— Если тебе скучно, можешь побросать вон ту штуку, — он показал Липсту на пудовую гирю.

Комната и в самом деле просторна и удобна. Фактически тут были почти две комнаты, — платяные шкафы делили ее на две части. В каждой стояло по кровати, письменному столу, тумбочке и по два стула. На половине Угиса книжная полка, глобус, несколько карт и чертежей. Зато имущество на половине Робиса брало своим весом: в углу — куча чугунных ядер, гантелей и прочих толкаемых, вздымаемых и растягиваемых снарядов. Взгляд Липста приковала фотография над кроватью Угиса: круглое добродушное лицо, чуть прищуренные глаза с большими, выпуклыми веками.

— Твой отец? — спросил Липст, подходя поближе к портрету. — Если приглядеться, сходство есть.

— Это на стенке-то? — Угис, кряхтя, жмет на утюг, словно хочет продавить им стол. — Сходство, говоришь? Нет, правда? И сразу узнать можно?

Угис выглядит весьма польщенным. На миг он даже отрывается от утюга и предается неподдельной радости.

— Да, — торжественно произнес он. — Это мой отец!

Робис громко фыркнул:

— Ишь ты…

Угис снова кинулся к утюгу. Он еще улыбается, но радость на лице погасла.

— Да, — признался он, — загнул малость, прошу извинить. Какое там — отец! Отцов так мало, что на всех не хватает. У меня отца даже и не было. На свет я появился сам по себе. А мать родила меня и забыла в больнице. Три кило двести граммов — сверток небольшой. Нет, Липст, это не мой отец. Это Тенсинг. Мне Казис подарил его.

— Тенсинг? Кто это такой?

— Ты не знаешь?! «Тигр снегов»… Он вместе с новозеландцем Хиллари взобрался на Эверест. Понимаешь, на самую высокую в мире гору, куда никто не мог взойти.

— А-а-а! — протянул Липст и тайком взглянул на фотографию еще раз. — Тенсинг, значит…

— На вид самый обыкновенный человек, верно? Из затерянного в горах племени. Раньше у меня на его месте висел Колумб. Когда я достал Тенсинга, Колумба снял. Нельзя же всю стену завешивать. Колумб жил пятьсот лет назад, в эпоху мрачного средневековья, а Тенсинг в одно время с нами.

— Надо было оставить, — вмешался Робис. — Бородатого Колумба Липст наверняка принял бы за твоего дедушку.

— На моей картинке Колумб был без бороды. А ты читал биографию Колумба?

— Нет, — честно признался Липст.

— В молодости Колумб был ткачом. Потом — коммивояжером. И все время ему не везло…

— Но ведь он открыл Америку!

— Это мы знаем теперь. Колумб не знал этого. Он искал путь в «Золотую страну Индию». Вообще он многого не знал и не понимал. Он сам был в тысячу раз мельче и незначительнее своего подвига. Ты почитай про него. У Казиса есть эта книжка.

Тихо поскрипывает под бритвой щетина Робиса. С нежным шипением скользит по брюкам утюг.

— Да, — мечтательно вздохнул Угис, плюнул на палец и пощупал, не остыл ли утюг. — Чудная мысль приходит мне иногда в голову: разве это не великое счастье, что я появился на свет человеком? Ведь с тем же успехом я мог бы родиться клопом или слепым червяком. Или, скажем, собакой. Собака не относится к презренным тварям, но ей не дано плавать по морям, брать штурмом вершины или открывать новые звезды…

— Ты его не очень-то слушай, — Робис повернул к Липсту намыленное по второму разу лицо. С белой бородой из пены и алыми яблоками щек он смахивал на добродушного Деда Мороза. — Угис неплохой малый, но голову заморочит кому угодно. Я‑то уж привык, меня этим не проймешь. А ты просто не слушай.

Липст рассмеялся.

— Угис, в конце концов я хочу знать, чем я обязан твоему приглашению. Может, у тебя какая-нибудь знаменательная дата?

Угис неторопливо отставил утюг, аккуратно сложил тряпицу, через которую гладил брюки, шагнул вперед и торжественно, как подносят на полотенце хлеб-соль, преподнес Липсту свои штаны.

— Вот, пожалуйста, — сказал он, — обряжайся и ступай, куда тебе сегодня надо. Пиджак висит на стуле.

— То есть как это? — опешил Липст.

— А вот так: надевай — и дело с концом. Костюм почти новый. Погляди сам.

Дальше разыгрывать невозмутимость Угису невмоготу. В восторге от своей затеи, он вертится вокруг Липста, точно юла, хлопает в ладоши, чуть не скачет на одной ноге.

— Ты же хочешь пойти, да? Я знаю, хочешь! Одевайся и ступай. Нечего раздумывать.

Искушение слишком велико.

«Да нет, это невозможно, — не верит своим ушам Липст. — Неужели стоит мне надеть этот костюм, и я опять увижу Юдите? Не может этого быть».

Он выискивает какие-то «против», хотя тысячи громких «за» ликуют в каждой капле крови. Но вот все «против» исчезли.

— Угис, факир ты несчастный! Ты совсем спятил! Думаешь, на меня налезет твой костюм? Не смеши!

— Должен налезть… Костюмы я всегда покупаю на вырост. Все швы выпущены, даже отвороты у брюк. Я считаю, это их виду не повредит. Казис сказал: брюки без отворотов теперь в моде.

— Факт остается фактом, — пробурчал Робис. — Всю ночь Угис порол и шил до самой зари.

— Ну, тогда я, пожалуй, примерю, — Липст потянулся за брюками.

Переодевание происходило молниеносно, как в цирке. Впервые в жизни Липсту помогают одеваться. Угис с Робисом попросту вытряхивают его из старой одежды и наспех всовывают в новую.

Брюки едва доходят до щиколоток, рукава пиджака чуть пониже локтей.

— Да-а, — первый нарушает мертвую тишину Липст. — Все-таки не годится. Ни в какую…

— Постой, я еще погляжу, — Угис не отступает и изо всех сил растягивает какой-то шов. Однако все его старания напрасны.

— Все-таки не годится, — вздохнул Липст.

— Все труды на ветер, — сказал Робис. — Да-а…

Угис стал на цыпочки и помог Липсту стянуть пиджак.

— Жаль, — тихо проговорил он. — Очень жаль.

— Ничего, — с деланной веселостью заменил Липст, взяв Угиса за плечи. — Спасибо, старик! Обойдемся как-нибудь. Сегодня не пойду. Ведь не в последний раз устраивают такой вечер.

— Оно, конечно, — согласился Робис.

Угис сел на стол и обхватил голову руками.

— Ничего, — Липст попытался улыбнуться. — Схожу в другой раз.

Угис сидит и трясет головой.

— Ур-рра! — вдруг вскочил он с радостным воплем. — Придумал! Ур-рра!

— Ну, что еще? — недоверчиво спросил Робис.

— Костюм Липсту даст Казис! Вы оба — Голиафы, одного роста.

— Ты так думаешь? — усомнился Липст.

— Определенно. Готов поспорить на что угодно. Если только он дома. И где была моя голова вчера?! Робис прав, наверно, я и в самом деле тронутый.

Казис оказался дома. В байковом тренировочном костюме он сидел на кровати и штопал носки. Этого Липст никак от него не ожидал. После всех чудес, которые Угис рассказывал про Казиса, Липст рассчитывал, что они застанут чемпиона шоссейных гонок по меньшей мере стоящим на голове или жонглирующим кочергой. А он штопал носки и преспокойно слушал патефон. Для Липста это был удар.

Ага! Все же воспетый Угисом гоночный велосипед — не выдумка! Вилки и рама толщиной с макаронину, два ручных тормоза, сменная передача. Вещица хоть куда, ничего не скажешь!

Липст высвободил руку, которую крепко держал Угис, и остался стоять у порога.

На небольшой полочке у стены — книги, главным образом библиотечные. Над кроватью портрет. (Так же, как у Угиса!) Нет, это не Тенсинг. На снимке сам Казис в штурмовом костюме альпиниста с ледорубом в руке. Наискось через всю фотографию надпись: «На Эльбрусе. 1958 год».

Угис, захлебываясь, торопливо излагал причину их внезапного вторжения. В нескончаемом потоке слов не прозвучало ни одного, на взгляд Липста, вразумительного довода. Угис отнюдь не уговаривал Казиса. Все его старания были направлены на то, чтобы друг понял, в сколь ответственный поход сегодня намерен отправиться Липст и как выиграет костюм Казиса, если сегодня вечером окажется на Тилцене.

Казис спокойно слушал. Он слегка нахмурил лоб, на губах еле заметная ухмылка. Откажет, конечно… еще немного, и расхохочется. А пока Казис внимательно слушал, храня на лице каменную непроницаемость, которой мог бы гордиться любой индеец, если только они бывают белобрысыми.