвела взглядом присутствующих, опустила голову и стала играть кофейной чашечкой. Капля, оставшаяся на дне, выплеснулась на скатерть и растеклась темным пятнышком.

— Нет, Виинька. Не знаю. Наверное, не приду…

На широко открытые глаза Вии вдруг навернулись слезы, она вытерла их кулаком, как обиженный мальчуган, и быстро вышла. Первый раз нет с нею рядом Ии… Липсту показалось, что ушла половина чего-то целого.

— Вия, постой! — крикнул Казис. — Куда ты пойдешь одна, я тебя провожу!

Так, один за другим, разошлись почти все. В комнате остались четверо, если не считать Алмы, убиравшей со стола, — Ия, Робис, Угис и Липст.

— Ну, я потопал, — сказал Липст.

— А тебе куда бежать? — попробовал возразить Робис. — Оставайся.

— Надо идти. А то еще свой адрес забуду. Спасибо за все, — Липст попрощался с Ией и Робисом. — И хозяйке спасибо! Прощай, Угис!

— Со мной не прощайся, — отдернул руку за спину Угис, — я пойду тоже.

— И ты? Куда ты собрался?

— Ну, как… — запнулся Угис. — Есть кое-какие дела… Когда человек долго просидел в накуренном помещении… И вообще… еще не так поздно.

— Да, — согласился Липст. — Какое там — поздно. Совсем еще рано. Только половина четвертого. Ну, пока, Ия! До свидания, Робис! Все было здорово. Устройте как-нибудь еще такую свадьбу!

— На серебряную приходи без особого приглашения.

— С женой и детьми, — добавила Ия.

Липст еще раз попрощался со старой Алмой. Он даже поцеловал ей руку.

— Что вы делаете! — стыдливо улыбнулась Алма. — Я незамужняя. Девушкам руку не целуют.

На дворе морозно и ветрено. В ночной темноте освещенными ущельями тянутся пустые улицы. На дне причудливых каньонов поблескивают трамвайные рельсы, точно последние струйки иссякших рек, которые с приходом утра снова разольются и затопят ущелья пятиэтажных берегов. А сейчас — тишина и покой. На рельсах стоит платформа с вышкой для ремонта электропроводов. По самой середине тротуара лениво прогуливается кот. В воздухе трепещут мелкие, похожие на нафталин снежинки.

Угис и Липст идут не спеша, подняв воротники и надвинув кепки на уши. Угис притих. Липст немного устал, спать неохота.

— Угис… Как тебе кажется — они будут счастливы?

— Ия с Робисом? Надеюсь. У меня в этой области нет никакого опыта. Я только… теоретически.

— Ну, а ты сам? Если бы ты мог быть вместе с девушкой, которую любишь, был бы ты счастлив?

Угис остановился, сдвинул кепку на затылок. Молчит.

— Я на это смотрю так, — заговорил он наконец. — По-настоящему счастливым человек бывает лишь в том случае, если у него есть какая-то большая цель впереди. Настолько большая, что ее хватит на всю жизнь. И тогда ты бьешься за нее, страдаешь, преодолеваешь трудности и видишь, что она все ближе и ближе. Это и есть счастье. Если цель мелкая, легко достижимая, значит, и счастье мелкое и короткое. Вот, — Угис вытащил из кармана руку и протянул ладонью кверху, — скажем, эти снежинки. Упали на руку, и нет их…

— Ты хочешь сказать, что любовь — мелкая цель?

— Когда как. Даже если любовь большая и красивая, два человека не могут быть всю жизнь счастливы от одного того, что они всегда вместе. Перед любовью надо поставить еще какую-то важную цель, далеко впереди. Вот тогда — да. Тогда дело надежное.

— По мне твоя теория слишком умна. Ты мыслишь каллиграфически, с разными там завитушками. А вот если взять просто — может человека сделать счастливым красивый цветок, ясный день или необычный пейзаж?

— Может. И как еще, — признал Угис. — Но это будет счастье на миг. Короткий, случайный миг радости. Ты читал «Письма французских коммунистов, приговоренных к смерти»?

— Не попадалось.

— А последнее письмо Иманта Судмалиса?[3]

— Нет.

— Тогда послушай! — Угис прислонился спиной к стене. — Приговоренный к смерти человек ждет рассвета, когда приведут в исполнение приговор. Настала его последняя ночь. За дверью камеры ходят часовые. Черное небо за решеткой окна уже бледнеет. На полоске тонкой бумаги обломком графита Имант пишет прощальное письмо жене. Еще неизвестно, дойдет ли оно. «Умирать не хочется, но я ни о чем не сожалею. Я счастлив, что жизнь прожита не впустую. Если бы у меня была возможность начать ее сначала, я пошел бы тем же путем, каким шел до сих пор. Не оплакивайте меня и не скорбите. Овода тоже расстреляли весной на заре, когда пробивалась первая трава…»

Они стоят и смотрят друг на друга.

— Дальше не помню, — сказал Угис. — Я тоже был бы счастлив, если бы смог перед смертью написать такое письмо. В нем есть и любовь и все. Ах да, про любовь я, кажется, пропустил. Письмо длинное.

Тишина. В небе над городом полыхнуло алым. Может, то был сполох, может, отблеск от заводской котельной. Вдали проехал вагон с трамвайными служащими. Переговариваются ночные сторожа, их голоса слышно за квартал.

— Который час? Четыре? Тогда еще можно как следует вздремнуть.

Липст шагает, подставив грудь ветру. Угиса мучит насморк.

— Не пора ли тебе домой, Угис?

— Нет, нет! Мне торопиться некуда. Лучше потолкуем.

— Я на твоем месте пошел бы домой.

— Нет! У меня еще есть время! Редко удается так поговорить.

Вдруг откуда ни возьмись навстречу Казис. Он проводил Вию и возвращается домой.

— Вы что торчите на улице в такой час? Митингуете?

— Толкуем о жизни, о счастье и о прочих деликатных вещах, — ответил Липст. — Может, присоединишься?

Казис молчит. Он задумался. Но вид у него счастливый, и это сразу бросается в глаза.

— Пойдем-ка, Угис, домой, — предлагает он. — Пора бы и вздремнуть.

— Нет, нет! Домой не пойдем. Поговорим лучше.

— А я пойду, — Казис зевнул. — Спать охота.

Угис откашлялся, будто хотел что-то возразить, но с места не двинулся. Наконец он заговорил, обращаясь к Липсту:

— Я хотел попросить тебя… Я понимаю, что это очень неудобно. Но…

— Ну, давай выкладывай!

— Не мог бы я сегодня переночевать у тебя? Понимаешь… у Робиса осталась Ия. Одному надо было уйти — Ие или мне. У них свадьба… Потому я решил, что на этот раз надо уйти мне…

Угис смотрит на Липста, Казис на Угиса.

— Ты прав, — сказал Липст. — Пошли. Будешь спать по-царски. Как я сам не догадался!

— Погодите, ваше величество, — Казис схватил Угиса за пуговицу. — Пойдем в общежитие. У меня сегодня места хватит. Фрицис уехал в Москву, одна кровать свободна.

Разумеется, Угис тут же принимает приглашение Казиса. Со своим божеством он никогда не спорит.